— А чего считать, — улыбнулся простодушно Разумовский и поднял бокал. — Предлагаю выпить за здоровье её величества самодержицы российской Екатерины Второй. — Не дожидаясь, пока кто-нибудь его поддержит, осушил бокал и опрокинул его, показывая, что не осталось ни капли. И это не было жестом завзятого гулевана — в те времена недопитая за чьё-то здоровье рюмка считалась оскорблением.

Панин пить не спешил. Держа бокал у самых глаз, он смотрел на золотистую жидкость, следя за игрой пузырьков.

— Как сказал недавно один мой юный, но весьма неглупый друг, ссылаясь на древних, мало взять власть — надо доказать её законность... А у нас имеется прямой наследник престола по мужской линии — великий князь Павел Петрович. Если завершим партию не в его пользу, что скажут... фигуры? — И Панин из-под полуопущенных век кинул острый взгляд на Екатерину.

Она не смутилась и глаз не отвела, принимая вызов:

— Ваш юный друг, э...

— Потёмкин, Екатерина Алексеевна.

— Знает законы, но не постиг ещё, что право подчиняется силе.

Разумовский согласно покивал головой, но Панин продолжал выжидательно смотреть на царицу. За окном плеснула, разливаясь, новая волна разгульного восторга. Екатерина качнула головой в ту сторону:

— Представьте, Никита Иванович, что вы, выйдя сейчас на балкон, сказали бы нечто против императрицы Екатерины, кою они — так считает каждый — воздвигли на трон? Что сталось бы с вами? — Панин молчал. — Вас разорвали бы на кусочки. — Она выпрямилась в кресле. — Вот мой аргумент и моё право. — Она, улыбаясь, подняла бокал: — Спасибо, господа, вам за помощь и поддержку, я пью за ваше здоровье. — Панин поспешно опрокинул бокал. Екатерина, удовлетворённо кивнув, заключила: — Мне хотелось бы иметь вас в числе моих ближайших помощников.

Минуту в приёмной стояла тишина, нарушаемая лишь возгласами восторга, доносившимися со стороны площади.

Первым отозвался Разумовский:

— Дозвольте, государыня, остаться мне в прежнем положении. Измайловский полк, великое гетманство малороссийское, Академия наук — не слишком ли тяжёл воз? А ещё деток аж десять, и вси, як кажуть у нас на Вкраини, хочуть исты. Та чортовы ляхи заворушились, православные сёла палят, нашу ридну землю топчуть, как бы не пришлось коней седлать. Коли можно, увольте хоть от Академии.

Екатерина подумала немного.

— Насчёт Академии — подождите два-три годочка, подрастим сменщика. А что до ляхов — найдём укорот. Дни круля польского сочтены, дадим панству володетеля, верного России.

— Понятовского? — встрепенулся Панин.

Екатерина пропустила мимо ушей его вопрос, но задала свой:

— А вы, граф, не смогли бы принять пост канцлера?

Панин, свесив руки с колен, помолчал, подумал, потом медленно покачал головой:

— Нет, золотце вы наше. Во-первых, ленив я неимоверно, чтобы корячиться дни и ночи, а во-вторых, — смогу ли идти против себя? Лгать и выкручиваться не стану, годы не те. Я, если помните, был за возведение на престол законного наследника Павла Петровича под вашим регентством...

— Под нашим. Общим, — уточнила Екатерина.

Разумовский бросил гневный взгляд на Панина.

— Под нашим, под вашим — какая разница, — как о чём-то несущественном сказал Панин. — Боюсь я, что ваши... аргументы и понятия о законности ещё подвергнутся испытаниям, а какой из меня вояка? Уж лучше при Павлуше воспитателем, может, иностранные дела доверите.

— Что ж, спасибо за откровенность. — Екатерина, не поднимая глаз, переставила коня на шахматной доске.

— А Петра Фёдоровича, извините за назойливость, куда приспособить думаете? — осторожно спросил Никита Иванович.

Екатерина посмотрела на него настороженно, но ответила неопределённо:

— Пределы России бескрайни...

— Может, в Голштинию отпустите? — предположил Панин.

Екатерина вскинула подбородок:

— Чтобы страдающая фигура его стала знаменем новой войны? Нет уж, быть ему в России под нашим надзором.

Панин прищурил глаза, поджал мясистые губы:

— А не много ли царей запасных в российских ломбардах соберётся? Иван Антонович, Пётр Фёдорович, законный наследник Павел Петрович...

— Вы можете предложить иное? — Екатерина в упор посмотрела на Панина.

— В делах между мужем и женой третий — лишний, Ваше Величество, — сразу умыл руки тот.

— Изворотливость вашего ума мне давно известна, — горько усмехнулась императрица. Помолчав, сказала: — Господа, я не задерживаю вас...

Она встала и прошлась по комнате. Остановилась, тревожно посмотрела на Разумовского.

— Что же молчит Ораниенбаум? Гетман, проверьте охрану дворца.

Мужчины откланялись, а Екатерина, сложив руки под грудью, опершись плечом о раму окна, стала смотреть на площадь. Сполохи огня бились на лице императрицы, несмолкающий ор стоял за окном.

Оглядевшись, как будто она оказалась впервые в этой огромной приёмной, новая владычица России показалась себе слишком маленькой для этих просторов.

За окном совсем светло — бессонное петербургское солнце начало новый круг. Екатерина, сломленная усталостью, прикорнула у шахматного столика со сдвинутыми на край фигурами, иные упали. Но чуткое ухо женщины уловило топот сапог и возбуждённые голоса из соседнего покоя. Она поднялась в тот момент, когда отворились двери и в приёмную ворвались Гришка и Алехан Орловы, Шванвич, Потёмкин, следом вошли Разумовский и Панин.

— Привезли анпиратора, матушка, доставили как есть в целости и сохранности, — слегка паясничая, хмельной от удачи, а может быть, и от вина, доложил Григорий Орлов. — Бывшее величество дважды в обморок кидались, да Алехан придержал. Встряхнёт, а он, глядь и очухался.

— А эта?.. — Екатерина не договорила.

— Лизка? И энта без повреждения... Сюда прикажете доставить?

— Вот ещё! — фыркнула императрица. — Разведите... Петра Фёдоровича в лакейскую, а Лизку в гардеробную, да глядите, чтоб не удавились на шнурке каком-нибудь.

— Ну, энта ещё кого хошь удавит. Шванвич, займись, да охрану сделай. И гляди у меня, вражина. — Алехан показал кулак. — Ежели что, за всё рассчитаюсь.

— Помирились? — усмехнулась Екатерина.

— Он в Раниенбауме молодцом сказался, часовых повалял, как поленья.

— Кровищи небось напускали голштинской...

— Ни-ни... Вот его заслуга. — Орлов показал на Потёмкина. — Такое учудил! Они в щанцах укрылись, изготовясь к обороне, а Гриц говорит: «Погодьте, я их враз укорочу». Вышел вперёд и как бы принц Жорж говорит... Гриц, да ты сам изобрази. — Гвардейцы хохотнули так, что на люстрах звякнули висюльки.

— Простите, государыня, но пришлось комедию сотворить, дабы кровь не пролилась. — Потёмкин вставил в глаз невидимый монокль так, как это делал принц Жорж, вытянул по-гусачьи шею и отчеканил металлическим голосом: — Зольдатен! Сдесь главнокомандуючи российская армия принц Георг Голштински. Именем его императорское величество Пьетр Третий приказываю слошить орушье и не чинить препятства вхождению зо мною императорски квардейцы. Кто не бутет слушать, бутет смерть.

Екатерина вместе со всеми хохотала, что называется, до упаду, выходка Потёмкина немного сняла напряжение последних дней. Оставался серьёзным лишь Потёмкин.

— А они поверили?

— Кто их знает, замешкались, однако, гергечут, шергечут, а мы той порой в шанцы да взашей их, взашей... Кулаками обошлось. Передовую заставу смяли, а там и царя настигли. Он конвертер передал. — Алехан протянул Екатерине пакет.

— Сам написал?

— Чуть толкнули под локоток, — отвёл глаза Алехан. Екатерина отошла к окну, вскрыла послание, быстро пробежав его глазами, сердито сказала:

— Отречение написал столь бестолковое, будто пьян был, и карандашом к тому же, кто такому документу поверит? Просится в Ропшу на жительство, да чтобы оставили ему мопсинку, арапа Нарциску, скрипочку и Лизавету. Тьфу, дурак! И это в обмен на державу! Нет уж, дудки насчёт Лизаветы, хватит, отлюбились, я ей тут старичка-моховичка в мужья подберу, то-то потешится. — Екатерина засмеялась.