Пётр обхватил мощное тело подруги, будто намереваясь поднять на руки, но, увы, ноша была не по нему, и он сполз к ней на колени, ловя её губы.

Намиловавшись, они присели к столику, сервированному для дружеской беседы, Пётр разлил вино.

— Прозит!

— Прозит!

Екатерина вошла в предшествовавшую салону комнату. В кресле, откинувшись и блаженно улыбаясь, дремал оберкамергер и наставник великого князя Чоглоков. Перед ним на столике светилась золотистым вином полупустая бутылка.

Бесшумно миновав стража, потерявшего бдительность, она открыла дверь в салон в тот миг, когда Пётр, сидя на полу с Лизкой, расставлял солдатиков, которых она подавала ему, вытаскивая из ридикюля. Они были настолько увлечены игрой — расстановка войск сопровождалась поцелуями: солдат в строй — поцелуй, ещё один в строй — снова поцелуй, — что не заметили Екатерину. Она, подойдя, произнесла холодно и ровно:

— Пардон.

— Ах!.. — Лизка вскочила, оправляя юбки. А Пётр так и остался сидеть, глядя исподлобья на жену, словно ребёнок, которого хотят оторвать от любимой игры.

— Может быть, вы встанете, если не перед женой, то хотя бы перед дамой, — она указала на Лизку.

Пётр нехотя поднялся, угрюмо буркнул:

— Вас учили стучаться, когда входите в комнату?

— Я в собственных покоях, — не отозвалась на раздражение Екатерина. — И к тому же не знала, что вы музицируете... Вам не кажется, сударыня, что вы здесь лишняя?

— Если его императорское высочество отпускает, могу уйти.

— Нет! — рявкнул Пётр.

— Тогда уйду я, — сказала Екатерина. — Когда освободитесь, будьте добры заглянуть ко мне, князь. — Екатерина величественно, так, что и ленты на волосах не колыхнулись, выплыла из салона.

Пётр, чувствуя неловкость момента, сделал шаг вслед, затем шагнул к Лизке, кинулся за скрипкой, зачем-то крутнул колок. Со звоном лопнула струна.

— Э, доннер-веттер... чёрт побирай...

Лизка обеспокоенно следила за своим талантом.

Строй солдатиков на ковре порушился, иные упали.

Пётр облачился в халат, осмотрел себя в зеркало, изобразил несколько гримас, улыбнулся, убрал улыбку, сделал другую, словно бы подбирая подходящую. Потянул за сонетку звонка. Вошёл Чоглоков, он был, как всегда, навеселе:

— Там... э... камердинер отсутствует, может, я... э... смогу быть полезен?

— А я и хотел попросить именно вас. Пригласите её высочество. — Пётр как будто невзначай выставил кривую голую ногу из-под халата.

— Понимаю... э... понимаю, — осклабился Чоглоков и, стараясь держаться прямо, пошёл, по-строевому печатая шаг.

Когда за обер-камергером закрылась дверь, Пётр передвинул кресло так, чтобы видеть себя, и принялся усаживаться, выбирая наиболее эффектную позу. Открылась дверь, но не та, которая ведёт в покои княгини, а снова из коридора.

Вернулся Чоглоков и, подойдя на положенную дистанцию, смущённо развёл руками:

— Не идут-с... Сказались... э... больной.

— Как больной? За час до того здорова была.

— Больна. — Чоглоков сочувственно склонил голову. — Моя... э... супруга доложила, что у них женские... э... регулярные неприятности.

— Что значит неприятности? Выдумки все, выдумки. По дворцу шастать да подглядывать здорова, а... — Пётр забегал по комнате, Чоглоков как заведённый поворачивался вслед. — Выдумки все, хитрости...

— Истинно так, хитрости, — подтвердил Чоглоков. — Моя тоже насчёт этих регулярностей, а я... э... бац! — и всё... Никаких регулярностей. Каждый год по дитяти... э... слава Богу.

— Явится, сейчас явится, — хихикнул Пётр, беря скрипку. — А вы ступайте. Значит, бац — и никаких регулярностей, так? А?

— Так точно, — раздвинул в охальной улыбке рот новый наставник великого князя.

Пётр с мстительной гримасой идиота посмотрел на дверь, ведущую в женину спальню, и принялся терзать струны инструмента. Результат не замедлил сказаться: Екатерина вошла в спальню. Вопреки ожиданиям лицо её было спокойным и приветливым.

— Вас не раздражает моя игра? — любезно осведомился Пётр.

— Напротив, я рада, когда вы в лирическом расположении духа... Вы меня хотели видеть, Питер?

— Но вы же больны...

— Для вас, мой муж, я всегда здорова. Я уже была в постели, когда...

— Но Чоглоков...

— Я ваша жена, и чтобы видеть меня, вовсе не обязательно посылать за мной этого болвана. Я жду вас и готова явиться по первому зову.

Пётр растерялся, как это бывало всегда, когда он не понимал жену, и быстро забегал по комнате. Екатерина шлёпала следом босыми ступнями, развевалась лёгкая шаль, которую она накинула на пеньюар. Наряд был не случаен — муж вниманием не баловал, а царицына инструкция требовала: завлекай. Пётр резко остановился, Екатерина — случайно, нет ли — оказалась почти в его объятиях. Он смущённо пробормотал:

— Я хотел... нынче днём, Като, понимаешь... Лизка Воронцова... Поверь мне... Ты вошла так внезапно...

— Лизка? О, Питер, неужели ты думаешь, что я... О Боже, и как такое в голову могло прийти? Ревновать к этому куску говядины? У тебя такой утончённый вкус, и я вовсе не намерена сковывать твою свободу. А игра в солдатики — да играй, коль душе угодно.

— Да-да, эта моя детская страсть, Като, ты такая умница, всё понимаешь, и я тебя люблю.

— И я люблю тебя, Питер, мой маленький Питер. — Екатерина обняла мужа. — Неужели ты не чувствуешь, что твоя жёнушка замёрзла. Согрей меня, согрей... Идём в постель. О, Питер, мы полгода как женаты, и я жду тебя каждую ночь, супруг мой. Хочу ребёнка...

— Да-да... сейчас, я... иди к себе...

— Нет, Питер, нет, пусть будет у тебя, здесь. — Она помогала мужу снять мундир, стащила с него ботфорты, сгребла с кровати покрывало, прыгнула в постель.

Пётр налил бокалы, протянул один Екатерине.

— Не надо, Питер. Ну да Бог с тобой, твоё здоровье...

Пётр лёг рядом, Екатерина, отбросив девичью стеснительность, принялась ласкать мужа.

Чоглоков прильнул к дверной щели, жестом подозвал жену. Та пристроилась рядом. Потом они удовлетворённо посмотрели друг на друга. Чоглоков не без самодовольства докладывал:

— Я ему сказал: бац! — и готово... А то всё тары-бары-растабары... И вот видишь — играют... э...

— Радость какая! — бегая по комнате, квохтала по-куриному Чоглокова. — Ты молодец, Николай Наумович! Дай Бог, чтоб наследника...

— А, может, и мы... э... маленькое репете устроим? — Чоглоков облапил жену.

— С ума сошёл, в моём-то положении да при нынешних обстоятельствах? И потом, мы же на службе.

— А мы, не отлучаясь с поста, вот тут, на диванчике...

— Что ты, что ты!

— Или в постельку княгинюшки, пока... э... пустует.

И в это время послышались звуки скрипки.

Супруги остолбенели и кинулись к двери, сунув носы в щель.

Пётр, босой, едва прикрывшись халатом, стоял у окна и, вглядываясь во тьму и собственное отражение, играл на скрипке. Лицо его было серьёзно и печально.

Екатерина сидела в постели и плакала, закрыв лицо ладонями. Внезапно, откинув одеяло, вскочила.

— Прекрати! Я ненавижу эту музыку, эту скрипку!

— Хорошо, Като, хорошо. — Пётр, виновато улыбаясь, обнял Екатерину за плечи. — Успокойся, я брошу играть, успокойся. А знаешь, Като, я надумал собак дрессировать для охоты. Когда стану царём, у меня будет лучшая во всей Европе псарня. Зал для дрессировки оборудую, где было потешное войско.

Екатерина, закрыв глаза и покачиваясь, шептала:

— Боже, да он совсем идиот...

— Заведу русских, английских, ирландских... Говорят, ещё есть италийские, просто чудо! — Глаза его горели вдохновением.

Игра в карты заканчивалась. Церемония при малом, великокняжеском, дворе повторяла церемонии двора большого. За столиками сидели избранные, за спинками кресел стояли приближённые к избранным. В отдалении кучковалась свита. Пожилые статс-дамы размещались в креслах чуть ближе, но только с высочайшего позволения. За столиком Петра сидели Екатерина, Лизка, сухопарый и немолодой английский посланник сэр Уильямс.