Один парик склонился к другому:

— Наш дурачок, похоже, подбросил этого щелкуна своими руками в постель к жене... Во дурачина!

— Он-то дурак, да Лизка себе на уме.

— Думаете, скандал, развод?

— Тсс... И сам не думаю, и вам не советую — опасно.

Парики качнулись в разные стороны и исчезли.

Флигельман с нафабренными усами критически оглядел Гришкину фигуру, затянутую в мундир, — плечи свисли, живот выпячен, ноги враскорячку, шляпа съехала на затылок, ружьё прижато к боку, ровно палка. Недотёпа, одним словом, сделать из такого бравого гвардейца не просто, ну да ничего, с Божьей помощью... Флигельман, обходя Григория кругом, будто невзначай сунул кулаком в живот и одновременно секанул тростью по заду.

— Эк какой несуразный, — проворчал он. — Плечи в разворот, подбородок выше! — Удар ребром ладони по плечам и на возвратном пути тычок в подбородок. — Глянь, на человека становишься подобным, а то я уж думал... Ну-ка шляпу сдвинь на брови, а то висит как воронье гнездо на берёзе. Смотреть героем! И делай, как я! — Флигельман поднял прямую, будто палка, ногу на уровень живота, оттянул носок. — Выше, выше, прямее, а то тростью поправлю.

Григорий, скосив глаза, буркнул:

— Ты, дядя, не очень, я сам гефрейт-капрал.

— А у нас тот капрал, кто палку взял, а палка-то у меня... Держи, держи ногу, держи, пока не искурю трубочку... Унять дрожь! Что, замёрз? Ша-агом па-а-шли! Ать-два! Ать-два!.. Шире шаг... Шире, шире! Делай, как я...

Стремительный шаг по прямой, повороты налево и направо, кругом на месте, кругом на ходу, отдача приветствия, ружейные артикулы... Пот катил с Григория ручьём, а флигельман — хоть бы что, гоняет и гоняет, чёрт двужильный...

— Стой! Передых...

Григорий где стоял, там и упал. Флигельман присел рядом, раскурил трубочку-носогрейку, протянул:

— Дыхни малость, только не затягивай сильно внутрь. Враз полегчает. Ну, вишь, как оно оттяг даёт... Оно не дурной выдумал, чтоб солдату табачок. Ты с собой скольких заместников привёл?

— Каких заместников?

— Крепостных, чтоб на разные работы вместо себя посылать, землеройные там, плотницкие, конюшенные... Иные до двух десятков содержат.

— Нету у меня, дядя, заместников, один яко перст.

— Из мещан нанимать будешь?

— А на какие шиши?

— Э, видать, далеко кулику до Петрова дня, сполна солдатчину познаешь, пока в чины выбьешься... А то и так, всю жизнь в капралах.

— Ничего, дядя, выкрутимся.

Флигельман насмешливо посмотрел на Григория.

— Может, у кого и выкрутишься, только не у меня... Встать! — Григорий попробовал подняться, но со стоном повалился на песок плаца. — Кому сказано: встать! А ну! — Флигельман поднял палку.

Григорий, сжав зубы, выпрямился и с ненавистью уставился на мучителя. Тот подвысил ногу на уровень пояса.

— Ша-а-гом... арш!

Великий князь коротал вечер в штабной избе голштинского потешного войска. Был он заметно навеселе, в расстёгнутом мундире, без шляпы и парика, волосы прилипли к потному лбу. На столе перед ним, как и перед собутыльниками-офицерами, бокалы, на тарелках крупными ломтями хлеб, куски свинины, колбасы, капуста — иными словами, любимый немецкий харч. Все нещадно дымят, слушают Петра, а он, подвыпивший, беспрерывно болтает и врёт с убеждённостью идиота:

— И эта старая дура императрица требует, чтобы шёл в баню. Знаете, господа, этот дурацкий русский обычай? Запираются в избе, раскаляют камни, поливают их, и идёт пар огненный — уф!.. А они, эти свиньи, поливаются кипятком и секут друг друга шпицрутенами, а потом прыгают в снег... Бр!.. — Пётр поёжился, голштинцы заржали — великокняжеские выдумки забавляли. — Прозит, господа!

— Прозит!

— Не все выдерживают, у иных сходит шкура, а других прутьями забивают насмерть в азарте. Ну а уж которые выживают, по морозу голыми бегают и в прорубь лазят. Представляете, наберёт воздуху — и под лёд, а оттуда пузыри пускает, пускает... — Глаза князя сверкали огнём вдохновения, он верил тому, что говорил.

— О-о-о... — гудят голштинцы. — Прозит!

— Чтоб я, герцог Голштинский, принял свинский обычай? Благодарю покорно — так и отрубил императрице. — Пётр грохнул кулаком по столу.

— Ну, Питер! Так рисковать! — Земляки перемигиваются, но князь не замечает, приступ вранья ослепил его вовсе.

— Ха! Мне ли, верному солдату Фридриха, старой бабы пугаться! Я ещё десять лет назад, будучи лейтенантом, командовал прусской армией, тысячами брал в плен датчан с их генералами. Да пока вы со мной, я наголову расколочу их русскую армию, этот сброд, который даже артикулов делать не может, я Петербург штурмом возьму!..

— Прозит!

Сидящий рядом с Петром майор не успел осушить бокал — к нему подошёл дежурный офицер, что-то доложил. Пётр, как все параноики, был крайне подозрителен, и тайный доклад не прошёл мимо его внимания.

— Что случилось, герр Брюкнер?

— Ничего особенного, ваше императорское высочество...

Пётр перебил:

— Прошу не называть меня в своём кругу русским званием. Мы все здесь лишь солдаты короля Фридриха. И я — герр Питер, лишь герр Питер для вас.

— Доложили, что к её императорскому высочеству проследовал портной.

— Ха, мимо моих постов и муха не пролетит! У баб только наряды, а для мужика главное есть служба! — Пётр вдруг умолк и глянул на часы, стрелка коих была где-то в районе двенадцати. Пётр недоумённо проговорил: — Портной в полночный час?.. Полковник, караулы удвоить, чтоб мышь не проскочила, а портного выудить!

— Но в апартаменты её императорского высочества...

— Туда я сам!

— Ахтунг!

Загрохотали сапоги, заверещали свистки. Барабан ударил тревогу.

Пётр пробежал по ступеням крыльца, стукнул в дверь, ему отворил рослый гвардеец.

— Чево надобно?

Пётр толкнул его:

— Прочь с дороги!

— Кто таков, куды прёшь? — Часовой стоял стеной.

— Я великий князь, не видишь?

— Недоносок ты... Великий князь ростом — во! — Гвардеец показал на уровень своей головы. Пётр же был ему по грудь.

— Дорогу, ферфлюхте швайн! — Великий князь хлопал руками у пояса, но шпагу второпях забыл.

— Станешь орать, прихлопну. — Часовой замахнулся лапищей. — Счас проверим, кто ты есть. — Постовой свистнул, ему отозвались. Пётр дёрнулся было, но гвардеец пообещал: — Стрельну, не суетись.

На крыльцо выскочил караульный начальник.

— Что стряслось, Орлов?

— Да вот ломится в покои к императорскому высочеству, брешет, великий князь, мол.

Офицер вгляделся — в полутьме не обмишулиться бы. Отдал честь.

— Здравия желаю, ваше императорское высочество! Примите мои извинения — служивый впервой на дворцовом карауле, потому не признал. Проходите...

— У, паркетная гвардия, фер-рдамт унд фер-рдамт! — ругнулся Пётр. — Разгоню вас, в Сибирь всех! — И вбежал внутрь.

Караульный офицер выговаривал постовому:

— Шельма ты, Федька, деликатней не мог?

— Сказано, задерживать всех — и точка. По мне что великий князь, что малый... А энтот вовсе карла. — Федька заржал, довольный остротой.

Екатерина села в постели, удивлённо спросила:

— Герр Питер, в такой час? Вы не находите, что это бестактно — врываться к женщине ночью? Или о супружеских обязанностях вспомнили? — язвительно бросила она.

— Да, ты моя жена.

— Брошенная вами, и мы договорились уважать права друг друга.

— А где ваш портной?

— О, вы решили сделать мне сюрприз — заказать платье? Но в такой час, герр Питер... — Екатерина укоризненно покачала головой. — Так где портной?

— Заткнись, стерва! — Пётр потряс кулаками и, обежав спальню, выскочил вон.

Екатерина, накинув пеньюар, прошла к двери, убедилась, что муж ушёл, кивнула дежурному гвардейцу: — Доброй ночи. — Прошла к окну, открыла: — Влезайте, граф, он ушёл.