— Может и не придётся три часа топать… Давай туда! — Я показал на посадки, снимая рюкзак. — Найди канаву и залегай. Не высовывайся.

— Вы что, вот так сразу хотите его ограбить? — Она и не думала выполнять приказ. — А может это просто кто-то по делам едет? Вот вам бы так понравилось?

Я перестал копаться в рюкзаке и посмотрел ей в глаза. Похоже, она говорила искренне, а не придуривалась.

— Ты совсем забыла, куда попала из своей подземной Нарнии? Нет тут больше ни у кого никаких дел. Сдохли все, у кого были дела. Или жорами стали.

— Ну не могут же все вокруг обязательно быть отморозками. Даже у меня в классе были нормальные ребята… Тоже отличники…

— А отличники сдохли первыми! Быстро в кусты! — Она всё ещё колебалась. — Давай, оправдывай доверие организации!

Этот аргумент сработал. То и дело оглядываясь, она всё-таки зашагала к зарослям и начала протискиваться между кустами в поисках сухой ложбинки.

— Если в твою сторону пойдёт кто-то кроме меня, наставляй ружьё и ори что есть силы, чтобы лёг мордой в пол. Лучше всего матом. — Я кричал ей вдогонку, разматывая извлечённую из поклажи леску. — Потом бей прикладом в затылок со всего размаху. Спусковыми крючками от себя. Много раз.

На противоположной от посадок стороне дороги, как назло, не росло ни одного кустика или деревца. Не долго думая, я с размаху всадил косу остриём в сырую землю, выбрав место повыше. И, привязав леску к древку, забил лезвие полностью до упора ногой, набросав сверху рыхлых комков для маскировки. Пряча нить в слякоти и постепенно разматывая катушку, я попятился через дорогу к посадкам, в которых уже успела затихариться Алина. Проломившись через кусты, залёг рядом и намотал конец лески на обрез. Звук двигателя был уже совсем близко.

И через несколько секунд из-за поворота вырулил старый мотоцикл с коляской. За рулём сидел щуплого вида сутулый пацанёнок, а из коляски выглядывала немецкая овчарка. Это уже хуже. Опять дополнительные расходы.

— Собака… — Шёпот Алины прозвучал с ноткой очарования. Овчарка и правда была хороша. Явно не голодала.

За миг до того, как мотоцикл поравнялся с леской, я резко вскочил, прижав обрез поперёк груди. Высоты, на которую взлетела натянутая леска, немного не хватило на то, чтобы отрезать ездоку башку сразу. Но, встретив неожиданное препятствие грудью, он всё же вылетел из седла. Как только пацан шлёпнулся в грязь спиной, машина, лишившись подачи топлива, начала тормозить мотором. И, проехав по инерции ещё метров десять, кашлянула и заглохла.

Я выбрался из зарослей и поспешил к упавшему с обрезом в руках, пока тот не пришёл в себя. Собака, некоторое время растеряно озиравшаяся в поисках внезапно пропавшего хозяина, наконец, почуяла мой запах, выскочила из люльки и, грозно оскалив клыки, начала облаивать противника. Завершив ритуал угрозы, она, не размениваясь на прочие церемонии, стартанула с места в карьер, намереваясь вцепиться мне в горло. Или во что повезёт.

Очень не хотелось тратить патрон, но лечить истерзанную руку или ногу хотелось ещё меньше. Я наставил обрез на неё, ожидая расстояния, на котором ущерб от облака дроби будет максимальным, а вероятность промаха — минимальна.

— Альма, фу! Фу! Ко мне! — Не вставая с земли пацан закричал высоким, но хриплым голосом. Как будто был простужен. — Не стреляйте, пожалуйста!

Собака затормозила и, продолжая рычать и демонстрировать кривые клыки, боком двинулась к мотоциклисту.

— Берите, всё что нужно, только не стреляйте в Альму, пожалуйста! — Взмолился парень. С ошалелым видом он привстал на локте, держась другой рукой за грудь. — Мне без неё конец!

Овчарка встала боком возле пацана, и он, обняв её, запричитал:

— Там в люльке есть консервы и конфеты… Берите всё что нужно… Только не стреляйте…

— Карманы выверни.

— Я без оружия…

— Выверни карманы, говорю! Куртку снимай! — Не то чтобы я пожалел его собаку… Просто патрон мне было жаль гораздо больше.

Я только что отдал себе отчёт в том, что парень был весьма неплохо одет, по сравнению с остальными местными. И до того, как оказаться в дорожной грязи, был чист. Совсем целая дешёвая куртка из кожзама, имитирующая мотоэкипировку. Почти не ношенные джинсы. Берцы — как будто только что с магазинной полки. Расчёсанные на пробор белесые волосы были недавно вымыты. Лицом парень походил на лягушонка — широко расставленные глаза, маленький курносый нос и широкий рот. Того и гляди заквакает.

Он поднялся и покорно вывернул карманы куртки и штанов. Растегнув куртку, показал, что под ней у него только заправленная под ремень футболка. Тоже новая.

— Алина, выходи и лезь в коляску. — Я не сводил с него стволы.

За спиной зашелестели заросли. Но вместо того, чтобы услышать чавкающие шаги, отдаляющиеся в сторону мотоцикла, я понял, что она идёт к нам.

— Садись в коляску, не слышишь, что ли!

— Я же говорила, что не все тут отморозки! Видите, он без оружия. Не ругается. Готов нам помочь. Вы его тут просто так бросите?

Ох, доброхоты. Ничему вас жизнь не учит…

— Ничё, не пропадёт. Пусть спасибо скажет, что цел остался…

Я уже собирался как следует рявкнуть на неё, чтобы перестала выступать, как вмешался пацан. Придерживая собаку за ошейник, он сначала с удивлением рассматривал меня, не в состоянии поверить, что перед ним взрослый и, при этом, не жора. А потом не менее удивлённо уставился на Алину. Разглядывая её с головы до ног, он быстро заговорил:

— У меня дома много всего полезного. Еда, лекарства, одёжка всякая… И баня есть, колодец чистый… Это у вас двенадцатый? — Он показал на обрез и ружьё на шее у Алины. — Тогда и патроны найдём…

— С таким счастьем и на свободе? — Я скептически оглядел щуплую фигуру парня. Старшеклассник, но грудь впалая, сутулится. Руки худые, плечи острые. Только роговых очков не хватает до полного комплекта забитой школьной омежки.

— Меня не трогают. Со мной лучше дружить. Из-за неё. — Он потрепал овчарку за ушами, но она продолжала сосредоточенно смотреть в нашу сторону, время от времени тихо рыча.

— И прям вот так боятся, что до сих пор не пристрелили обоих-двух?

— Не боятся… Просто она умеет находить… Всякое… Полезное. А слушается только меня. — Не давая мне опомниться, и заметив сомнения, он продолжил горячо тараторить. — Не оставляйте меня тут, пожалуйста. Я вам помогу, мне не жалко. Тут недалеко. В Липовке мой дом…

И замер в ожидании своей судьбы.

— Тёмные века заканчивались, когда люди научились договариваться… — Напомнила мне Алина шёпотом, тихонько дёргая за рукав.

Примерно через час мотоцикл тормознул у калитки старого деревенского дома. У этого, в отличие от всех остальных вокруг, в окнах были целые стёкла. И решётки.

— …Поэтому никто тут больше не живёт. — Закончил свой рассказ парень, представившийся Шуркой. — Все разбежались. Кто к степновским, кто к советским, кто к безымянским. Теперь тут как бы ничейная земля. Все со мной имеют дело, но я никому не подчиняюсь.

Со связанными кабельными стяжками руками он сидел в люльке в обнимку со своей собакой, удерживая ту от необдуманных поступков в отношении меня или Алины.

— Открывай. — Я заглушил двигатель и слез на землю, держа обрез наготове. Алина осторожно встала за спиной, прижимая к себе мешок с консервными банками и пакетом карамелек.

Шурка неуклюже выбрался из коляски, тихо скомандовал «рядом» и открыл щеколду. Альма, игнорируя наше присутствие, выпрыгнула и села у его ног.

— Нет тут у меня никаких ловушек. — Он широко улыбнулся своим лягушачьим ртом, обнаружив недостаток двух передних зубов с левой стороны. — Я же говорю, со мной все дружат. Я и дверь-то запираю только от жор.

— Зубы по дружбе выбили?

— Да был один придурок, давно. Так его свои же за это и прирезали. С тех пор никто не тупит. Проходите, я пока Альму пристегну.

Он пошёл по двору к собачей будке и посадил овчарку на толстую цепь, щёлкнув карабином на ошейнике. А потом сам полез руками в будку и начал нащупывать там что-то под крышей.