— Ой, гадость какая… — Алина поморщилась, но продолжала глядеть на лектора во все глаза.

— Да, приятного мало. Так вот что удивительно. Этот паразит, стремясь как можно быстрее перейти от промежуточного хозяина к конечному, в ходе отбора выработал очень необычный механизм ускорения этой передачи. Здоровые крысы обычно инстинктивно боятся запаха кошек и бегут от него со всех лапок. А заражённые токсоплазмой — наоборот, находят запах кошачьей… Э-э-э… Находят запах кошачьего туалета очень привлекательным. И уж точно от него не бегут. Тут их обычно и хватает какой-нибудь кот-охотник. И в итоге — заражается сам. Всё, миссия выполнена, паразит внутри конечного хозяина.

— И как же так получается? Эти… Одноклеточные… Они что, на мозги крысе как-то влияют? Гипнотизируют? — Девочка проговаривала эти слова осторожно, словно ворочала палкой дохлых животных.

— Не совсем, но вы близки к истине! Паразиты выделяют специальные ферменты и перестраивают химический баланс нервной системы грызуна. Так, чтобы стимулирующие, то есть побуждающие к действию нейромедиаторы в итоге выделялись в ответ на неправильный внешний сигнал. В ответ на опасный запах кошки, а не только на полезный. Как, например, на запах пищи.

— Та-а-ак… И как же это связано с потерей вкуса у людей? — Девочка первой озвучила мой мысленный вопрос.

— Вот теперь приготовьтесь — Учёный поднял третий палец. — Я пришёл к выводу, что ранние штаммы вируса точно также меняли вкусовые привычки у человека, вмешиваясь в обмен веществ внутри нервной системы. Только если больная крыса начинала стремиться к вредным для неё местам, то больной человек наоборот — отказывался от приёма полезной для него пищи. Крысе вредное казалось привлекательным, а человеку — полезное начинало казаться отвратительным. И то и другое — разными путями — но одинаково приводило к одному и тому же — к устранению препятствий для распространения паразитирующего организма. Не слишком сложно?

Он заметил сомнение на лице слушательницы, и она поспешила внести ясность в услышанное:

— Так… Ну с этой кошачьей заразой понятно… А как вирусу может помочь то, что человек перестаёт есть мясо или лук? Вот это не совсем понятно.

— Элементарно! — Слава раскинул руки в стороны, словно демонстрируя этим простоту вопроса. — Все те продукты, которые вызывали у больного человека отвращение — пища, богатая белком, овощи, фрукты — всё это важнейшая основа для формирования нашего иммунитета. То есть защитной системы, не позволяющей размножаться вирусу и его конечным хозяевам. Отказываясь от всего этого, пациенты ещё больше ослабляли свой иммунитет. И освобождали дорогу паразиту, то есть вирусу, к своим конечным носителям. Словно крысы, бегущие на запах кошкиного лотка!

Вытаращив глаза, лектор замолчал, торжествующе посверкивая стёклами очков. Как бы предоставляя нам возможность как следует оценить простоту и красоту его гипотезы.

— Так кто же этот конечный носитель, если не человек? Перед которым расчищается путь, понижая иммунитет. — Я протянул ему законченный рисунок тройняшки из инфекционного отделения. — Даже вот в таком виде — это всё-таки точно не какая-нибудь улитка.

— Нет, не улитка… Небесные тела! — Он глянул на рисунок, и его брови вскочили вверх над очками. — И что, оно умерло от ранений в голову?

— Так точно. Во все три.

Алина пододвинулась к учёному и с опаской заглянула в блокнот:

— Кошмар какой… А ведь мы ещё и мегажору видели же! И прыгунов этих! Даже двойных! Тут у вас таких не было?

— Кого-о? — Брови доцента уже готовы были совсем улететь от хозяина прочь. — Мегажора? Прыгуны? Двойные??? Где?

— На Мясокомбинате, в Энгельсе. — Я забрал у него блокнот из рук. — Сейчас тоже нарисую. Продолжай пока…

— Потрясающе… Просто потрясающе… — Новые научные данные взорвали воображение нашего лектора.

Он некоторое время поразмышлял, яростно почесав свою шевелюру и бороду обеими руками, и продолжил:

— Так вот… Да… Иммунитет! Иммунитет заражённых вирусом людей становился всё слабее. С каждым новым штаммом. А более поздние мутации вируса вызывали чувство отвращения ещё и к различной бытовой химии. Мыло, шампуни, всякие моющие средства… А, как вы понимаете, личная гигиена — тоже важнейшая составляющая крепкого здоровья. То есть это был очередной опосредованный удар по иммунитету промежуточного хозяина. Один из многих. И вот в итоге, этой зимой вирус окончательно наладил симбиотическую связь со своими конечными хозяевами. А именно…

Следующие слова доцента утонули в рокоте со стороны коридора, ведущего к двери с кодовым замком. С потолка посыпалась побелка.

— Это ваши? — Он вытаращил глаза и покосился в сторону двери.

— Нет… Но может быть, что и за нами. — Я схватил с раскладушки гранатомёт и убедился в том, что следующее по порядку гнездо барабана заряжено. — Вот же настырные твари…

— А я же правильно разглядел там в тоннеле — там же всё обрушилось? Может это опять что-то рухнуло?

— Может и рухнуло… Но, судя по звуку… И по тому, как рванула наверху их колесница… Динамит эти химики всё-таки смастерили. И теперь, похоже, пытаются расчистить завалы. — Я обернулся к Алине. — Готовься.

Раскрыв рот, Слава удивлённо наблюдал, как я перезаряжал исцарапанный автомат и проверял винтовку. А девочка без лишних слов деловито достала свой пистолетик из кобуры, вытащила пустой магазин и приступила к его снаряжению.

— И что, думаете, что сейчас кто-то попытается взорвать дверь? Да это же катастрофа! — Он растеряно оглянулся на свои труды, схватившись за голову. — Надо же что-то делать! Сколько их там?

— Сотня. Может две. Но вряд ли они сейчас все сразу принялись за раскопки. Там может быть ещё в помещениях бои за Дзержинку идут… Скорее всего, октябрята приняли нас за центровых. И подумали, что тут у них какая-то нычка.

— Октябрята? За центровых? — Слава принялся было собирать со стола стопку документов, но поток политинформации окончательно сбил его с толку.

— Да, я тоже малость подотстал от текущих реалий. Не бери в голову. — Проверив всё оружие, я экипировался и приготовился выходить. — Надо встречать гостей, пока не начнут стучаться.

— Но… Если их там сотни… Как же мы их остановим?

Хороший вопрос. Отряд, который сейчас пытается до нас докопаться, мы наверняка сможем остановить. Но за ними придут другие. И ещё. И ещё… Рано или поздно кончатся патроны. Значит нужно отступать. Но куда? С доцентом и его трудами бежать по поверхности до пролома на углу Московской и Астраханской? Это могло прокатить в разгар боя. Но не тогда, когда на нас будут направлены сотни глаз этих резиновых рыцарей, горящих боевым азартом. Или отступить через НИИ… Но там толпа заражённых… И эти коконы… Так…

— А вот давай вспомним, что раньше останавливало сотни отморозков с тобой по соседству? Ну, от того, чтобы прошерстить НИИ и добраться до бомбоубежища?

Перестав хватать бумаги, доцент всплеснул руками:

— Так эти же… Как вы говорите — жоры. Там уже никак мимо них не пройти. Особенно после того, как несколько коконов раскрылись.

— Ага… — Я вспомнил, как толпы жор вокруг инфекционки бросились пожирать слизь из кокона. Даже запах сладостей их не отвлек. — Ты, помнится, говорил, что успел собрать какие-то образцы. Это ты про слизь?

— Да, плацентарная жидкость… Хотел исследовать состав, но пока не подобрал нужные реактивы. Никак не могу понять, что в основе.

Значит, если отступать — не вариант, остаётся только контратака. Сколько бы вас там ни было, твари малолетние… Армия, которая вас разорвёт — у вас прямо на пороге.

— Много её у тебя, этой жидкости?

— Поллитра примерно…

Мало.

— Вода есть?

— Чуть-чуть… Вы же меня как раз встретили, когда я за ней ходил.

— Алина. — Я повернулся к девочке — та как раз закончила возиться с магазином и убрала оставшиеся патроны в карман. — Вёдра в руки и руки в ноги — бегите за водой к роднику.

— А вы чего? Один с ними тут будете сражаться что ли!? Это вы специально меня хотите спровадить?! — Она сунула пистолет в кобуру и возмущённо уставила руки в боки.