— Да, капитан.

— Выведите нас на постоянную орбиту. Как можно скорее.

— Есть. Второй пилот, не трогайте верньеры. Первый пилот, обеспечьте горизонтальное положение машины. Ая Плутишка.

— Слушаю, Дити.

— Новая программа. Ось I увеличить вектор скорости на три запятая шесть километров в секунду. Повторить другими словами.

— Увеличить скорость на три целых шесть десятых километра в секунду.

— Первый пилот?

— Положение горизонтальное.

— Выполняй, — Дити взглянула на приборы. — Ая Плутишка, высота над поверхностью скоро перестанет уменьшаться и начнет медленно расти. Новая программа. Когда высота достигнет максимума, сообщи.

— Поняла.

— Если-когда высота достигнет ста километров, сообщи.

— Поняла.

— Если-когда утечка воздуха превысит нулевую, сообщи.

— Поняла.

— Оставайся в режиме пилотирования. Оставляй без внимания голоса, в том числе кодовые слова программ, если к тебе не обращаются с употреблением полного имени. В подтверждение получения приказа назови свое полное имя.

— Ая Плутишка, — ответила Ая Плутишка.

— Вы не возражаете, капитан? Теперь Умница будет реагировать на короткие варианты кодовых фраз только после того, как услышит свое полное имя. Потом нужно будет еще раз произнести «Ая», чтобы она пришла в состояние готовности, а потом уже давать команду «домой» или другую команду к бегству. Но у нас будет время в запасе: она ведь сообщит, если что-нибудь пойдет не так, как надо. Вы слышали.

— Прекрасно, астронавигатор.

— Я отключила ей слух на тот случай, если по ходу разговора станет не до того, чтобы отбирать слова: совпадают они с кодовыми фразами или нет. И в то же время слух ее легко можно вернуть. Так проще, чем выключать тумблер, и кроме того, тумблер не достать иначе как с левого переднего сиденья.

Астронавигатора охватил приступ нервной болтливости: я и без того понимала цели каждого ее действия. Но я также понимала, откуда эта болтливость.

— Молодец. Спасибо. Продолжай управление. Первый пилот, второй пилот, машиной будет управлять мой заместитель. Я иду на корму и прошу меня не беспокоить. — Я понизила голос и обратилась непосредственно к Дити. — Ты можешь вызвать меня в любой момент. Ты и больше никто.

— Есть, капитан, — спокойно ответила Дити. — Напоминаю: воздуха у нас на четыре часа.

— Если я засну, разбуди меня через три часа. — Я наскоро поцеловала ее, выплыла из кресла и начала отпирать люк в переборке; у меня ничего не вышло, Дити пришлось мне помочь. Она включила мне свет в отсеке, закрыла за мной дверь и заперла ее.

Я достала одеяло, разделась, стала закутываться в одеяло. Оно все время соскальзывало.

Привязных ремней тут, к сожалению, не было, но были те тросики на штуковинах, которыми Зебби закреплял свою постель. Вскоре одеяло, крепко пристегнутое, перестало соскальзывать.

Я коротышка и могу драться только словами. Но самый лучший для меня вариант — вообще не вступать в драку. Драться с Джейкобом? Я так рассвирепела, что с удовольствием отхлестала бы его. Но я не занимаюсь рукоприкладством. Женщина, пользующаяся тем, что она женщина, что она маленькая и слабая, чтоб отхлестать мужчину, сама ведет себя не по-джентльменски. Вот я и отошла в сторонку — уклонилась от драки, пока не успела натворить такого, из-за чего лишилась бы своего чудесного, ласкового, заботливого — и порой невыносимого! — мужа.

Я поплакала в подушку — впрочем, подушки не было, носового платка тоже. Через некоторое время я заснула.

Заперев за тетей Хильдой люк в переборке, я вернулась на свое место и ничего не сказала. Если бы я открыла рот, то наговорила бы слишком много. Я ужасно люблю папу и уважаю его как математика.

Но мне не часто попадались такие эгоисты, как он.

Не то чтобы он был жадный: совсем нет. Не то чтобы он не поделился последней корочкой хлеба: поделился бы. С чужим человеком.

Но если он чего-то не хочет делать, то и не будет делать. Когда умерла Джейн, мне пришлось немедленно взять на себя все наши денежные дела. А мне было семнадцать. Потому что папа об этом и знать не хотел. Максимум, чего мне удавалось от него добиться, так это чтобы он поставил под чем-нибудь подпись.

Я усердно занималась, зарабатывая себе докторскую степень. Папа и хотел, чтобы я занималась — но только готовкой, уборкой, закупкой продуктов, ведением бухгалтерских книг, управлением нашими предприятиями, заполнением налоговых деклараций — ну а заодно еще и докторской.

Однажды я нарочно перестала мыть посуду, чтобы проверить, скоро ли он обратит на это внимание. Недели через две он сказал: «Дити, ты когда-нибудь помоешь посуду?»

Я ответила: «Нет, сэр».

«Что такое? Почему?»

«У меня нет времени».

Это озадачило его:

«А Джейн вот как-то находила время на домашнее хозяйство. В чем дело, дорогая?»

«Папа, ей не надо было защищать диссертацию перед дуболомами из аттестационной комиссии. Тема моей диссертации утверждена два года назад. Но меня будут аттестовать люди, которые не в состоянии — по крайней мере четверо из семи — отличить фортран от салбутана[597], терпеть не могут компьютеры и втайне побаиваются, что специалисты по компьютерам отнимут у них работу. Они потому такие требовательные, что сами ничего не понимают. И кроме того, маме всегда помогала я, а под конец еще и экономка».

Папа оказался молодцом. Он нанял новую экономку, которая пробыла у нас до тех пор, пока я не получила степень. Он навел справки, обнаружил, что декан факультета назначил в мою аттестационную комиссию людей, ничего не понимающих в компьютерах, — не нарочно: декан сам ничего не понимал в компьютерах. Кончилось дело тем, что я сдавала уже другой комиссии, которая была гораздо строже — но в компьютерах разбиралась. Что ж, так мне и надо.

Папа искренне желает мне добра, он обожает тетю Хильду и старается ее радовать. Папа один из тех мужчин, что всерьез верят в эмансипацию женщин, всегда ее отстаивают — но в глубине души, так глубоко, что они и сами этого не сознают, их эмоции говорят им, что женщины — всегда маленькие и никогда не становятся взрослыми.

С тетей Хильдой впасть в это заблуждение особенно легко: некоторые двенадцатилетние девочки крупнее ее и округлее.

Прошло невыносимо долгое время, прежде чем мы смогли нарушить молчание. Зебадия смотрел на свои приборы, папа — прямо перед собой.

В конце концов мой муж дал моему отцу встрепку, которой папа ни за что не стерпел бы от меня.

— Джейк, объясни мне, как это у тебя получается.

— Что?

— Ты гений. Ты не из тех рассеянных ученых чудаков, кому без поводыря и шагу не ступить. Ты умеешь забивать гвозди не хуже плотника и работать на станках, не отрезая себе пальцы. С тобой интересно общаться, и ты ухитрился так очаровать одну из трех лучших женщин, которых я когда-либо знал, что она вышла за тебя замуж. И тем не менее ты публично оскорбил ее дважды в один день. Дважды. Скажи: этому что, специально учат — так по-идиотски себя вести? Или это дар, вроде твоего математического?

Папа закрыл лицо руками. Зебадия замолчал.

Я видела, как тряслись папины плечи. Потом всхлипывания прекратились.

Папа вытер глаза, отстегнул привязной ремень. Когда до меня дошло, что он направляется к двери в переборке, я мгновенно отстегнулась и очутилась у него на пути. Он сказал:

— Пожалуйста, дай мне дорогу, Дити.

— Второй пилот, вернитесь на свое место.

— Но дочь, тебе нельзя вмешиваться в отношения мужа и жены!

— Прошу называть меня «астронавигатор». Капитан не желает, чтобы его беспокоили. Ая Плутишка!

— Дити, послушай!

— Режим судового журнала. Второй пилот, я не позволю вам нарушать распоряжения капитана. Вернитесь на свое место, пристегнитесь — и оставайтесь там!