— Будьте вы неладны, Джубал! Вам-то легко изображать из себя олимпийца! Но мне что-то не приходилось видеть вас в обществе без штанов!

— И не увидите. Однако я грокк, что ваше поведение мотивировалось вовсе не стыдливостью: вы страдали от смертельного страха показаться смешным — есть такой невроз с длинным псевдогреческим названием.

— Чушь! Просто я не знал, какое из моих действий тут могут счесть невежливым!

— Сами вы чушь несете, сэр! Вы прекрасно знали, что вежливо, а что — нет! Просто боялись показаться дураком… а еще вернее, опасались естественного чисто мужского рефлекса… Но я грокк, что у Майка были причины для введения такого порядка, — у Майка всегда есть веские причины.

— О да, мне потом Джилл объяснила.

Бен стоял в прихожей, оборотясь к гостиной спиной и придерживая шорты обеими руками. Он убеждал себя, что пришло время очертя голову броситься в холодную воду, когда чьи-то руки обхватили его талию.

— Бен! Дорогой! Какая радость!

А затем Джилл оказалась в его объятиях, ее теплые жадные губы прильнули к его губам… это заставило его порадоваться, что на полный стриптиз он так и не решился.

Джилл уже не была Праматерью Евой, на ней была обычная тога жрицы. Тем не менее Бен был счастлив, ощутив в своих объятиях теплое трепещущее тело девушки.

— Ух ты! — воскликнула она, с трудом отрываясь от его губ. — Как же мне не хватало тебя, чудо ты этакое! Ты есть Бог!

— Ты есть Бог! — отозвался он. — Джилл, а ты стала еще красивее, чем раньше!

— Так оно и есть, — согласилась она, — ты попал в самую точку! А я чуть не завизжала, когда увидела тебя во время финала.

— Финала?

— Джилл имеет в виду, — вмешалась Патриция, — конец служения, где она и Мать Всего Сущего, и Mater Deum Magna. Ребятки, я побежала!

— Никогда не спеши, Патти.

— Я должна бежать, но я не спешу. Бен, мне надо уложить Хони Буна в постельку, сойти вниз и провести урок. Так что поцелуй меня и пожелай мне спокойной ночи. Хорошо?

Бену не оставалось ничего другого, как поцеловать женщину, «одетую» в гигантскую змею. Последнюю он попытался проигнорировать, а с Патти обошелся так, как она того заслуживала.

Пат расцеловалась с Джилл.

— Спокойной ночи, милые! — И не торопясь ушла.

— Бен, ну разве она не прелесть?

— Прелесть, но сначала она меня озадачила.

— Я грокк. Патти потрясает всех — это потому, что она никогда ни в чем не сомневается. У нее все автоматически получается правильно. В этом отношении — она как Майк. Продвинулась Патти дальше нас всех, ей бы давно быть верховной жрицей, но она не хочет, так как татуировка мешает выполнению некоторых обязанностей, например, может отвлечь внимание зрителей. Снять же татуировку она решительно отказывается.

— А как можно снять татуировку? Шкерочным ножом? Это ее убьет.

— Да нет же, милый, Майк может снять ее без следа и без всяких неприятных ощущений. Однако Патриция считает, что татуировка ей не принадлежит и что она лишь ее хранительница. Пойдем сядем. Сейчас Дон принесет обед. Я должна поесть, пока буду с тобой, иначе мне не представится случай проглотить даже крошку до завтрашнего утра. Ну скажи, что ты думаешь о наших делах? Дон говорит, что видела тебя на служении для непосвященных.

— Да.

— Ну и…

— Майк, — подбирая слова начал Бен, — мог бы даже змее всучить туфли…

— Бен, я грокк — тебя что-то беспокоит.

— Нет, — отозвался он, — я не могу назвать ничего определенного.

— Я задам тебе тот же вопрос через недельку или две. Не торопись.

— Через неделю меня тут уже не будет.

— Нужно писать твои колонки?

— Целых три. Но даже не будь их, я все равно столько пробыть не смог бы.

— А я думаю, сможешь… Колонки продиктуешь по телефону… пожалуй и о нашей церкви что-нибудь напишешь… И как раз подойдет время, когда ты грокк, что стоит остаться тут подольше.

— Не думаю.

— Требуется ожидание, чтобы грокк во всей полноте. Ты уже понял, что это не церковь?

— Что-то в этом роде мне сказала Патти.

— Тогда скажем так — это не религия. Это церковь в юридическом и нравственном смысле. Но мы не пытаемся вести людей к Богу. Тут, конечно, кроется противоречие, которое по-марсиански даже не выразишь. Мы не пытаемся спасать души, ибо души не могут погибнуть. Мы не пробуем пробуждать в людях веру, ибо то, что мы им предлагаем, — не вера, а истина. Истина, которую можно проверить. Это истина, пригодная для данного места и данного времени, истина простая, как гладильная доска, истина насущная, как хлеб, и столь практичная, что может сделать войну и голод, насилие и ненависть такими же ненужными, как… одежду в Гнезде. Но сначала нужно научиться марсианскому. Вот тут-то мы и сталкиваемся с главной проблемой — надо найти людей достаточно честных, чтобы поверить своим глазам, способных работать упорно, — это действительно трудно, — чтобы выучить язык, на котором эта истина может быть преподана. Ее нельзя высказать по-английски, точно так же, как словами нельзя изложить Пятую симфонию Бетховена. — Она улыбнулась. — Но Майк не спешит. Он проверяет тысячи людей… Отбирает очень немногих… и они, как капли, просачиваются в Гнездо, где он обучает их дальше. Когда-нибудь Майк обучит нас в такой мере, что мы сможем основать собственные гнезда, а затем… это будет как снежный ком. Только не надо торопиться. Пока мы все еще недостаточно подготовлены. Верно, дорогая?

При последних словах Джилл Бен поднял глаза и опешил, увидев склонившуюся над ним женщину с тарелкой в руках. Он узнал в ней другую жрицу — Дон… Да, кажется, ее зовут именно так. Его изумление ничуть не стало меньше оттого, что она была одета точно как Пат минус татуировка.

Дон улыбнулась.

— Вот твой ужин, брат Бен. Ты есть Бог.

— Э-э-э… Ты есть Бог. Спасибо.

Она поцеловала его, принесла тарелки для себя и Джилл, села справа от Бена и начала есть. Бен огорчился — она села так, что ему было неудобно рассматривать ее; посмотреть же было на что — все атрибуты, делающие из женщины богиню, имелись в изобилии.

— Да, — ответила Дон на последние слова Джилл, — пока еще не готовы, но ожидание даст нужный результат.

— Вот тебе пример, Бен, — продолжала Джилл, — мне пришлось сделать перерыв, чтобы поесть. А Майк не ел с позавчерашнего дня… и не станет есть, пока не выполнит всю работу. Потом-то он наестся впрок, как крокодил, чтобы зарядить себя энергией на долгое время. Кроме того, бывает, что мы с Дон все же устаем, разве не так, милочка?

— Ну конечно. Но сейчас я не устала, Джиллиан. Давай я пойду на служение, а ты побудешь тут с Беном. Дай мне тогу.

— В твоей головке все перепуталось, дорогая. Бен, она на ногах почти столько же времени, как сам Майк. Мы ведь тоже можем работать очень долго, но нам нужно есть, когда проголодаемся, а иногда необходимо и вздремнуть немножко. Что касается тоги, Дон, то в Седьмом Храме это была последняя, надо сказать Патти, чтобы она заказала гросс[298].

— Она уже заказала.

— Я могла бы догадаться. А эта мне тесновата. — Джилл сделала несколько движений торсом, повергших Бена в полное смятение. — Уж не толстеем ли мы?

— Чуть-чуть.

— Ну и хорошо, а то совсем отощали. Бен, ты заметил, что у нас с Дон одинаковые фигуры? Рост, грудь, талия, бедра, вес — абсолютно все, не говоря уж о цвете волос. Мы были уже похожи, когда встретились, а затем, с помощью Майка, превратились почти в близнецов. Даже лица стали похожими, но это потому, что одинаково думаем и заняты одним делом. Встань, дорогая, и пусть Бен сравнит нас.

Дон отставила тарелку и, выполняя желание Джилл, приняла позу, которая мгновенно сделала ее неотличимой от Джилл, даже если забыть о внешнем сходстве фигур. Бен вспомнил — именно в этой позе стояла Джилл, изображая Праматерь Еву.

— Видишь, Бен, — говорила Джилл с набитым ртом, — ну совсем как я.