— Нет, но…

— Вот и все. Все равны, все имеют право голосовать, но должна же где-то быть граница. А теперь, будь добра, помолчи и не мешай, пока говорят мужчины. Джордж, то, что вы сделали сегодня — ну, в общем, если бы этот злодей действительно покушался на мою жизнь — а он не покушался, и мы об этом забудем, и вы не вспоминайте — вы не могли бы повести себя лучше, чтобы прославить традиции национального героизма великой Калифорнийской Конфедерации. Я горжусь вами!

Тамбрил встал и вышел из-за письменного стола. Сложив руки за спиной, он принялся расхаживать взад-вперед по кабинету. Тут-то я и поняла, почему он показался мне выше ростом.

У него был либо очень высокий стул, либо под обычным стулом стояла какая-то подставка. На самом деле он мне едва до плеча доставал. Расхаживая, он рассуждал вслух:

— Джордж, в моей официальной семье всегда найдется место для мужчины такого геройства и отваги. Кто знает — может ведь настать день, когда вы на самом деле спасете меня от преступника, который на самом деле будет покушаться на мою жизнь. О, бесспорно, я имею в виду исключительно вражеских лазутчиков. Люди в Калифорнии — наши стальные патриоты — они все любят меня за то, что я сделал для них с тех пор, как тружусь здесь, в Октагоне. Но другие страны завидуют нам, завидуют нашему богатству, нашей свободе, нашей демократии! И порой, увы, эта их зависть выражается в жестокости, в насилии.

Он немного постоял, склонив голову набок, мысленно любуясь не то собой со стороны, не то всей великой калифорнийской нацией.

— Вот видите, это только самая малая, самая ничтожная малость из того, чем приходится платить за привилегию стоять во главе служения государству! — патетически изрек он. — Но приходится платить, платить, несмотря ни на что. Джордж, если бы вам пришлось отдать свою жизнь — самое дорогое, что у вас есть, — за то, чтобы глава вашей страны остался в живых, вы пожертвовали бы собой?

— Маловероятно, — ответил Джордж.

— А? Что вы сказали?

— Видите ли, когда я голосую — а голосую я, правду сказать, не так уж часто, — я голосую за ревизионистов. А наш теперешний премьер-министр — реваншист. Сильно сомневаюсь, что ему может понадобиться моя жизнь.

— Какого дьявола? О чем вы?

— Je suis Quebecois, Monsieur le Chef d’Etat[492]. Я из Монреаля.

Через пять минут мы снова были на улице. На душе было, мягко говоря, неспокойно — казалось, что нас, того гляди, схватят, а потом повесят, расстреляют или, на худой конец, бросят в глубокую и крепкую темницу только за то, что мы — не калифорнийцы. Правда, одному из советников Тамбрил а хватило-таки благоразумия, и он убедил главу Конфедерации, что дешевле будет отпустить нас подобру-поздорову, чем затевать судебный процесс, пусть даже и закрытый: договориться с консулом Квебека, может, и удастся, но подкупить все представительство подороже выйдет.

В общем, как бы то ни было, из дворца мы выбрались и отправились к главному управлению «Мастер Чардж» Калифорнии. Войдя в здание, мы потратили минут десять на то, чтобы вернуть себе нормальный внешний вид. Здесь в рекреационном зале было поспокойнее и все кабинки были с дверями.

Смыв помаду, сполоснув и расчесав волосы, Джордж снова стал похож на себя. Включив фен, он улыбнулся и проговорил:

— Ну и видок у нас был, а?

Я оглядела кабинку. Шум фена, звук бегущей из крана воды — можно было говорить вслух.

— Знаешь, Джордж, ты молодчага. Недель через шесть мог бы стать настоящим профессионалом.

— Какого рода профессионалом?

— А? Ну вроде Пинкертона. Или…

Кто-то вошел в соседнюю кабинку.

— Потом договорим. Слушай, ведь у нас есть лотерейные билеты.

— Точно. Погляди, когда у тебя тираж.

Я вынула из сумочки билет.

— Сегодня! Сегодня, скоро начнется. Может, я ошиблась, проверь дату.

— Нет, — покачал головой Джордж, взглянув на билет. — Все правильно. Примерно через час, так что неплохо бы разыскать терминал.

— Не стоит. Я никогда не выигрываю в карты, в кости — значит, и в лотерею не выиграю. Знаешь, даже когда я покупаю шоколадку «Крекерджек» — они же всегда с призами — так вот, мне чаще всего без призов попадаются.

— Ладно, Кассандра, терминал мы все-таки разыщем.

— Как скажешь. Ну а у тебя тираж когда?

Он вытащил свой билет.

— Тогда же, когда и у тебя!

— Тогда действительно стоит посмотреть тираж.

Джордж продолжал внимательно разглядывать билет.

— Погляди-ка, Фрайди…

Он поскреб ногтем номер. Буквы серии остались, а номер сильно размазался.

— Так-так… Сколько времени наша подружка проторчала под прилавком, пока «нашла» для меня этот счастливый билетик?

— Не помню. Не больше минуты.

— Да. Быстро. Но ей хватило.

— Хочешь отнести обратно и устроить скандал?

— Что ты, зачем? Такая виртуозность заслуживает не скандала, а бурных аплодисментов. Жаль девочку — зарывает свой талант. А теперь давай-ка наверх. Уладим твои дела с «Мастер Чардж» до начала тиража.

На время я снова стала Марджори Болдуин. Мистер Чемберс, к которому мы были допущены после долгих препирательств с младшими чиновниками, оказался на редкость симпатичным человеком — гостеприимным, разговорчивым. Именно он был мне нужен — табличка над его письменным столом гласила, что он вице-президент калифорнийского филиала по отношениям с клиентами.

Мы побеседовали минут пять, и стало ясно, что главная его обязанность — отвечать клиентам «нет», а главный талант — в том, что он отвечал «нет», употребляя такое неимоверное количество исключительно приятных и вежливых слов, что клиент с большим трудом догадывался, что ему отказывают.

«Во-первых, прошу вас понять, уважаемая мисс Болдуин, что калифорнийский филиал «Мастер Чардж» и «Мастер Чардж» в Чикагской Империи — это отдельные корпорации и с вами у нас контракта нет. К нашему большому сожалению. Да, мы обычно оказываем такую любезность и оплачиваем кредитные карточки, выданные там, а они — выданные здесь. Мне очень жаль, но в данный момент — я подчеркиваю — именно в данный момент Империя прервала с нами отношения, и как бы странно вам это ни показалось, но на сегодняшний день даже неясен обменный курс, поэтому, как бы мы и лично я ни хотели оплатить вашу кредитную карточку, мы не можем этого сделать при всем желании (ну и так далее) и с удовольствием сделаем это позднее. Но нам очень хотелось бы помочь вам и сделать все, что в наших силах, чтобы ваше пребывание здесь было приятным…»

Я спросила у него, когда, по его мнению, будет отменено чрезвычайное положение.

На лице мистера Чемберса изобразилось неподдельное удивление.

— Чрезвычайное положение? Какое чрезвычайное положение, мисс Болдуин? Наверное, вы имеете в виду — чрезвычайное положение в Империи? Это же они закрыли границу… но у нас… Посмотрите вокруг — разве видели вы когда-нибудь страну, где бы царили такой мир и такое процветание?!

Я выразила свое полное согласие с его восторгами и поднялась со стула, поскольку было ясно, что спорить и что-то доказывать уже бесполезно.

— Благодарю вас, мистер Чемберс. Вы были так добры.

— Был исключительно рад помочь вам, мисс Болдуин. Все, что в моих силах. Всегда. Если смогу быть хоть чем-то полезен.

— Благодарю вас. Я не забуду. Скажите, пожалуйста, у вас в здании есть собственный терминал? Дело в том, что я сегодня утром купила лотерейный билет и тираж начнется вот-вот.

Он широко улыбнулся:

— Дорогая моя мисс Болдуин! Как это мило с вашей стороны, что вы задали мне этот вопрос! Прямо на этом этаже у нас есть большой конференц-зал, и каждую пятницу после ленча мы все прекращаем работу — по крайней мере, те из сотрудников, у кого есть билеты, — и смотрим тираж. Джей Би — это наш президент и исполнительный директор. Джей Би решил, что так будет лучше. Иначе бы сотрудники были вынуждены уходить из здания, искать терминал, а потом… простите, им пришлось бы что-нибудь придумывать… ну, где они были в рабочее время. С точки зрения морали это лучше, не правда ли? А когда кто-то из сотрудников выигрывает — а такое случается — он получает в подарок торт со свечками — ну просто именинный подарок, и притом от самого Джей Би лично! Он приходит, и счастливчик — или счастливица — угощают его этим тортом.