— Белла и так почти всю ночь рассказывала…

— Ну вот и проверишь!

Некоторое время за дверью снова было тихо.

— Ты ещё там?

— Диссоциативное расстройство личности можно и имитировать. — Голос снова был близко. — К тому же разные личности в одной голове вполне могут обмениваться частичками информации.

— Я постараюсь быть очень детальным, доктор!

Продолжая спорить на автомате, я, тем не менее, не мог не признать его правоту. Ведь кое-что из своего прошлого я, всё-таки, помню. Пусть и в виде каких-то отрывочных картинок и текстов… Но что же мне теперь тут сидеть?

— Слушай, профессор… Ну как-то же его вообще диагностируют, это диссоц… Это расстройство? Вроде бы официальный диагноз, а не выдумки переутомлённых конторщиков. Типа какого-нибудь «выгорания» или «хронической усталости»?

— Да и они, в общем-то, тоже не совсем выдумки… — Шутник снова скрипнул доспехами совсем рядом. — Но дисс… ДРЛ всё-таки можно диагностировать объективно. И отличить симулянта от больного.

— Та-а-ак… Есть встречное предложение?

Напарник, похоже, снова сел на свой любимый конёк. И продолжил вещать хорошо поставленным учительским голосом:

— К примеру, даже профессиональный актёр не сможет подделать показания функциональной магнитно-резонансной томографии. Это когда сканируют интенсивность работы разных отделов могзга. У разных личностей они тоже разные.

— Боюсь, рабочий томограф мы сейчас не найдём даже в упакованной Камчатке.

— Но, на твою удачу, я могу попробовать и другой метод…

— Вивисекция мозга мне тоже не подходит! — Выглянув в окно я оценил расстояние до соседних рам. Нет, не дотянусь…

Шутник вдруг стукнул в дверь:

— Сунь-ка карточку сюда обратно.

Я ещё раз взглянул на своё изображение, прежде чем передать бейдж напарнику. Этот парень на фотке явно более упитан и крепок, судя по жилистой шее. Но настроение у него совсем ни к чёрту. Как будто это не я недавно очутился в этом аду, а он.

Получив передачу, Шутник удовлетворённо хмыкнул:

— Хм… Ну да… — И он вновь заговорил в сторону двери. — Ты что-нибудь слышал про микровыражения?

— Это когда ругань сокращают до резких «бл» и «ёп»?

— Это когда в мимике человека проскакивают скрытые эмоции. Совсем коротко, но заметить можно. И эти микровыражения невозможно контролировать. Точно так же, как собака не может не вилять хвостом, когда испытывает интерес или симпатию. А мы, к примеру, не можем не приподнять брови при неожиданной встрече с человеком, который нам нравится. Совсем ненадолго. Полсекунды.

— Кажется, я видел про это в кино. Но думал, что это вымысел… Предлагаешь теперь следить за моими бровями? А вдруг ты мне просто не настолько нравишься? Особенно сейчас…

Но Шутник упрямо игнорировал мои остроты. И спокойно продолжил свою лекцию, в полном соответствии с тем, что про него говорила Кира:

— Главное то, что благодаря работе этого механизма, нейтральное выражение лица у разных осколков личности тоже должно быть разное. Если мы не имеем дела с симулянтом, конечно. В постоянном тонусе находятся разные мимические мышцы. И контролировать это тоже не так-то просто. Пока смотришься в зеркало — на автомате стараешься сам для себя выглядеть более привлекательно. Ну или так, как ты думаешь, что выглядишь привлекательно. Но чуть задумаешься, чуть отвлечёшься на какую-то нейтральную тему и отвернёшься от зеркала — и твоё лицо снова становится таким, каким его постоянно видят все окружающие. Настоящим. — Кажется, лектор снова немного отошёл от двери. — Поэтому, кстати, взрослых близнецов часто можно довольно легко отличить друг от друга, не смотря на абсолютно идентичный набор генов. Разный жизненный опыт накладывает на характер разные отпечатки. А характер — уже на лицо и мимику.

Пока я слушал эту короткую лекцию, в памяти всплыл очередной фильм, который я специально запоминал вместе со всеми крылатыми выражениями. Про какого-то непутёвого алкаша-водопроводчика, который в итоге уехал жить из города в родную деревню. Где местный милиционер не узнал его на фотографии в паспорте из-за того, что унылая городская жизнь наложила на лицо героя свой печальный отпечаток.

Шагнув к двери, я прислушался. Кажется, он ещё дальше отошёл. Что-то долго молчит…

— Ты ещё там? А вдруг на фото и правда мой близнец? Который теперь там лежит с переломанной шеей.

— Я об этом уже думал… — Голос напарника действительно снова шёл из соседней комнаты. И в паузе там что-то хрустнуло. — Но нет. У вас с ним совсем разная форма челюсти. Это точно не тот человек, что на фотографии. А ты, похоже, в свою очередь, уже понял, к чему я клоню.

— К тому, что ты снова попытаешься меня обезвредить, когда я вдруг загрущу? Ведь сейчас, как понимаю, я выгляжу гораздо счастливее, чем этот лаборант. Хотя казалось бы… Сложная у него работа тут была, наверное.

— Когда я тебя выпущу, постарайся не грустить…

— Это трудно, когда тебе постоянно не верят!

— … И открой забрало.

— Уговорил, чертяка языкастый! — Я толкнул дверь, но она открылась лишь на десяток сантиметров, натолкнувшись на препятствие. — Убирай уже свои баррикады. А то мне опять щас тут грустно станет.

— Посмотри на меня. — Шутник вышел из-за тяжёлого шкафа, держа фотографию перед собой.

И я устало улыбнулся ему совсем как тот водопроводчик.

— Не улыбайся. Расслабь лицо. Представь, что фотографируешься на паспорт.

Нетерпеливо вздохнув, я выполнил просьбу,

— Ну да… У тебя уже почти разгладился треугольник печали. И губы ты больше так не сжимаешь. Этому парню, похоже, было что скрывать…

— Может с какой-то секреткой работал. И был не выездным. Я бы тоже в этом климате загрустил без отпусков.

Следом за мной Шутник тоже глянул на сгущающиеся за окном тучи:

— Кстати, туман уже совсем рассеялся. — Он взялся за шкаф и отодвинул его на достаточное расстояние. — Глянь, что там внизу.

— Ты уверен, что это зрелище меня не сильно расстроит? — Протиснувшись обратно в коридор я подошёл к окну

— Да перестань. — Напарник шагнул к окну следом. — Видел уже такое?

— А-а-а… Да. Видел. Причём даже изнутри.

Судя по ответному взгляду Шутника, про этот эпизод из моей недолгой новой жизни дочь ему не рассказывала слишком подробно:

— Это там, где ты масляный резервуар поджёг?

— Ага. Только там всё было как-то компактнее… Теснее…

— Вот и в Москве в метро что-то подобное выросло…

Пустырь, образованный речной долиной Смоленки через дорогу от здания НИИ был покрыт почти ровным слоем кое-как одетых бледных человеческих тел. Как и во внутренностях контейнеровоза, они были соединены между собой разветвлённой системой толстых жёлто-серых сосудов, пульсация которых была заметна даже с пятого этажа. Исчезая под тёмной поверхностью воды, подрагивающие связки заходили жертвам паразита через рот и выходили сзади. И сейчас, по мере того, как тучи всё чаще закрывали слабеющее светило, эти нити медленно стягивались обратно к воде, уплотняя ряды нанизанных на них тел.

— Слушай, профессор… — Я присмотрелся к этой колонии и заметил, что кое-где между отростками, кажется проскальзывают бронзовые спинки миног. — А на этот счёт у тебя есть идеи?

— На какой?

— Как эти твари так быстро скучковались вообще? Насколько понял, нахимовцы впервые столкнулись с крабами где-то в середине весны. Когда более-менее потеплело. То есть прошло меньше полугода.

— Паразиту нелегко отрастить обратно собственную пищеварительную систему, утерянную за миллионы лет эволюции. И он по-прежнему использует чужие. Но при достаточном количестве пищи они часто могут расти почти бесконечно. Пока позволяет среда и пища. То есть, носительи то, что он сам ест. А саккулина, как понимаю, гораздо менее разборчива в еде, чем обычные жоры.

— Но это же изначально какой-то мелкий недоразвитый рачок…

— Скорее всего, это множество мелких организмов вместе. И я имею в виду не только этих бедолаг. — Кивнув за окно, Шутник, вероятно, имел в виду то, что осталось от людей. — Многие организмы так или иначе кучкуются в кризисные периоды. Так легче выжить.