Их жизнь дорога и им самим, и их хозяевам: они обязаны убивать и выходить из игры живыми.

Но кто бы ни стоял за этим спектаклем — он обанкротился за одну ночь.

Значит, это был не Босс.

Но кто стоял за этой безумной и нелепой проделкой, я пока не понимала, потому что неясно было, кто выиграл. Мой прежний вывод о том, что за «Красным четвергом» может стоять какая-то из крупных корпораций, не казался мне теперь таким уж бесспорным: я не могла поверить, что на службе самых крупных из них — во «Всемирной транспортной», например, — не состоят профессионалы самого высокого класса.

Еще труднее было представить себе, чтобы такую бездумную попытку предприняло бы какое-то из территориальных государств, чтобы завоевать весь мир.

Что же касается организаций, объединяющих оголтелых фанатиков типа «Ангелов Господних» или «Вдохновителей», то для них это и вовсе не было делом по плечу. Хотя все происходящее отдавало фанатизмом, нерациональностью, неразумием…

Но кто сказал, что я должна понимать все на свете?

Наутро после второй волны террора в нижнем городе царило заметное возбуждение. Только я успела войти в салун и направиться к стойке, чтобы поздороваться и потолковать с барменом, как ко мне подлетел незнакомый парнишка — не то контрабандист, не то посыльный — и заговорщицким шепотом сообщил:

— Добрые новости, мисс. Райдеры Рашель набирают команду. Рашель велела мне обязательно разыскать вас и сказать про это.

— Пошел бы ты… — вежливо ответила я. — Рашель не знает меня, я не знаю Рашель.

— Честное скаутское! — возмутился он.

— Поищи дурачков. Ты и скаутом-то не был, и сильно сомневаюсь, понимаешь ли ты, что значит «честное».

— Слушай, подруга, — настаивал он, — я сегодня еще с утра не ел ни крошки! Ну что тебе стоит, прогуляйся со мной до места, тебя же никто не заставляет туда наниматься. Тут близко — улицу перейти, и все…

Он был и правда жутко худой, но вряд ли от голода — в нижнем Виксберге мало кто голодает. Начало половой зрелости — таков был мой окончательный диагноз. Пока я его разглядывала, вмешался бармен.

— Эй, Малыш, прекрати приставать к посетителям! Давно в глаз не получал, приятель?

— Все нормально, Фред, — успокоила я бармена. — Я к тебе попозже загляну.

Я положила деньги на стойку и не взяла сдачу.

— Ну пошли, Малыш!

Контора по найму новобранцев оказалась вовсе не так близко, как обещал Малыш. Мы битый час добирались до нее через кучи грязи и отбросов. По дороге еще двое посильных пытались отбить меня у Малыша. Но я отказалась от их предложений — мне нужно было своими глазами увидеть, как этот бедолага получит свои кровные денежки за то, что привел меня.

Взгляд, которым меня встретила девушка-сержант, сидевшая за письменным столом со списком добровольцев, напомнил мне о старой корове-лесбиянке — той самой, что восседала за стойкой в рекреационном зале дворца президента в Сан-Хосе. Оглядев меня с головы до ног, она буркнула:

— Шлюх не берем, красотка. Но ты тут поболтайся пока, а потом я куплю тебе выпить.

— Заплати посыльному, — сказала я.

— Это за какие такие заслуги, а?

Она повернулась к мальчишке:

— Леонард, тебе же ясно было сказано — бездельников не приводить. Иди отсюда и ищи, что велели.

Я сделала шаг к столу и резко схватила ее за руку. В другой ее руке сразу же появился нож. Делать нечего — пришлось выхватить у нее нож, который я с силой воткнула в крышку стола, и еще крепче сжать ее левую руку.

— Так заплатишь ему или нет? — спросила я строго. — Или пальчик тебе сломать?

— Полегче, ты, — процедила она сквозь сжатые от боли зубы. — Держи, Леонард!

Свободной рукой она открыла ящик стола, вынула оттуда бумажку в два техасских доллара и протянула Леонарду. Мальчишка схватил деньги и убежал.

Я немного отпустила ее руку.

— И это все? За каждого добровольца?

— Все комиссионные он получит, если ты запишешься. Думаешь, мне хоть копейку заплатят, пока я не покажу товар лицом? Так и разориться недолго. Ну ладно, руку-то отпусти. Как я бумаги заполнять должна, по-твоему?

Я выпустила ее руку, и в ней тут же снова оказался нож, острие которого она наставила на меня. На этот раз пришлось сломать лезвие, прежде чем я вернула ей ножик.

— Больше так не делай, пожалуйста, — посоветовала я ей. — Пожалуйста. А сталь-то паршивая. Не «Золинген».

— Стоимость ножа, моя дорогая, я вычту из твоего жалованья, — бесстрастно отозвалась она. — Кстати, ты под прицелом с той самой секунды, как вошла сюда. Кнопочку нажать или как? Может, хватит дурака валять?

Я ей не поверила, но то, что она решила перейти к делу, меня устраивало.

— Валяй, сержант. Слушаю внимательно. Какие у вас предложения? Посыльный ваш мне ничего не сказал.

— Кофе с пирожными и оплата по расценкам гильдии. Премия гильдии. Девяносто дней работы — девяносто дней оплаты. Плата за жилье и обмундирование половинная.

— Негусто. По всему городу вербовщики предлагают оплату по расценкам гильдии и пятьдесят процентов сверху.

(Это был ход наудачу.)

Она пожала плечами:

— Ну не знаю. По-моему, у нас все равно не меньше выходит. Оружием каким владеешь? Учти, неумехи нам не нужны.

— Скажи лучше ты мне, каким оружием ты владеешь, и, клянусь, я научу тебя им пользоваться. Где попробуем? Да, и вот еще что. Где будет работа?

— М-м-м… Сейчас рано об этом говорить. Или ты хочешь поступить в качестве шпионки? Шпионов я не нанимаю.

— Я спросила тебя: где будет работа? Мы пойдем вверх по реке?

— Хорошенькое дело! Еще не записалась, а ей подавай секретную информацию.

— За которую я готова заплатить.

Я достала пятьдесят техасских долларов: пять купюр по десять — и положила веером на стол перед ней.

— Ну, так где работенка будет, сержант? Я куплю тебе хороший новый ножик вместо этого перышка.

— Ты — искусственница.

— Давай не будем гадать. Просто мне нужно точно знать, пойдем ли мы вверх по реке. Ну скажем, до Сент-Луиса.

— Ты думаешь записаться как сержант-инструктор?

— Чего? Только старшим офицером.

Пожалуй, я переборщила. В табели о рангах той организации, которой руководит Босс, я разбиралась неважно, но чин старшего офицера, наверное, у меня все-таки был, поскольку все, кроме Босса, обращались ко мне не иначе, как «мисс Фрайди», за исключением тех случаев, когда я сама просила обходиться без формальностей. Даже доктор Красный не обращался ко мне на «ты», пока я сама его об этом не попросила.

— Ну, ты загнула! Ну ладно, тогда уж решай этот вопрос с полковником Рашель. Она тут появится около часу дня.

Почти механически, безразлично, она протянула руку за деньгами.

Я опередила ее, взяла купюры, сложила ровной стопочкой и снова положила на стол — на этот раз ближе к себе.

— Ладно. А пока давай все-таки поболтаем. В городе столько вербовщиков, что выбор есть. А мне надо знать, где будет работа — выше по реке или нет? И как высоко? Кто будет против нас — настоящие профессионалы или местные шутники? Настоящая драка или баловство? Ну чего ты, сержант, давай поболтаем!

Она молчала и не шевелилась. Она не сводила глаз с денег.

Я быстро достала еще одну десятидолларовую купюру и положила ее сверху.

Ноздри ее слегка дрогнули, но за деньгами она не потянулась. Выждав минуту-другую, я добавила еще десять долларов.

Она хрипло проговорила:

— Убери с глаз долой или отдай мне. Кто-нибудь войти может…

Я взяла деньги и подала ей.

— Спасибо, мисс, — поблагодарила она и быстро убрала деньги в стол. — Значит, мы пойдем вверх по реке, до Сент-Луиса как минимум.

— С кем нам надо будет драться?

— Слушайте, мисс, если вы еще раз про это спросите, мне придется вырвать у вас сердце и кинуть его на съедение собакам!.. Простите, мисс. Может быть, мы и не будем драться. То есть может, и придется, но это не обязательно.

Мы, все мы, будем телохранителями нового премьера. Новорожденного, я бы сказала.