Гейнс так и сделал. Теперь надо было как-то удалить посторонних. Со скучающим видом он удивленно посмотрел на охрану.

— Ты что, боишься, что сам не справишься с одним безоружным человеком? Или функционалисты уже не доверяют друг другу?

На лице Ван Клика появилось раздраженное выражение, но он ничего не мог поделать против обезоруживающей улыбки Гейнса. Наконец, коротышка взял со стола пистолет и указал парням на дверь.

— Оставьте нас, ребята.

— Но, Ван…

— Пошли вон, я сказал!

Когда они остались одни, Ван Клик подвинул к себе пульт взрывного устройства, который Гейнс до этого видел на экране, и направил на своего бывшего шефа пистолет.

— Смотри у меня, — проговорил он, — попробуешь выкинуть какой-нибудь фортель — все полетит к чертям. Ну, так что ты хотел мне сказать?

Улыбка на лице Гейнса стала еще шире. Ван Клик нахмурился.

— Что здесь смешного?

— Прежде всего, ты сам, Ван, — ответил Гейнс. — Это надо же такое придумать: ты затеял функционалистскую революцию, а единственная функция, до которой ты смог додуматься, — взорвать дорогу, без которой ты вообще окажешься полный нуль. Признайся, чего это ты так боишься?

— Я не боюсь!

— Неужели? Ты сидишь здесь, готовый совершить харакири при помощи своей игрушечной кнопки, и еще говоришь мне, что не боишься? Если бы твои приятели знали, как близок ты к тому, чтобы уничтожить все, за что они столько боролись, — да они тебя тут же бы пристрелили! Ты ведь их тоже боишься, а?

Ван Клик оставил кнопку и встал.

— Я ничего не боюсь! — выкрикнул он и, подбираясь к Гейнсу, начал обходить пульт.

Гейнс сидел на месте и улыбался.

— Я же вижу, как ты боишься! Сейчас ты боишься меня. Боишься, что я вызову тебя на ковер и отчитаю за плохую работу. Ты боишься, что курсант при встрече не отдаст тебе честь. Ты боишься взять за обедам чужую вилку. Ты боишься, когда на тебя смотрят люди, думаешь, что они тебя не заметят.

— Нет! Ты врешь! — во все горло кричал Ван Клик. — Ты… ты грязный заносчивый сноб! Ты думаешь, будто лучше других только из-за того, что окончил престижную школу… — он задохнулся, голос его сорвался в попытке скрыть накатившие от бессильного гнева слезы. — Это все ты, ты и твои курсанты поганые…

Гейнс внимательно за ним наблюдал. Теперь он ясно видел, какой слабый у этого человека характер, и удивлялся, почему не замечал этого раньше, ведь признаки были явные. Он припомнил, как однажды недоволен был Ван, когда Гейнс предложил ему помочь разобраться в каких-то вычислениях.

Но сейчас надо было сыграть на его слабости, отвлечь внимание Вана от кнопки, полностью направив его на одного Гейнса.

Хотя слишком его провоцировать тоже не следует, иначе неожиданный выстрел может положить конец самому Гейнсу, а заодно и лишить всех последнего шанса избежать кровавой битвы за контроль над дорогой.

Гейнс презрительно хмыкнул.

— Ван, — сказал он, — ты ничтожество, ты жалкое насекомое. Сейчас ты себя показал в истинном свете. Я вижу тебя насквозь. Ты — третий сорт, Ван, и ты вечно боишься, что тебя разглядят как следует и пошлют туда, где место таким, как ты. Да какой из тебя директор! Плюнуть и растереть! Если ты лучший из функционалистов, то вас можно просто не замечать, вы сломаетесь сами, потому что прогнили насквозь.

Он повернулся в кресле, демонстративно подставив спину Ван Клику с его пистолетом.

Тот приблизился к своему мучителю, остановившись в нескольких футах, и заорал:

— Ты! Я тебе покажу! Я всажу в тебя пулю, понял, ты?

Гейнс медленно развернулся, встал, и пошел прямо на Вана.

— Убери эту хлопушку, а то еще поранишь себя.

Ван Клик отступил на шаг.

— Не подходи, — закричал он, — или я тебя пристрелю! Вот увидишь, я…

«Пора», — решил Гейнс и нырнул ему под руку.

Пистолет грохнул над самым ухом. Что ж, эта пуля была не его. Вцепившись друг в друга, они повалились на пол. Для своего малого роста Вен Клик был довольно крепок. Где же пистолет? Вот! Гейнс, схватил выпавший пистолет и быстро вскочил, думая, что Ван Клик тут же бросится на него.

Но Ван Клик не поднялся. Он лежал на полу, слезы текли из закрытых глаз, он рыдал, словно наказанный ни за что ребенок.

Секунду Гейнс глядел на него, перебарывая в себе сострадание, потом размахнулся и ударял рукояткой пистолета по голове. Подошел к двери, прислушался и как следует ее запер.

Шнур от кнопки вел к щиту управления. Гейнс проверил соединение и осторожно его рассоединил. Закончив эту нехитрую работу, он повернулся к пульту и вызвал Фресно.

— Порядок, Дейв, — сказал он, — атакуйте прямо сейчас и, бога ради, побыстрее!

И тут же ушел со связи; он не хотел, чтобы подчиненный видел, как его трясет.

Новое утро Гейнс, уже совершенно спокойный, встречал в зале центрального поста управления во Фресно. Дороги катились — вскоре они должны разогнаться до нормы.

Это была долгая ночь. Гейнс потребовал провести тщательную проверку сектора Сакраменто, и туда для этой работы были посланы все свободные от службы инженеры и все курсанты, чтобы дюйм за дюймом проверить каждую из шестисот миль дороги. Посты управления двумя подсекторами, пульты которых были повреждены, пришлось переносить на другие, действующие. Но главное — дороги катились, подошвами, через пол, он ощущал их ритмичный бег.

Гейнс остановился рядом с усталым небритым Дэвидсоном.

— Почему ты не уходишь домой, Дейв? Макферсон уже принял дежурство. Шел бы, выспался, сегодня ты здорово поработал.

— А вы, шеф? Вы тоже не слишком тянете на роль жениха.

— Ничего. Я могу поспать у себя в кабинете. Чуть попозже. Между прочим, свою жену я уже предупредил. Она сама приедет ко мне сюда.

— И как она? Очень была недовольна?

— Да так, самую малость. Ты ведь знаешь, что женщины всегда чем-нибудь недовольны.

Он повернулся к приборному щиту и посмотрел, как работают контрольные комплексы, принимающие показания сразу шести секторов, Сан-Диего-Кольцевая, сектор Анджелес, сектор Бейкерсфилд, сектор Фресно, Стоктон… Стоктон? О Боже! Блекинсоп! Он же оставил министра Австралии в конторе Стоктона на всю ночь!

Гейнс бросился к двери, крикнув на ходу Дэвидсону:

— Дейв! Ради бога! Срочно закажи мне машину!

Смысл просьбы дошел до Дэвидсона лишь тогда, когда Гейнс пересек зал и был уже у себя в кабинете.

— Долорес! — с порога обратился Гейнс к секретарше.

— Слушаю, мистер Гейнс.

— Позвоните моей жене и передайте, что я еду в Стоктон. Если она уже выехала, пусть ждет меня здесь. И еще, Долорес…

— Да, мистер Гейнс.

— Попробуйте ее как-нибудь успокоить.

Губы ее плотно сжались, но лицо осталось непроницаемым.

— Хорошо, мистер Гейнс.

— Ну вот и умница.

Он вышел из офиса и сбежал по ступенькам вниз. На дороге он огляделся. От вида бегущих полос на душе у него потеплело — наверно, это и было то, что называется счастьем.

Большими шагами он двинулся в сторону указателя: «ПРОХОД ВНИЗ». Насвистывая себе под нос, Гейнс открыл дверь, и грохочущий, ревущий ритм «преисподней» словно бы подхватил мелодию, слившись с ней воедино:

— Положите ключ на место!

Человек, к которому это относилось, медленно повернулся и взглянул на говорившего. Лица нельзя было разглядеть под странным шлемом тяжелого медно-кадмиевого панциря.

— Какого черта, док?

Они смотрели друг на друга как два гладиатора, ожидающие только сигнала к бою. Голос первого прозвучал из-под маски тоном выше и повелительнее: