Дальнейшее развитие событий, с тех пор, как она догадалась о сказке, казалось ей вполне очевидным: дождаться бы, когда сверкнёт под лучами солнца последняя веха перед финишем – Молочная река с кисельными берегами, передохнуть на её съедобном песочке, и – вперёд: к избушке Бабы Яги, где томится в заключении Медведь. Послушно сидя на лавочке… Катая серебряные яблочки по золотому блюдечку… Хм… И пуская слюни.

Что-то плохо у Киры эта картина вязалась с образом Медведя.

Она нахмурилась. В сказке, вообще-то, Яга похитила и удерживала в плену не здоровенного мужика, а маленького ребёнка… Как-то не вяжется… Может, это не про гусей-лебедей? Я ошибаюсь?

Гадательница по сказкам взобралась на очередной пригорок и утёрла пот с лица:

- А вот и не ошибаюсь! – буркнула она себе под нос и устремила задумчивый взор вниз, где под серой кручей змеилась речка с белой, словно известь, непрозрачной водой.

Широкая дорога, с которой путешественница за всё это время сроднилась, спускала свой пыльный язык в прохладную молочную гладь и на этом… обрывалась. От неё не отделялось ни тропки, ни стёжки, ни даже слабого намёка на возможность свернуть. Не могла похвастаться река и пологими пляжами, по которым можно было бы двинуться вдоль извилистого русла. Напротив: скользкие, обрывистые кручи, тянущиеся насколько хватало глаз, не оставляли путнику ни единой надежды пробраться по их кисельному бездорожью.

Недоумённо покусывая губы, Кира спустилась к кромке воды. Здесь диспозиция не стала ясней. Девица опустилась на придорожный валун, кинула рядом опостылевшую куртку. Ну и?

Река выжидательно хмурилась мелкой рябью. А её гостья таращилась на волнующуюся поверхность и пыталась прочесть в однообразном плеске молока зашифрованные рекомендации к действию.

- Главное, - постановила она, - ничего здесь не есть. Иначе снова глюки начнутся. Или приступ самобичевания одолеет с пересмотром жизненных ценностей… Хватит с меня на сегодня откровений.

Сказать, правда, гораздо легче, чем сделать: отколупнуть кусочек кисельного берега и положить его на язык жуть как хотелось с самого детства – каково оно, интересно, на вкус?.. С возрастом любопытство, как выяснилось, не угасло, а наоборот – при непосредственном столкновении с объектом усилилось кратно. До зуда в ладонях.

Дело было, правда, не только в непреодолимой тяге к изысканиям, но и в свербящем чувстве голода. Обед из пары кислых яблок – так себе заправка до ужина. Которого, вообще-то, не предвиделось…

Усиленно делая вид, что без умысла и всяких намерений, Кира колупнула кручу, рассыпающуюся под пальцами хрупкими плиточками суглинка, и повертела кусочек в пальцах.

- Интересно, в реке и в самом деле молоко?

Она вздохнула, оглядела ещё раз пейзаж, в котором вынужденно зависла и осторожно попробовала на зуб свою добычу.

- Ладно уж, - попыталась оправдаться перед собой. – Ничего страшного не случиться. Подумаешь, глюки… Не так уж они были и плохи. С удовольствием погрузилась бы в такие же повторно, - она вздохнула и откусила кусок побольше, не распробовав с первого раза. – Так хоть голод утолю. Всё равно непонятно, что дальше делать…

Берега и вправду оказались съедобны, хоть и непривычны на вкус. «Кисель» совсем не походил на знакомый крахмалистый плодово-ягодный напиток, знакомый Кире по детскому саду. Этот был твёрдым, хоть и рассыпчатым, кисло-солёным и сытным. Цвет сероватого теста, правда, не будил аппетита, но голодной и за время своих странствий привычной не воротить нос от любой еды девушке в голову не пришло гурманничать. Набив живот и прослушав его удовлетворённое урчание, они опустилась на колени у кромки реки и зачерпнула в ладони её белые волны. Потом утёрла рукавом молочные усы над губой, подняла голову и… обомлела.

- Ну, вот, началось, - прохныкала она. – Ведь знаю уже, чем эти дармовые потчевания по пути заканчиваются…

Прямо перед ней, аккуратно привязанная к только что материализовавшемуся колышку, покачивалась соткавшаяся из призрачного вечернего воздуха лодка.

--------------------------

Летний закат полыхал над кисельными берегами, раскрашивая небо за рекой в сочные краски раскалённого металла. Но белая золь её течения не отражала никаких классических дорожек, не сверкала, искрясь, под заходящим солнцем. Словно хищник, берущий жертву измором, она тускло и выжидательно вглядывалась в Киру. Караулила, когда та отреагирует, наконец, на молчаливый призыв и отвяжет предложенную лодку.

Но Кира медлила. До самого вечера она просидела на своём каменном насесте, не решаясь воспользоваться безмолвным и настойчивым приглашением неведомых колдовских сил.

«В конце-концов, - размышляла она, ковыряя большим пальцем ноги в киселе быстро заполняющуюся молоком ямку, - у меня разве есть выбор? Что стану делать, если не доверюсь реке? Поверну назад? Не-е-ет… Так суженых в сказках не спасают… Назвался груздем – полезай в лодку, Кира Андревна! И потом: если ориентироваться всё-таки на историю с гусями-лебедями, то в аналогичной сказке все эти встречные сущности – и печь, и яблоня, и река – вели Алёнушку в правильном направлении. А на обратном пути даже помогали. Стало быть, они не враждебны, а совсем даже наоборот – весьма лояльны… Так чего же ты мнёшься здесь, на камушке, вместо того, чтобы мчаться на выручку к Медведю?!»

Последний довод решил дело радикально: самопровозглашённая спасательница подскочила на ноги и заметалась вокруг приютившего её валуна, подбирая с земли свои вещи. Перекидав в лодку куртку, сапоги и сумку, она решительно выдернула колышек с верёвкой и закинула туда же – вдруг придётся где причалить, пригодится.

Она спихнула нос посудины с прибрежного киселя и, замочив ноги молоком, забралась в своё новообретённое дощатое безвёсельное плавсредство и чинно уселась на банку. Более ни на что повлиять пассажирка не могла. Оставалось наблюдать за тем, как река, медленно перебирая рябью, затягивает добычу в глубину… разворачивает носом по течению… увлекает уверенно и неумолимо по пути, ведущем в одной ей ведомом направлении…

Кира поначалу переживала, сжимала в нетерпеливом ожидании пальцы на коленях, вертела по сторонам головой… Потом переживать устала. Закат отгорел, сумерки быстро густели, скрывая однообразные пейзажи из обрывистых кисельных круч, глаза слипались.

Решив не пялиться без толку в темноту и не трепать себе нервы ожиданием, вздрагивая от каждого берегового шороха, путница натянула куртку и улеглась на сухое, уютное дно плоскодонки.

Если что, - вздохнула она философски, - беду всё одно не проспишь. А удачу, которая не даётся в руки, не приманишь, сколь не сторожи… Неожиданно успокоенная этими рассуждениями убеждённого фаталиста, она крепко и быстро уснула.

Снился ей полёт в Меендасари: восходящие встречные потоки, сверкающий океан внизу и огромное тёплое око оранжевой луны. Ей приветственно махали руками молодые, красивые, переполненные восторгом невесомости люди. Среди них – и пандит с юной супругой, и панчаят в полном составе, и деревенский стиральщик белья Мотия, и резвящийся Сырник… О! А это ещё кто? Знакомое лицо… Только явно не по Меендасари… Неужели здесь, в Стране Слонов, на храмовой площади Бхавани неуверенно расправляет крылья…

- Мари! – закричала Кира горничной принцессы Большемокрицкого королевского дома. – Ты здесь? Но как?!

Девушка робко улыбнулась.

Неподалёку – счастливый и крылатый – топтался принц Рике, не решаясь опробовать свои новые способности. Его серьёзно и обстоятельно наставлял Спальчик, размахивая своими крыльями в качестве примера. Принц смущённо улыбался и усердно благодарил ментора, робко вздрагивая лопатками и… косясь в строну грустной, однокрылой Пепелюшки.

Тётушка Амбруаз из деревни любителей поросячьих бегов, развернув свои крылья, с воодушевлением протирала кожистые перепонки вышитым полотенцем. Она мечтательно улыбалась и притопывала каблуком старых башмаков. В душе её, должно быть, звучали свирели и гудки ушедшей юности, той самой, в которой ей ещё никто не запрещал плясать и быть пустосмешкой. Она стряхнула своё полотенце и передала его стоящей рядом… Никанорычевой ключнице. Матрёна? Вот чудеса! Почти столь же невероятные, как и в её вечерних кухонных сказках!