— Дорогая моя, я сомневаюсь, что мы общаемся обычным образом.

— Извините, Лазарус. У меня есть собственные ограничения. Но там, где я имею возможность выбирать, я выбираю траекторию, соответствующую вашим ограничениям: человеческим возможностям личности из плоти и крови.

— Минерва, ты не понимаешь, о чем говоришь. Тело из плоти и крови частенько бывает обузой, в особенности когда начинает занимать почти все твое время. В тебе соединены лучшие черты обоих миров — ты создана по образу и подобию человека и поступаешь в соответствии с человеческими критериями — но лучше, быстрее… много быстрее. Человек не в состоянии достичь подобной точности, не перенапрягая при этом неэффективное тело, которое должно есть, спать и делать ошибки. Поверь мне.

— Лазарус, а что такое «эрос»?

Поглядев во тьму, он «увидел» скорбные печальные глаза.

— Боже милосердный, деточка, неужели тебе так хочется к нему в постель?

— Лазарус, я не знаю. Я «слепа». Откуда мне знать? Лазарус вздохнул.

— Извини, дорогая. Тогда ты способна понять, почему я считаю Дору ребенком.

— Это предположение, Лазарус. И я не желаю с кем-нибудь обсуждать его.

— Благодарю. Ты, дорогая моя, — истинная леди. Ты понятлива. И знаешь причины — по крайней мере, отчасти. Но я тебе расскажу обо всем, когда почувствую, что хочу рассказать, — и тогда ты увидишь, что я понимаю под словом «любовь» и почему сказал Гамадриаде, что описывать это состояние бесполезно и надо его пережить. Теперь я знаю, что тебе понятно слово «любовь» — потому что ты испытала ее. Но история Доры предназначена не для Айры, а лишь для тебя. Впрочем, нет, можешь рассказать ему… когда я оставлю вас. Гм, можешь назвать ее «повестью о приемной дочери». А потом упрятать подальше и в свое время поведать ему. Но сейчас я не стану рассказывать, сегодня я не чувствую в себе достаточно сил… напомни потом, когда я буду бодрее.

— Напомню. Мне жаль, Лазарус.

— Жаль? Минерва, драгоценнейшая моя, в любви жалеть не о чем. Может, ты предпочитаешь не любить меня? Или Дору? Или Айру, который помог тебе понять, что такое любовь?

— Нет. Нет, только не это! Но мне бы хотелось испытать и «эрос».

— Дорогая моя, тебе повезло — ведь «эрос» может и причинить боль.

— Лазарус, я не боюсь боли. Но столько зная о половых взаимоотношениях — куда больше, чем обычный человек из плоти и крови…

— Ты так полагаешь? Или уверена в этом?

— Уверена, Лазарус. Готовясь к отъезду, я добавила в хранилище дополнительную память, занявшую большую часть второго отсека, чтобы Иштар могла перенести в меня материалы исследований реювенализационной клиники Говарда со всеми секретными отчетами.

— Тю! Значит, Иштар решила рискнуть. Клиника-то с большим разбором относится к тому, что ей публиковать, а что нет.

— Иштар не боится риска. Она просила меня поспешить; пришлось поместить все во временную память, пока я не установлю в отсеке у Доры дополнительные блоки памяти. Но я попросила у Иштар разрешения ознакомиться со всеми материалами и получила его, дав обещание никому не показывать секретные сведения без ее санкции.

Это оказалось увлекательно, Лазарус. Теперь я знаю о сексе все… теоретически, как ваш слепец, которому рассказали, что такое радуга. Я могу быть генным хирургом и не колеблясь проведу операцию, если у меня появится возможность создать инструменты, необходимые для столь тонкой работы. Я теперь и акушерка, и гинеколог, и реювенализатор. Рефлективная природа эрекции, механизмов оргазма… процессы спермогенеза и оплодотворения более не являются для меня тайной, как и любые аспекты созревания плода и родов.

«Эрос» — единственное, что мне непонятно. А это значит, что я слепа.

(Опущено.)

…И небесная торговля стала моим обычным занятием, Минерва. Пришлось держаться за тот капер, в котором я из раба сделался верховным жрецом. И на долгое время поджать хвост — что не в моих правилах. Возможно, Господь и не ошибся, утверждая, что «кроткие наследуют землю», однако до сих пор каждому из них доставалось немного — шесть футов на три.

Но удрать на свободу можно было только с помощью церкви, ну я и сделался кротким. У тамошних жрецов были странные привычки…

(Опущено 9300 слов.)

…так я убрался с проклятой планеты и не собирался возвращаться.

…но пришлось вернуться через пару столетий — я прошел реювенализацию и ничем не был похож на верховного жреца, затерявшегося в космосе на своем корабле.

Я вновь стал небесным торговцем: хорошее дело. Путешествуешь, смотришь. И вернулся на Благословенную, надеясь подзаработать, а не для того, чтобы мстить.

Я никогда не был мстительным, ибо синдром графа Монте-Кристо требует изрядных усилий и особого счастья не приносит. Если я с кем-то сцеплюсь и он после этого уцелеет, то чтобы его пристрелить, возвращаться не стану. Все равно я переживу его, что в принципе одно и то же. Я прикинул: двух столетий должно было хватить, чтобы мои враги на Благословенной поумирали — с большей их частью я разделался заранее.

Если бы не бизнес, я бы обошел Благословенную стороной, поскольку межзвездная торговля упрощена до предела. Тут на деньгах денег не сделаешь, потому что деньги эти — деньги только там, где их напечатали. Деньги в небе ничего не стоят, хоть целый корабль загрузи этой бумагой. В банковском кредите еще меньше толку; слишком велика Галактика. И монету можно сшибить лишь на товаре — а не на деньгах, — иначе с голоду сдохнешь.

А посему космический купец должен разбираться в экономике лучше, чем любой банкир или профессор. Он занят бартером — не какой-нибудь чушью. Приходится платить налоги, от уплаты которых нельзя уклониться, как бы их там ни звали: «акцизом», «королевским пенсом» или «податью» — и давать взятки. Когда гоняешь чужой мячик на чужом дворе, приходится играть не по своим правилам — и не стоит волноваться. Уважение к закону — вопрос прагматический. Женщины чувствуют это инстинктивно, поэтому все они контрабандистки. Мужчины же, наоборот, частенько верят или изображают веру в закон, как в нечто священное или по крайней мере имеющее научную основу. Это ни на чем не основанное предположение весьма удобно для правительств.

Я лично контрабандой особенно не увлекался: дело рискованное, глядишь, окажешься с деньгами, которые легально опасно потратить. Я просто старался избежать таких мест, где с меня слишком много тянули.

Но по закону спроса и предложения ценность вещи определяется и тем, что она из себя представляет, и тем, откуда… ее привезли. Этим, собственно, и пользуется купец — перевозит дешевый предмет туда, где его ценят дороже. Вонючая субстанция, взятая из хлева на юге, становится ценным удобрением в сорока милях к северу. Галька с одной планеты может считаться драгоценностью на другой. Умение выбрать товар как раз и заключается в том, чтобы угадать, где сумеешь сорвать побольше, а купец, который угадает, может разбогатеть за одно путешествие, как Мидас. Или разориться дотла в случае неудачи.

Итак, я жил на Единогласии и как-то раз решил смотаться на Валгаллу, а потом вернуться домой, и по пути оказался на Благословенной. Я как раз задумал жениться и завести новую семью. И мне нужно было стать богатым, чтобы осесть на земле достопочтенным помещиком, а денег у меня тогда не было. Ну, то есть было немного — по местным понятиям, — да еще разведывательный корабль, которым мы пользовались вместе с Либби[533].

Значит, надо было торговать.

Простой маршрут — туда и обратно — особой выгоды не приносит. Другое дело торговый треугольник, а еще лучше — многоугольник. Выглядит это так: на Единогласии есть, скажем, сыр, который на Благословенной считается предметом роскоши. Там же производят… пусть будет мел, без которого нельзя обойтись на Валгалле, ну а на Валгалле изготовляют штуковины с винтом, в которых нуждаются на Единогласии. Остается перевезти все в нужном направлении и разбогатеть, но если полетишь в обратную сторону — останешься без порток.