— Всех да не всех! Этот димановский кореш, короч, в универе успел заныкаться, куда-то под коробки. И всё видел. Как Чёрный Жора сначала на Дзержинку своих тварей натравил. Он у них, походу, главный там. А потом пришёл в универ и всех там порвал. Блядь, вот реально, говорит порвал. Не застрелил, не зарезал. Морду одному на куски разъебашил. И кишки за хуй наружу выдернул…

От таких красочных подробностей небольшая компания подростков притихла, позабыв про коньяк и ожидая дальнейших подробностей о зловещем мифическом существе. Васёк, чувствуя успех своего выступления, распахнул глаза для пущей убедительности и продолжил:

— И его самого, говорят, хуй завалишь. Ваще ниче не берёт. Ни нож, ни пуля. Он, блядь, как призрак сквозь стены проходит. Где бы ты ни прятался — везде тебя найдёт. — Васёк покосился на Жука и добавил. — Особенно, говорят, заик терпеть не может. Прям вот как только услышит, что кто-то заикается — сразу метнётся и косой своей за горло цепляет. Подтягивает к лицу и глаза высасывает…

— К-косой?

— Ага, прикинь… А у самого у него глаз то и нет! Только темнота в дырках… Поэтому если кто его не только увидит, но ещё и в глаза посмотрит, то с ума сходит и седеет сразу. И говорить больше не может…

— Пиздец… — Захмелевший Макс всё-таки поддался жуткому рассказу, подтянул ноги обратно и съёжился, оглянувшись во тьму, окружавшую костерок. — А где он ходит? Возле Дзержинки?

— Да везде! — Васёк вовсю наслаждался минутой славы. — Даже на левом берегу видели в деревнях. Главное, что везде, где его видели, потом куча трупов. В деревнях народу, говорят, сотни положил. «Воруй-город» в одиночку вырезал. И недавно вот Лётку порвал. Там теперь в Энгельсе какие-то бабы вообще хозяйничают. И по реке катаются.

— А… Ч-чёт с-слышал вроде, д-да… — Жук, напротив, немного расправил спину, выпрямился и стал заикаться немного реже. — Они т-то ли из Балаково, т-то ли из Вольска приплыли. В-военные к-какие-то. Но там разве только б-бабы?

Васёк пожал плечами:

— Говорят, что да. Все тёлки сразу к ним ломанулись под защиту. Пацанов они не принимают. Говорят, пиздуйте к кадетам. Или вообще мочат без разговоров, если чуть что не так. Кстати вот о тёлках… Диман говорил, что с этим Чёрным Жорой ещё и баба какая-то ходит иногда. И если на неё при нём посмотришь — то всё. Лучше сразу вот прям отсюда вниз сигануть. Перец, говорят, вот так и помер. Он него ваще одна жопа осталась.

— В смысле, баба? — Макс недоумённо наморщил лоб. — Тоже взрослая? Жора?

— Не, как мы примерно. Но тоже неживая. И тоже без глаз! — Васёк возбуждённо отхлебнул ещё немного коньяка и продолжил свой жуткий бенефис на радость скучающим приятелям. — И вот, короч, этот призрак деревенских порезал, центровых, октябрят, Лётку с Капроном. И Комсу порвал ещё на подходе к кадетам. Только их и не трогает, почему-то. Говорят, что они ему какие-то жертвы приносят, ритуалы сатанинские проводят или чё-то такое…

— А л-ленинских? Их тоже не т-трогает что ли?

— О… Про ленинских Диман отдельно рассказывал. — Васёк осушил свою кружку и протянул её обратно Максу для новой порции. — Там ваще пиздец был недавно… Ща расскажу!

— Здорова, Жор! Херово выглядишь!

— Ты бы видела другого парня, Настён… Что-то ты тут прямо загостилась. Глянулись тебе кадеты, что ли?

Настя подала наверх доску, сняла рукавицу и хлопнула меня по протянутой пятерне, когда я подошёл к стройке. Крепкий у неё удар. Хорошо, что мои стигматы от гвоздей уже подзажили.

— Ну а чё бы не погостить, раз не гонят. Кормят на халяву. Курево всегда есть. Но скоро съеду. Шумно тут, я уж отвыкла. Спасть не могу нормально, когда рядом всё время кто-то сопит или ворочается…

— Ты с сестричками живёшь? — Я подхватил следующую доску и протянул её кадетам на вышке, монтирующим борта нового караульного пункта.

— Ага. Они ещё и не курят никто. Медики… Ворчали сначала, что от меня пахнет. Ну так я им в глаза и сказала, что если у кого претензии — предъявляйте лично. В помещении не курю, как договорились, поэтому идите в хуй, гражданки. А то шушукаются там по углам… Бабы, одно слово… Но пацаны тут норм, да. Хоть и загнанные какие-то, малясь… — Девчонка в тельняшке протянула следующую доску ребятам наверху и состроила глазки смуглому пареньку, принимающему груз. Тот смущённо заулыбался в ответ и чуть не выронил деревяшку обратно.

— А огород там твой не пропадёт на острове? Я помню про уху, ты не надейся, не отвертишься теперь.

— А чё… Я так-то за любой кипишь, кроме голодовки. Сказала, будет уха, значит будет. — Островитянка пожала плечами и зачесала назад прилипшие к вспотевшему лбу волосы. — А огород и без пригляда зреет. И девки эти армейские теперь акваторию патрулируют. Не скрадёт никто. Я Киту вообще предложила на острове целую фазенду развести. Раз я всё равно там почти всё время. И жоры до урожая не доберутся. Щас к лету ближе вода спадёт — и там, где ила намело, расти всё будет — как на дрожжах. А они меня за это снабжать будут всем, что захочу. Сиги, пиватор, вкусняшки всякие… Ништяк же ваще!

Девчонка мечтательно зажмурилась и, открыв глаза, снова поймала взгляд смуглого кадета и подмигнула ему:

— Приплывай за урожаем попозже, губастенький! — И заразительно расхохоталась, когда заметила его дикое смущение.

— Толково! Вот всегда знал, что ты тремя ногами на земле стоишь, Настюха. А то они с амазонками тут уже какие-то министерства учреждают, ветви власти… А сами до сих пор как в палеолите живут. Охотой и собирательством. А ты будешь у них министр сельского хозяйства и рыболовства. — Я со смехом подал последнюю доску и огляделся. — Быстро вы тут всё починяете, однако…

— А чё ещё делать-то. Да и народу к ним привалило за последние дни. — Настя перестала смущать стеснительного бойца и развела руками, показывая на суетившихся вокруг разномастных детей. Под руководством кадетов постарше, новоприбывшие рекруты доказывали свою благонадёжность, принимая участие в восстановительных работах. Или занимались захоронениями павших при последнем штурме противников, оттаскивая и сбрасывая трупы и фрагменты тел комсомольцев в стремнину посреди реки.

— А чего ты с амазонками не затусила? Я слышал, к ним почти все девчонки теперь в Энгельс бегут.

— Да они какие-то совсем замороченные. Даже по сравнению с этими. — Она махнула рукой на стучавших молотками кадетов. — Наверное, даже поссать строем ходят. Ну на хер такую жизнь…

— Так в армии по-другому и нельзя. Солдат либо спит, либо занят делом. И передвигается либо строем, либо бегом. Иначе немедленно начнётся разброд и шатание. Так что всё правильно делают.

Настя пожала плечами, вытащила из кармана пачку сигарет с зажигалкой и закурила:

— Алинка-то твоя и правда — молоток. Я с ней подружилась, пока ты в лазарете валялся. Она там трудится как конь! Раненых-то после заварушки навалом. — Девчонка предложила мне сигарету, я взял одну и положил за ухо. — Она ж тогда вообще всю ночь, оказывается, проспала, как убитая. Вот уж точно — из пушки не разбудишь! Думала, что ты никуда и не отлучался.

— До этого она три дня за мной присматривала почти без сна, пока я в жориной горячке валялся.

— Ага, это она рассказывала. И всё чё-то говорила про какой-то ордер… Что мне нужно в него вписаться… Что-то там про миссию по восстановлению человеков…

— Орден, а не ордер… Это наша с ней как бы банда такая. — Я помолчал, наблюдая за ловкой работой кадетов на вышке. — Ну а что, я тоже буду рад, если мы можем считать тебя своим дружбаном, Настюх. А восстановлением человечества ты уже и так сама занимаешься, вместе с этими гавриками… Если всё-таки замутите эту тему с фермой на острове. А то на одних макаронах и тушёнке долго не проживёте. Зубы вывалятся.

— Это как? — Выпустив дым, девчонка тревожно наморщила лоб и проверила языком все свои зубы — не шатаются ли.

— От авитаминоза, без фруктов и овощей. Витамины из аптек и бомбоубежища рано или поздно закончатся. И вот тогда твой огород всем придётся кстати. Или Славин.