Стоя над столом, загромождённым кучею папок, и развернув одну из них, секретарь, почтенный до трухлявости господин в парике и вицмундире, держа у носа очки и близоруко поднеся к лицу бумагу, гундосил:

— «Купчую, написанную на имя городской управы уездного города Масальска, на выпаса для скотины, коя является приватной принадлежностью мещан, духовных лиц и крестьян, обитающих в этом городе, а также примыкающих к оному слободах, хотя столоначальник вашего превосходительства по чьим-то нерассудным представлениям ко мне выслал, якобы не к пользе и не по чести нашей переменять, однако я рассудил оную лучше переменить, переделав её сообразно требованиям и пожеланиям прежних владельцев угодий, чьи права восходят к одна тысяча шестьсот четырнадцатому году от Рождества Христова, а прежний из дела не изымать, с новой туда включить, чтобы оная исчезнуть в состоянии быть не могла...»

Считалось, что присутствие в Сенате требует продолжительного жизненного опыта, многолетней мудрости и неспешности при апробации мнений и принятии решений, а потому общим для всех сенаторов являлся возраст зрелый и более чем зрелый. Набор именитых персон, продавливающих кресла у стола, мог бы составить достойную основу любого музея древности. Седые и лысые, худые и раскормленные, высокие и низенькие — все они были заметно истлевшие и, как бы паутиной, покрытые пеленой времени, некоей прозеленью, созвучной тоскливой зелени скатерти, зеленоватой же пожухлости окраски стен и потолка, сине-зелёной тоске трещин в паркете, едва ли не поросшем мхом. Зеленоватой казалась даже позолота украшений на стенах и мундирах. Истинно расейская прелесть присутственных мест, с их затхлостью, убожеством, выморочностью!

Все присутствующие, иные по причине возрастной немощи, иные убаюканные гугнявым голосом секретаря, отсутствовали: кто дремал, повесив над мундиром мясистый нос, кто, сведя глаза в одну точку, был самоуглублён до полного бесчувствия, а кто и просто в силу более чем преклонных лет не способен был присутствовать, а мог только находиться в зале физически.

Остановившись посреди зала, Екатерина не без юмора разглядывала это антикварное собрание. Орлов, подойдя к секретарю, тронул своей лапищей тощее птичье плечо:

— Любезный, погоди-ка, дай императрице сказать.

«Любезный» недоумённо глянул поверх очков на молодого, невесть откуда взявшегося генерала, ничего не понял, отвёл его руку и продолжал своё:

— «А посему, ваше графское сиятельное достоинство, я имею честь обратиться к вам с наинижайшей просьбою...»

Екатерина нахмурилась и, обведя взглядом зал, громко сказала:

— Господа сенаторы, когда входит государыня, извольте встать!

Низкий и властный женский голос, запрещённый в этих стенах, взорвал милое очарование старческой неги.

Старцы, просыпаясь, зашевелились, недовольно загундели. Первым поднялся генерал-прокурор Глебов — лицо, совмещающее обязанности министра финансов, внутренних дел и государственного прокурора страны, а также председателя Сената.

— Матушка-государыня! Нижайше и почтительнейше приветствуем тебя в правительствующем Сенате! — Голос у пожилого генерала был на удивление зычный, державный.

Вслед за ним заторопились встать и остальные — у кого это не получилось, помогли чиновники.

— Не правительствующий, а спящий... — хмыкнула Екатерина. — Чем заняты ныне?

— Слушаем апелляцию, — охотно пояснил Глебов.

— О чём?

Несчастный секретарь Сената, всеми забытый, потерянно стоял возле стола с бумажками в руках. Взглянув на него, Глебов ответил императрице:

— Мещане города Массальска жалуются, что у них выпаса обрезали.

— Давно? — наслышанная о бюрократических прелестях российского Сената, не без лукавства спросила Екатерина.

— Сорок лет назад, — был ответ.

Брови царицы поползли вверх.

— И все эти годы дело в производстве?!

Глебов пожал плечами.

— У нас только шестой год, передали из губернии. Бумаг полтора воза скопили...

— И вы читаете их подряд? — Екатерина всё больше изумлялась.

— Истину по-другому не открыть.

— И не надо! — отрезала вдруг царица. — Где пасли скот мещане сорок лет?

— На выпасах же спорных.

— Значит, и быть по сему. А дело прекратить. Бумаги в архив.

Она прошлась по залу, явно испытывая желание вымести трухлявое собрание отсюда метлой.

— Слушаем, матушка, — склонился в поклоне генерал-прокурор. — Быть по-вашему... А может, явите милость ещё подсказать в одном дельце?

Екатерина резко обернулась:

— И тоже полувековой давности?

— Поболе... Вы бы сели, государыня, — неожиданно умоляющим голосом попросил Глебов. — Дело-то коротко не обскажешь.

— Что, у старцев ножки заболели? — насмешливо отозвалась царица. — Так пусть садятся, не обижусь. А я люблю ходить. — И она снова двинулась вглубь зала, что-то осматривая, к чему-то притрагиваясь.

Глебов тяжко вздохнул, но остался стоять. Некоторые же старцы облегчённо опустились в свои кресла.

Генерал-прокурор, порывшись в папках, извлёк на свет особенно дряхлую, истрёпанную до такой степени бумагу, что казалось, возьми её как-нибудь неловко, и она рассыплется прямо в руках.

— Тяжба о восьмидесяти шести четях земли между отпрысками старинных фамилий Болотовых и Голицыных ведёт начало с... — он бережно перебирал пожелтевшие листы, — с тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года...

— Двести лет? — ахнула Екатерина и опустилась на первое попавшееся пустующее кресло.

Орлов, не удержавшись, хмыкнул. Потёмкин изо всех сил таращил глаза, чтобы не расхохотаться.

— Ещё при Алексее Михайловиче заведено, — важно подтвердил Глебов. — Три воза бумаг...

В зале повисла нехорошая тишина. Екатерина, потрясённая до глубины души, молча смотрела на прокурора. Наконец она резко встала и гневно выкрикнула:

— Господа сенаторы, здесь кладбище бумаг, а не правительственный орган! Вы что это тут устроили! Вам ли тыщи томов читать! Впредь велю читать экстрактивно, самую суть, а мелкое и кляузы отбрасывать! — Она взволнованно прошлась по залу. — Есть ведь дела важные, неоткладные. Кругом нехватка, армия без жалованья, казна пуста, сколь денег в обороте, никто не знает! Судейские поборы, лихоимство, правёж по делу и без дела... Заводские бунтуют, земледелец разорён, а не будет лапотника, не станет и бархатника... А вы на выпасах толчётесь да на четях... — Екатерина остановилась напротив генерал-прокурора: — Сколь воеводских мест вакантно?

Глебов в ответ кивнул в сторону сенатского аборигена, тощего, с профилем, похожим на ущербный месяц в последней четверти:

— Иван Евграфович, это по вашей части.

Только было усевшийся старичок попробовал встать — не получилось, чиновник поддержал под руки.

— Э... милостивый государь, — заблеял он скрипучим голосом, — э... сказать, государь... государыня, надобно судебное ведомство запросить...

Мигом явилось судебное ведомство — этаким живчиком, росточком мал, лицом кругл, голосом звонок:

— Нет, извольте, извольте! Таковые данные имеют быть в принадлежности государственной должности в статс-конторе...

Статс-контора отозвалась хриплым рыком, исходящим от бывшего брюнета с нафабренными усами и звероподобной внешностью:

— Полагаю, это лучше знает генерал-прокурор согласно ведомостей на выплату жалованья...

— Господа, господа! — метался между ними Глебов.

Потеряв терпение, Екатерина остановила перебранку:

— Ладно, разберётесь, потом доложите. Я наметила губернскую реформу и прибыла к вам с намерением обсудить оную. Дай карту империи.

В зале повисла недоумённая пауза. Сенаторы растерянно переглядывались. Наконец Глебов, разведя в стороны руки, признался:

— Карты нет... Надобно в морской департамент курьера послать, а, господа сенаторы?..

Инициативу за неимением должности ответственного за карту никто не поддержал. Екатерина молча оглядела паноптикум, стянув губы в ниточку. Траурное одеяние подчёркивало натянутость фигуры.