Стар сказала так тихо, что я едва разобрал слова:

— Извини его, милорд муж. Он стар, у него свои слабости. Когда он ляжет, я погашу свет.

— Стар, любимая, — шепнул в ответ я, — все это никак не соответствует моим представлениям о медовом месяце.

— Ты так хочешь, милорд, мой возлюбленный? — заглянула она мне в глаза.

— Да. По рецепту медового месяца полагается кувшин вина и ломоть хлеба, но там ничего не говорится о дуэньях мужского полу. Я очень сожалею.

Она положила свою легкую руку мне на грудь и опять посмотрела в лицо.

— Я очень рада, милорд.

— Рада? — Не понимаю, зачем ей понадобилось так говорить?

— Да. Нам обоим нужен сон. Из-за завтрашнего дня. Эта сильная рука, привыкшая держать шпагу, дарует нам еще много ночей и рассветов.

Я сразу почувствовал себя лучше и улыбнулся ей.

— О'кей, принцесса. Только сомневаюсь, что засну.

— Ах, конечно, заснешь.

— Побьемся об заклад.

— Выслушай меня, милорд, мой любимый. Завтра, после того, как ты победишь… мы сразу же отправимся ко мне, домой. Никаких отсрочек, чтобы ты выучил язык моей страны и не чувствовал себя там чужаком. Я хочу, чтобы моя страна стала твоим домом, и немедленно. Пусть мой муж приготовится ко сну, ляжет на спину и позволит дать ему урок языка. Ты заснешь, ты же знаешь, что заснешь.

— Что ж, отличная мысль. Но тебе же сон нужен еще больше, чем мне.

— Прошу прощения, милорд, но это не так. Четыре часа сна сделают мой шаг снова пружинистым, а на устах вновь заиграет улыбка.

— Ладно!

Через пять минут я уже вытянулся на подстилке, глядя в самые дивные в мире глаза и слушая любимый голос, мягко выговаривавший слова на чуждом для меня языке.

Руфо тронул меня за плечо.

— Завтрак готов, босс. — Он сунул мне в одну руку сандвич, в другую — кружку пива. — Хватит для дракона, а ленч уже упакован. Я приготовил вам чистую одежду и оружие… помогу одеться, как только вы поедите. — Он был уже одет и подпоясан ремнем.

Я зевнул, откусил кусок сандвича (анчоусы, ветчина и майонез с чем-то отдаленно похожим на помидоры или латук) и осмотрелся. Место рядом со мной пустовало, но, судя по всему, Стар только что встала. Она еще не оделась. Стояла на коленях в центре зала и рисовала на полу какой-то узор.

— Доброе утро, болтушка, — сказал я. — Опять пентаграмма?

— М-м-м… — Стар не подняла даже глаз.

Я подошел поближе, чтобы рассмотреть, что она делает. Что бы это ни было, но рисунок исходил не из пятиугольной звезды. Он имел три главных центра, был очень сложен, включал несколько надписей в разных местах — я не разобрал ни языка, ни алфавита. Мне показалось, рисунок чем-то походит на проекцию гиперкуба.

— Уже позавтракала, птичка?

— Я встала давно.

— То-то ты у меня похудела. Это тессаракт?[93]

— Хватит! — Она откинула волосы назад, взглянула на меня и смущенно улыбнулась. — Прости меня, дорогой. Колдуньи — стервы как на подбор, это уж точно. Но, пожалуйста, не заглядывай мне через плечо. Я ведь работаю по памяти — книги пропали в болоте, и мне дьявольски трудно. И еще — прошу тебя, сегодня никаких вопросов… Ты можешь нарушить мою уверенность в себе, а я должна быть совершенно уверенной.

— Прошу извинения у миледи, — расшаркался я.

— И не надо быть со мной таким официальным, родной. Просто люби меня и быстренько поцелуй, а потом оставь в покое.

Я наклонился к ней и наградил высококалорийным поцелуем с майонезом, после чего оставил в покое. Одевался я, одновременно приканчивая сандвич и пиво, потом зашел в естественный альков, в сторонке от Хранителей, установленных в проходе, в тот самый, что служил нам мужским туалетом. Когда я вернулся, Руфо уже ожидал меня с моей шпагой и перевязью в руках.

— Босс, вы опоздаете даже на собственное повешенье.

— Очень надеюсь.

Через несколько минут мы уже стояли на этой пентаграмме, Стар, так сказать, на площадке питчера[94], а я с Руфо — на второй и третьей центральных точках. Оба мы были обвешаны вещами: я — с двумя канистрами, со шпагой Стар и с ее боевым поясом, застегнутым на самую первую дырочку, и с моим собственным оружием, а Руфо — с двумя колчанами, с луком Стар, с ее медицинской сумочкой и нашим ленчем. Наши луки с натянутыми тетивами мы зажали под левыми подмышками. Каждый держал в правой руке обнаженную шпагу. Штаны Стар я засунул сзади под ремень, откуда они торчали неряшливым хвостом, а Руфо поступил так же с ее жакетом. Что же касается ее мокасинов и шляпы, их мы распихали по карманам. Выглядели мы с ним словно уличные торговцы.

Левые руки у меня и Руфо были свободны. Мы смотрели прямо вперед, шпаги наголо, левые руки откинуты назад, каждую из них крепко держала Стар. Она занимала позицию точно в центре — ноги расставлены, прочно стоят на земле, одета так, как того требует профессия ведьм, занятых тяжелой работой, — даже заколки в волосах и той не было.

Смотрелась она великолепно — волосы копной, глаза горят, лицо пылает, так что я очень жалел, что приходится стоять к ней спиной.

— Вы готовы, мои храбрецы? — возбужденно произнесла она.

— Готов! — подтвердил я.

— Ave, Imperatrix, moriture te[95]…

— Руфо, прекрати… Молчание! — Она затянула песнь на незнакомом мне языке. По затылку побежали мурашки.

Стар кончила петь, еще сильнее сжала наши руки и крикнула:

— Пошел!

Внезапно, как внезапно захлопывается дверь, обнаружилось, что я (нормальный герой Бута Таркингтона) попал в ситуацию, привычную скорее героям Микки Спиллейна[96]. У меня не было времени даже простонать. Вот оно — прямо передо мной, это существо, готовящееся срубить меня, и я воткнул ему клинок прямо в брюхо, выдернул его обратно, пока оно решало, в какую именно сторону упасть. Сразу же — его приятель, которого пришлось успокоить тем же способом. Еще один скорчился внизу, пытаясь нанести мне удар в ногу, просовывая оружие между ног своих товарищей по службе. Я метался как голый однорукий среди муравейника и даже не заметил, как Стар сорвала с меня свою шпагу. Зато увидел, как она зарубила противника, намеревавшегося стрелять в меня. Стар была повсюду одновременно, голая, как лягушка, и вдвое более ловкая. Переход между мирами вызвал чувство, сходное с ощущением, которое испытываешь в быстро опускающемся лифте, и, надо думать, резко изменившаяся гравитация была бы для нас трудным испытанием, будь у нас время об этом подумать.

Стар даже воспользовалась этим обстоятельством. Прикончив парня, нацелившегося пристрелить меня, она проплыла над моей головой и головой еще одного надоеды, ткнув его по пути шпагой в шею, после чего он навсегда потерял желание к кому-либо приставать.

Я считал, что она помогает и Руфо, но времени для наблюдений у меня не было. Я слышал, как он кряхтит за моей спиной, из чего следовало, что он все еще больше выдает, чем получает.

Тут он заорал:

— Ложись! — И что-то ударило меня под колени, я упал, приложившись весьма капитально, и уже готовился вскочить на ноги, когда сообразил, что виновником падения был Руфо. Он лежал на брюхе рядом со мной и из чего-то, что могло быть пистолетом, палил по движущимся целям — там, на равнине, прячась за трупом одного из участников этой игры.

Стар тоже лежала, но уже не сражаясь. Что-то пробило дырку в ее правой руке между локтем и плечом.

Вблизи от меня ничего живого не наблюдалось, но на расстоянии четырехсот-пятисот футов от нас ясно виднелись какие-то цели, весьма быстро передвигающиеся. Я видел, как одна из целей упала, услышал странное гудение и почуял запах горелой плоти. Одно из странных ружей валялось на трупе, лежавшем слева от меня. Я схватил его и попытался понять принцип действия. Там был приклад и какая-то трубка — видимо, ствол, все остальное не лезло ни в какие ворота.