— Не пыльная, но потная. Если за день мы будем делать метров по шесть неглубокой канавы, то вода для орошения появится у нас как раз к началу сухого сезона. Ванна может подождать. Девочки будут рады уже и тому, что она должна будет появиться в перспективе. Джо, мне кажется, отвод нужно делать здесь. Понимаешь, почему?

— А что здесь понимать?

— Чтобы перегородить ручей, мы срубим вон те два дерева. Потом навалим в их кроны кустов и грязи — всего, что попадется под руку, — и получим отличный пруд. Нужно было бы сделать шлюз, но я пока не знаю как. Да, решение одной проблемы неизбежно ведет к возникновению следующих. Проклятье!

— Хью, цыплят по осени считают.

— Будем надеяться. Ладно, пошли посмотрим, много ли девицы накопали, пока нас не было.

Выкопали за время их отсутствия немного. Вернувшийся с охоты Дьюк принес небольшого оленя. Девушки теперь безуспешно пытались освежевать его. Карен с ног до головы была забрызгана кровью.

Они оторвались от своего занятия, заметив, что мужчины возвратились. Барбара вытерла пот со лба, испачкавшись при этом кровью.

— Никогда бы не подумала, что внутри у него столько всего.

— Просто ужас! — вздохнула Карен.

— Так это еще очень маленький олень.

— Сами видим. Папа, покажи нам, как это делается. Мы хотим поучиться.

— Я? Но я занимался спортивной охотой. А всю грязную работу обычно делал егерь. Впрочем… Джо, дай-ка мне вон тот маленький топорик.

— Сейчас. Я как раз вчера наточил его. Он очень острый.

Хью разрубил тушу и извлек внутренности, в душе порадовавшись, что девушки не успели проколоть желчный пузырь.

— Ну, вот и все. Остальное — ваша забота. Барбара, если бы ты сумела снять шкуру, то вскоре уже смогла бы щеголять в ней. Ты не видела поблизости дубов?

— Только карликовые формы. И еще сумах. Ты ломаешь голову, как получить танниды?

— Да.

— Я знаю, как извлечь их из коры.

— Тогда ты, видимо, знаешь о дублении больше меня. Признаю свое поражение. На всякий случай: в книгах есть описание процесса.

— Это нам известно. Я уже туда заглядывала. Док! Не смей ничего трогать!

— Он не будет есть, — заверил ее Джо. — Особенно если это что-то вредное. Коты очень разборчивы в еде.

Пока разделка туши продолжалась, из убежища появились Дьюк с матерью. Хью не выразил никаких отрицательных эмоций, тем не менее приветствовать вновь присоединившихся к ним он не стал. Миссис Фарнхэм тоже молчала, уставившись на оленью тушу.

— О, бедняжка! Дьюк, у тебя хватило жестокости убить такую прелесть?

— Я несколько раз промахивался и потому очень разозлился на нее.

— Отличная добыча, Дьюк, — похвалил Хью. — И прекрасная еда.

Грейс смерила мужа презрительным взглядом.

— Может быть, ты и станешь есть ее, а я на это не способна.

Карен изобразила искреннее удивление:

— Мама, ты что, стала вегетарианкой?

— Я не это имела в виду. Я возвращаюсь в убежище. Не могу больше этого видеть. Карен, прежде чем заходить внутрь, обязательно помойся. Я не желаю, чтобы ты перепачкала кровью все то, что я вылизала до блеска. — Она направилась к убежищу. — Пошли, Дьюк.

— Сейчас иду, мама.

Карен со злостью рубанула тушу.

— Где ты подстрелил ее? — поинтересовался Хью.

— На той стороне гряды. Я бы вернулся еще раньше.

— Что же тебя задержало?

— Да промахнулся и расщепил стрелу о валун. Охотничья лихорадка. Ведь последний раз я стрелял из лука много лет назад.

— Две стрелы и одна туша — это совсем неплохой результат. Ты сохранил наконечник?

— Конечно, а что, я похож на глупца?

— Ты-то нет, а вот из меня точно сделали дурочку, — сказала Карен. — Братишка, ведь это я навела порядок в убежище. Если мать что-то и убрала, то только за собой.

— Я знаю.

— Бьюсь об заклад: как только мать учует запах жаркого, она сразу передумает.

— Ладно, не надо об этом.

Хью отошел в сторону, сделав знак Дьюку следовать за собой.

— Я рад, что Грейс выглядит довольной и удовлетворенной. Видимо, ты успокоил ее…

Дьюк смутился.

— Понимаешь, ты ведь сам говорил, что сразу лишать ее нельзя… Я дал ей совсем немного, только одну порцию, и пообещал, что разрешу выпить еще одну перед обедом.

— Кажется, этого вполне достаточно.

— Лучше бы мне пойти за ней. Ведь бутылка осталась там, внутри.

— Пожалуй.

— О, не беспокойся! Я взял с нее честное слово. Ты просто не умеешь с нею обращаться, папа.

— Это верно, не умею.

Я вывихнула лодыжку и поэтому ходить не могу. На досуге я решила заняться дневником. Вообще-то стенографические записи я делаю каждую ночь, но расшифрованы из них пока очень немногие.

Пишу я на чистых листах «Британики» — их в конце каждого тома по десять страниц. А всего энциклопедия насчитывает двадцать четыре тома. На каждой странице я постараюсь умещать по тысяче слов. Таким образом, у меня будет место для двухсот сорока тысяч слов — вполне достаточный объем для записи нашей истории до тех пор, пока мы сами не научимся делать бумагу.

Мне некому поплакаться в жилетку — женщине это порой так необходимо. Этот стенографический вариант — заодно и мой дневник, который никто, кроме меня, прочесть не сможет, потому что Карен действительно полный профан в стенографии (в чем она сама честно призналась).

Хотя, быть может, Джо знаком со стенографией. Ведь ее наверняка преподают в экономических колледжах. Но Джо — настоящий джентльмен и никогда не станет читать чужой дневник без разрешения. Мне нравится Джозеф. Его доброта не напускная. Я уверена, что он в душе переживает очень многое, но никогда не позволяет себе говорить об этом вслух. Его положение здесь так же ненормально, как и мое, только оно гораздо более тяжелое.

Грейс, кажется, перестала посылать его туда-сюда, что, впрочем, не мешает ей теперь гонять за каждой мелочью нас. Хью тоже отдает распоряжения, но всегда для общего блага. Да и не так уж часто он распоряжается: мы уже вжились в обстановку и стараемся сами проявлять инициативу. Я — фермер и решаю самостоятельно, чем заниматься. Дьюк снабжает нас мясом и помогает мне, когда не охотится. Карен в доме делает все, что считает нужным. Хью запланировал свою работу, кажется, уже столетия на два вперед. Джо ему помогает. Грейс же своей обязанностью считает донимать всех своими капризами. Обычно мы потакаем им — так легче. Она живет по-своему, и особенностью ее образа мыслей является то, что она старается причинить окружающим как можно больше беспокойства и неприятностей.

Миссис Фарнхэм уже прикончила львиную долю спиртного. Сама я к нему равнодушна и, слава Богу, пока в нем не нуждаюсь. Но, находясь в приятной компании, я не прочь пропустить глоток-другой, хотя при этом меня преследует мысль, что это не мое виски, а Хьюберта.

Грейс разделалась со своей долей в три дня. Ту же участь она уготовила доле Дьюка. Как оказалось, виски ожидал скорый конец. И вот осталась только кварта бурбона, которую мы назвали «медицинской». Грейс выследила Дьюка, узнала, где он закопал ее, и извлекла бутылку. Когда Дьюк вернулся домой, он обнаружил, что мать отключилась, а бутылка валяется рядом пустая.

Следующие три дня были каким-то кошмаром. Грейс кричала, плакала. Она грозила покончить жизнь самоубийством. Хью и Дьюк объединились, и один из них всегда находился подле нее. Хью заработал огромный фингал под глазом, а на симпатичном лице Дьюка было полно царапин. Думаю, что им пришлось накачивать ее витаминами и насильно кормить.

На четвертый день она просто лежала на койке. На пятый встала и выглядела почти нормально.

За ленчем она заявила следующее, сделав вид, что это всем давно известно: русские начали войну как раз потому, что Хью построил убежище.

Она не казалась рассерженной этим, скорее, в ее словах было смирение. В конце концов миссис Фарнхэм заключила, что война скоро кончится и мы все вернемся домой.