— Герр Питер, к карте... — совсем безнадёжно вякнул немец.

Скользнув тусклым взором по испещрённому линиями и цветными пятнами полотну карты, висевшему на стене рядом с многочисленными гравюрами и картинами (преимущественно батальной тематики), наследник престола российского уставился в высокое окно. Двое солдат расчищали лопатами снежную заметь, третий подгонял остатки снега метлой, шаркая по мостовой. Взмах налево, взмах направо, взмах туда, взмах сюда, налево... направо... туда... сюда...

...Сын дщери Петра Великого и герцога Голштинского, его высочество великий князь Пётр Фёдорович, наследник русского престола, рано стал сиротой и воспитывался под сенью прусского двора Фридриха II в резиденции епископа Эйтинского. Воспитателями Карла Петра Ульриха, герцога Голштинского (так его тогда называли) были камергер Брюммер, ловкий и умный царедворец, исполнявший впоследствии обязанности посла при сватовстве принцессы Фике, и драгунский офицер Румбер. И тот и другой остались при наследнике и в России.

Прусскому духу, известному всей Европе и привитому с таким старанием наставниками, остался верен русский наследник и после приезда в Россию, и после принятия православной веры. Любимой игрой Петра была игра в солдатики — оловянные, деревянные, картонные, крахмальные. Даже после восшествия его на престол для игр в солдатики был отведён специальный покой, в котором на узких столах выстраивалось игрушечное войско, оснащённое специальными устройствами для воспроизведения стрельбы.

Уже давно подмечено, что династические браки нередко оставляли после себя отпрысков, мягко говоря, неполноценных. То ли сказывалось многократное кровосмешение, то ли природа отдыхала на детях творцов истории, но факт остаётся фактом — Карл Пётр Ульрих, ставший после крещения Петром Фёдоровичем, был, как говаривал о своём воспитаннике камергер, а теперь гофмаршал великокняжеского двора Брюммер, «немношко идиот». В периоды особого расположения он нежно говорил своему подопечному, обладавшему недюжинным упрямством: «Я вас так велю сечь, что собаки вашу кровь лизать будут. Я был бы рад, если бы вы подохли сейчас же». На что принц, испытывавший к наставнику подобные же чувства, неизменно отвечал: «Если ты ещё раз посмеешь меня ударить, я проколю тебя шпагой». Но на этом заявлении и заканчивалось его сходство с сильными мира сего, ибо наследник отличался не только тщедушием и малым ростом, но и незрелым умом, совершенствование которого остановилось в детстве на уровне удовлетворения инстинктов и примитивного общения с людьми. Тем не менее это не мешало ему пить неумеренно вино, в особенности пиво, и безудержно табачничать, что усугубляло его неспособность к воспроизводству рода.

— Ваше высочество, я вынужден отметить, что сегодня вы неудовлетворительно отнеслись к своим обязанностям, о чём, согласно инструкции, обязан донести её императорскому величеству и подвергнуть вас наказанию. — Пётр пожал узкими плечами, выражая полное безразличие, но учитель продолжал нотацию с раздражающей настойчивостью: — Вам предстоит быть русским царём, вы должны хорошо изучить торговые пути и державные границы, а также обладать способностью вести войска, добывая славу на ниве войны. Для этого вы должны отменно знать все сухопутные, морские и водные пути. Но, пренебрегая высокими государственными обязанностями, вы, Ваше Величество...

— Иди вон, — хрипло выдавил Пётр.

Учитель побагровел и открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но ударили куранты, и Румбер возгласил:

— Урок окончен. — И, придавив тяжёлой ладонью тощее плечо принца, собиравшегося уйти, добавил равнодушно: — Герр Питер, извольте к экзекуции.

Не глядя на него и не говоря ни слова, будущий русский царь шагнул к скамье и спустил штаны.

Дядька Румбер пропустил через горсть пучок прутьев, вымоченных в воде, брезгливо отряхнул ладонь и, размахнувшись, начал отсчёт:

— Айн... цвай... драй...

Питер, опершись подбородком на сложенные кисти рук, снова уставился в окно. Завораживающие движения солдата, метущего дорожку: туда-сюда, туда-сюда — под свист прутьев сзади:

— Фюнф... зекс... зибен... ахт... нойн... цен!

Натянув штаны и с помощью дядьки оправив кафтанчик, благополучно выпоротое высочество неожиданно бодро направилось в игровую комнату, где на длинных столиках выстроились в ожидании оловянные солдатики. Наследник быстро прикрыл дверь перед самым носом Румбера и, подойдя к столу, с удовольствием осмотрел своих любимцев. Они стояли перед ним навытяжку, выкатив оловянные глаза, навострив свои оловянные уши, стараясь не пропустить ни одного приказа своего господина. Пётр улыбнулся и, чувствуя приятное замирание сердца, ласково пробежался пальцами по стройным рядам.

— Начинаем перестроение боевых порядков, — ворковал он. — Айн, цвай, драй... Айн, цвай, драй... — И, подражая звуку боевых барабанов, надувая щёки, забубнил: — Пум-пу-рум-пум-пум-пум-пум... Пум-пуру-пум... Пум-пурум-пум-пум...

Дверь, ведущая в комнату прислуги, тихонько отворилась. Пётр быстро и удовлетворённо глянул на угодливую рябую физиономию лакея, державшего в руках блестящий серебряный подносик. Призывно сверкнула бутыль, попав в лучик света. Пётр поднял бокал с тяжело колыхавшейся золотистой жидкостью и выпил не отрываясь.

Дёрнув кадыком, только что не охнув от чужого удовольствия, лакей расплылся в улыбке:

— Ещё?

Пётр, молча кивнув, подождал, пока наполнится бокал, залпом опорожнил его и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Поставь и приготовь трубку.

Лакей бесшумно испарился.

А великий князь снова засуетился возле столов, дёргая за ручки механизма. Комната наполнилась грохотом выстрелов и запахом пороха. С каждым новым выстрелом глаза Петра загорались бесовским огнём, а на губах играла сладострастная улыбка.

— Эрсте плутонг... Файер!.. Цвейте плутонг... ахтунг... Файер!! — Он прыгал от столика к столику, размахивая руками, приседая и надувая щёки. — Файер!.. Пум-пуру-пум... Бум! Бум!! Бум-м-м!!!

— Ваше высочество... — вкрадчивый голос прозвучал над самым ухом.

— Что? Кто? — Пётр подпрыгнул от неожиданности.

За спиной стоял Румбер.

— Ваше высочество, депеша из Москвы от их величества императрицы... Требуют вас к себе. — И пояснил, стараясь придать голосу некоторую интимность, растягивая в улыбке непослушные губы: — Прибывает невеста ваша.

Наследник нахмурился, рука его потянулась к стоящей у стола трости.

— Полковник Румбер, вы почему вошли, не постучавшись? — угрожающе проговорил он, приподнимая трость.

— Ваше высочество...

— «Ваше императорское высочество»! Вы, герр полковник, с детства учили меня, что, входя в покой к кому-то, следует стучаться!

— Герр Питер...

— «Герр Питер» в классной комнате! — Голос наследника сорвался на визг. — А на службе я есть великий князь Российской империи! — И неожиданно спокойно закончил: — Вы допустили нарушение дисциплины, полковник Румбер, плохо исполняете свой долг, так что извольте к зкзекуции.

Секунду помешкав, дядька вздохнул:

— Орднунг ист орднунг, — и подставил спину.

Стараясь извлечь максимум удовольствия от каждого удара тростью, Пётр удовлетворённо отсчитывал:

— Айн... цвай... драй...

В Анненгофском дворце ждали парадного выхода императрицы. Цветистая толпа придворных заполнила парадную залу. Всё пестрело, переливалось, двигалось: туалеты дам со множеством воланов, фижм, лент, бантов на пышных юбках самых разнообразных цветов — от нежных, благородных пастельных до ярких, режущих глаз, старающихся перекричать друг друга. Нарядам вторило разноцветье париков — белых, голубых, серебристых, отливающих золотом, обильно украшенных драгоценными каменьями, цветами, выложенных затейливыми скульптурами. Зелёные и коричневые кафтаны военных поблескивали многочисленными золотыми шнурами, позументом, пуговицами, застёжками. Бряцание шпор, шорох одежды, приглушённое гудение голосов. Всё слегка двигалось в ожидании царицы, покачивались перья в причёсках и на шляпах, краснели в толпе манжеты и воротники, ослепляли белизной перчатки, сорочки с кружевной отделкой, гладкие панталоны и пенные жабо, переливались всеми цветами радуги парчовые камзолы, золочёные перевязи, ослепляли драгоценные россыпи — бриллиантовые, рубиновые, сапфировые и изумрудные — на причёсках, пальцах, шеях... Двор русской императрицы Елизаветы Петровны стремился по пышности превзойти все дворы Европы. Дщерь Петрова, получив долгожданную власть, стремилась вытравить из памяти домостроевские нравы, нарушенные Петром, но вернувшиеся в царский быт после его смерти. Дворцовая жизнь времён Елизаветы была непрерывной чередой позорищ — так называли тогда балы, маскарады и театральные представления.