— Будь благоразумным, сынок. Я ведь желаю тебе только добра.

— Не увиливай, Джордж. Это справедливо или нет? Если ты улетишь за сотни миллионов миль, как ты сможешь распоряжаться моей жизнью? Я сам буду отвечать за себя.

— Но я тем не менее останусь твоим отцом.

— Отцы и сыновья должны жить вместе. Насколько я помню, отцы, приплывшие в Америку на древнем «Мейфлауэре»[357], привезли с собой детей.

— Это совсем другое дело.

— Почему?

— Да потому что Ганимед гораздо дальше — и там куда опаснее.

— Опаснее? Но половина колонии в Плимут-роке вымерла в первую же зиму — это общеизвестный факт. А расстояние не играет никакой роли, главное — сколько времени нужно на его преодоление. Если бы мне сегодня пришлось возвращаться домой на своих двоих, я топал бы еще целый месяц. Первые переселенцы пересекали Атлантику за шестьдесят три дня, по крайней мере так нас учили в школе. А по радио передавали, что наш «Мейфлауэр» долетит до Ганимеда за шестьдесят дней. Так что от нас до Ганимеда ближе, чем было от Лондона до Плимут-рока.

Отец встал и постучал трубкой, вытряхивая пепел.

— Я не собираюсь обсуждать этот вопрос, сынок.

— Я тоже не собираюсь. — Я набрал в грудь воздуха. Мне бы промолчать, но я уже закусил удила. Никогда в жизни он не позволял себе так со мной обращаться. Боюсь, мне тоже захотелось сделать ему больно. — Единственное, что я могу сказать: не одному тебе осточертел этот урезанный паек. Если ты думаешь, что я останусь здесь, а ты там в колонии будешь лопать от пуза, ты глубоко заблуждаешься. Я-то думал, что мы друзья.

Это было уже совсем гнусно. Мне самому стало стыдно. Что мы с ним друзья, он сказал мне после смерти Анны. Да так оно и было на самом деле.

В ту же секунду, когда я захлопнул рот, до меня дошло, почему Джордж решил эмигрировать — и что пайки тут вовсе ни при чем. Но слово не воробей.

Отец посмотрел на меня и тихо проговорил:

— Вот, значит, как ты думаешь? Что я хочу уехать, чтобы не приходилось сидеть без обеда и экономить паек?

— А зачем же иначе? — Меня несло, и я никак не мог остановиться.

— Хм… Что ж, если ты так считаешь, Билл, нам не о чем больше разговаривать. Спокойной ночи.

Я пошел в свою комнату, весь в растрепанных чувствах. Господи, до чего же мне сейчас недоставало Анны — ну просто до физической боли! Я знал, что отец чувствует то же самое. Она никогда не позволила бы нам забыться до такой степени, чтобы наорать друг на друга. По крайней мере я на него наорал, это точно. И дружба наша раскололась на мелкие кусочки, ее уже не склеишь.

После душа и продолжительного массажа мне немного полегчало. Нет, конечно, дружбе нашей еще не конец. Джордж одумается. Он поймет, что мне необходимо лететь с ним, он не позволит колледжу встать между нами. Я был уверен — ну почти уверен в этом.

И улетел мыслями к Ганимеду.

Ганимед!

Надо же, я ведь даже на Луне ни разу не был!

У нас в классе есть один парень, так он родился на Луне. Родители остались там, а его отправили на Землю в школу. Он вечно выпендривался и строил из себя заядлого космонавта. Но до Луны-то рукой подать, какая-то несчастная четверть миллиона миль[358]! Да в нее камешками бросать отсюда можно! И потом, Лунная колония себя не обеспечивает, там все те же урезанные земные пайки. Фактически это просто часть Земли, не более. Но Ганимед!

Сами посудите: Юпитер отделяет от Земли приблизительно полмиллиарда миль, чуть больше, чуть меньше, в зависимости от времени года. По сравнению с таким простором расстояние до Луны — это ж сущая мелочь!

Я вдруг запамятовал: Ганимед третий или четвертый спутник Юпитера? И мне позарез потребовалось это узнать. На полке в гостиной у нас стоял справочник Элсворта Смита «Путешествие по Земным колониям», из которого можно было почерпнуть массу ценных сведений. Я отправился за ним.

Отец еще не лег — сидел в гостиной и что-то читал.

— Э-э-э… привет! — сказал я и подошел к полке. Он кивнул, продолжая читать.

Книги на месте не оказалось. Я оглянулся вокруг.

— Что ты ищешь, Билл? — спросил отец.

Я наконец узрел, что у него в руках справочник Смита.

— Ничего, — сказал я. — Я не знал, что ты ее читаешь.

— Эту книгу?

— Неважно. Найду что-нибудь другое.

— Бери, я ее уже просмотрел.

— Да не… Ну ладно, спасибо. — Я взял справочник и развернулся.

— Погоди минутку, Билл.

Я остановился.

— Я принял решение, Билл. Я не поеду.

— Чего?!

— Ты был прав. Мы с тобой друзья, и мое место здесь.

— Да, но… Послушай, Джордж, зря я ляпнул про паек. Я прекрасно знаю, что паек тут ни при чем. Ты уезжаешь… ну, потому, что тебе обязательно нужно уехать.

Я хотел сказать, что понимаю: он едет из-за Анны. Но боялся, что если произнесу ее имя вслух, то, чего доброго, разрыдаюсь как младенец.

— Ты имеешь в виду, что хочешь остаться и поступить в колледж?

— Ну… — Честно говоря, я вовсе не это имел в виду. Я твердо был намерен лететь на Ганимед. — Я не об этом. Просто я знаю, почему ты хочешь уехать. Почему ты должен уехать.

— Хм… — Он долго возился с трубкой, раскуривая ее. Потом сказал: — Ясно. Хотя и не совсем. Давай договоримся, Билл. Дружба прежде всего. Или мы летим вместе, или вместе остаемся — если только ты сам не захочешь остаться и получить образование, чтобы потом присоединиться ко мне. Так будет справедливо?

— А? Да, конечно!

— Ладно, поговорим об этом позже.

Я пожелал ему спокойной ночи и в темпе смылся в спальню. Уильям, мальчик мой, сказал я себе, дело в шляпе. Если только ты не размякнешь и не согласишься на разлуку. Я забрался в постель и раскрыл книгу.

Ганимед оказался третьим спутником Юпитера; я, конечно, мог и сам об этом вспомнить. Вполне приличная планетка, даром что спутник: больше Меркурия и гораздо больше Луны. Сила тяжести в три раза меньше земной. Там я буду весить около сорока пяти фунтов[359]. Впервые на Ганимеде люди высадились в 1985 году — это я знал и без Смита, — а проект создания атмосферы начали осуществлять в 1988 году и продолжали до сих пор.

В книге был стереоснимок Юпитера — вид с Ганимеда: круглый, как яблоко, красновато-оранжевый, приплюснутый на полюсах. Чудесная планета! Я так и уснул, разглядывая снимок.

Следующие три дня мы с классом проходили урок географии в Антарктике, так что с отцом поговорить не удалось. Я вернулся со слегка обмороженным носом, потрясными фотографиями пингвинов и прояснившимися мозгами. У меня было время подумать.

Отец, как всегда, перепутал расходные записи, но, к счастью, не выбросил упаковки, так что я быстро привел все в порядок. После обеда я позволил ему выиграть две партии, а затем сказал:

— Послушай, Джордж…

— Да?

— Помнишь наш разговор?

— Да, конечно.

— Так вот: я несовершеннолетний и без твоего разрешения уехать не могу. По-моему, лучше бы тебе взять меня с собой, но если ты против, школу я не брошу. В любом случае тебе надо лететь… ты обязательно должен лететь, сам знаешь почему. Прошу тебя: обдумай все как следует. Я очень хочу поехать с тобой, но если нет — капризничать не стану.

Отец даже смутился.

— Это другой разговор, сынок. Значит, ты хочешь отпустить меня, а сам останешься и закончишь школу? Без дураков?

— «Хочешь» — это слишком сильно сказано. Но я согласен.

— Спасибо. — Отец порылся в сумке и достал большую ксерокопию. — Взгляни-ка сюда.

— Что это?

— Копия твоего заявления об эмиграции. Я подал его два дня назад.

Чудовище с зелеными глазами[360]

Следующие несколько дней я сидел на уроках как на иголках. Отец предупредил меня, чтобы я не зарывался: наши заявления еще никто не утвердил.