— А какое мне дело до этого, сеньор?

— Мне кажется, вы с нею знакомы.

— Как? Что? Вы шутите?

— Нет, нет. Это некая Росарио, работающая в прачечной, она, кажется, обычно приносила вам белье.

Аугусто побледнел: «Неужели ему все известно?» — подумал он, и это смутило его еще больше, чем прежние подозрения насчет отношений Эухении с этим человеком. Но он быстро оправился и воскликнул:

— Зачем вы мне это говорите?

— Мне кажется, — продолжал Маурисио, как будто ничего не слышал, — что нам, отвергнутым, позволительно утешать друг друга.

— Но что вы хотите этим сказать? — И Аугусто подумал, а не задушить ли Маурисио на том самом месте, где разыгралось его последнее приключение с Росарио.

— Не волнуйтесь так, дон Аугусто, не волнуйтесь! Я хотел сказать только то, что сказал. Она… та, имя которой вы запрещаете мне упоминать, меня отвергла, прогнала меня, и я встретился с этой бедной девочкой, которую отверг другой, и…

Аугусто не мог больше сдерживаться; сначала он побледнел, потом вспыхнул, поднялся, схватил обеими руками Маурисио, поднял его и бросил на диван, не понимая толком, что делает, словно собираясь задушить его. И тогда Маурисио, очутившись на диване, сказал весьма хладнокровно:

— Посмотрите теперь, дон Аугусто, мне в глаза и увидите, какой вы маленький…

Бедный Аугусто готов был провалиться сквозь землю, Руки его бессильно опустились, туман поплыл перед глазами, он подумал: «Я сплю?» — и увидел, что Маурисио уже стоит напротив него и говорит с саркастической ухмылкой:

— Все это ничего, дон Аугусто, ничего! Простите меня, что на меня нашло… я не знал, что делаю… не понимал… И спасибо, большое спасибо, еще раз спасибо! Благодарю вас и… ее! Прощайте!

Едва Маурисио вышел, Аугусто позвал Лидувину:

— Скажи, Лидувина, кто здесь был со мной?

— Молодой человек.

— Как он выглядит?

— Вам надо, чтобы я это сказала?

— Нет, на самом деле был здесь кто-нибудь со мной?

— Сеньорито!

— Нет, нет, поклянитесь мне, что здесь был молодой человек с виду именно такой — высокий, блондин, не так ли? С усами, скорее толстый, чем худой, с горбатым носом… Был он здесь?

— Да вы здоровы ли, дон Аугусто?

— Это был не сон?

— Не вдвоем же мы его видели во сне.

— Нет, два человека не могут видеть во сне одно и то же. Именно так и выясняется, сон это или не сон.

— Ну, так будьте спокойны! Да, здесь был человек, о котором вы говорите.

— Что он сказал, уходя?

— Мне он ничего не сказал. Да я его и не видела.

— А ты, Лидувина, знаешь, кто он?

— Да, знаю. Он был женихом…

— Правильно. А теперь чей он жених?

— Ну, уж этого я не могу знать.

— Да ведь вы, женщины, знаете много такого, чему вас не учили.

— И наоборот, никак не можем выучить то, чему нас хотят научить.

— Но скажи правду, Лидувина, ты не знаешь, за кем теперь ухаживает этот… тип?

— Нет, но я догадываюсь.

— Каким образом?

— Да потому, что вы об этом спрашиваете,

— Хорошо, позови Доминго.

— Зачем?

— Чтобы узнать, сплю я еще или нет и правда ли это ты — его жена Лидувина и…

— Не спит ли также и Доминго? Но мне пришла в голову мысль поинтереснее.

— Какая?

— Пусть войдет Орфей.

— Ты права, уж он-то не грезит!

Вскоре после того, как Лидувина вышла, появился пес.

— Иди сюда, Орфей, — сказал ему хозяин, — иди сюда! Бедненький! Как мало времени осталось тебе жить со мной! Она не желает держать тебя в доме. Куда я отдам тебя? Что мне с тобой делать? Что с тобой без меня будет? Ты способен умереть, я знаю. Только пес способен умереть, лишившись хозяина. Я был для тебя больше чем хозяином, я был твоим отцом, Богом! Она но желает держать тебя в доме, она прогоняет тебя! Ты, символ верности, будешь мешать ей? Как это понять?! Быть может, собака угадывает самые тайные мысли людей, живущих с ней рядом, и хотя она молчит… А я должен жениться, у меня нет другого выхода, кроме женитьбы… Если я не женюсь, то никогда не вырвусь из снов! Мне надо проснуться. Но почему ты так на меня смотришь, Орфей? Похоже, будто ты плачешь без слез! Ты хочешь мне что-то сказать? Я вижу, ты страдаешь от своей немоты. Зря я сказал, что ты не грезишь! Конечно, ты грезишь, Орфей! Разве могли бы люди быть людьми, если бы не было собак, кошек, лошадей, волов, овец и других животных, особенно домашних? Разве без домашних животных, принимающих на себя всю животную тяжесть жизни, смог бы человек достигнуть своей человечности? Если бы человек не приручил лошадь, разве ездила бы одна половина нашего рода верхом на другой? Да, вам обязана своим существованием цивилизация. И еще женщинам. Но, быть может, женщина — это тоже домашнее животное? И без женщин — был бы человек человеком? Ах, Орфей, скоро придет женщина и тебя прогонит!

И он прижал Орфея к груди, а пес, который и в самом деле будто плакал, лизнул его в подбородок.

Все уже было готово для свадьбы. Аугусто хотел отпраздновать ее скромно и уединенно, но будущая его супруга хотела вроде бы устроить более роскошное и шумное торжество.

С приближением дня свадьбы жених все с большим пылом добивался маленьких привилегий и доверия, а Эухения держалась все более чопорно.

— Но ведь через несколько дней мы уже будем принадлежать друг другу, Эухения!

— Именно поэтому! Необходимо уже сейчас уважать друг друга.

— Уважать, уважать… Уважение исключает любовь.

— Это ты так считаешь. Угомонись же ты, наконец.

И Аугусто замечал в ней иногда нечто странное, какую-то натянутость. Иной раз казалось, что она избегает его взгляда. И он вспомнил о своей матери, о своей бедной матери, о ее страстном желании, чтобы сын женился счастливо. Но сейчас, в преддверии женитьбы на Эухении, его больше всего мучили слова Маурисио, что тот возьмет с собой Росарио. Он ревновал, ревновал страстно и бесился, что пропустил такой случай, что показался смешным этой девчонке. «Теперь они вдвоем надо мной смеются, — говорил он про себя, — а он смеется вдвойне, потому что увозит от меня Росарио». Иногда у него возникало нестерпимое желание разорвать опутавшие его узы и снова завоевать Росарио, отнять ее у Маурисио.

— А что стало с той девочкой, с Росарио? — спросила его Эухения за несколько дней до свадьбы.

— Зачем ты мне напоминаешь о ней сейчас?

— Если тебе неприятно, я не буду!

— Нет, нет. Но…

— Просто она однажды прервала наше свидание. Ты больше ничего о ней не слышал? — И она посмотрела на него пронизывающим взглядом.

— Нет, ничего не слышал.

— Кто покоряет ее сердце или уже покорил его? — И, отведя взгляд от Аугусто, она устремила его в пространство, куда-то очень далеко.

В голове жениха мелькнуло странное предчувствие. «Она, наверное, что-то знает», — сказал он себе и потом вслух:

— Ты что-нибудь знаешь?

— Я? — ответила она, притворяясь безразличной, и снова посмотрела на него.

Между ними пролегла тень тайны.

— Надеюсь, ты ее уже забыл…

— Почему ты так упорно все спрашиваешь о ней?

— Не знаю! Но если уж говорить о другом, скажи, что происходит с мужчиной, когда другой увозит женщину, на которую он претендовал?

Волна крови прилила к голове Аугусто, когда он услышал это. У него возникло желание выскочить, побежать, найти Росарио, вернуть ее и привести к Эухении, чтобы сказать: «Вот она, она моя, а не… твоего Маурисио!»

До свадьбы оставалось три дня. Аугусто вышел из дома невесты, тяжело задумавшись. В эту ночь ему едва удалось заснуть. Утром, едва он проснулся, Лидувина вошла к нему в комнату.

— Тут вам письмо, сеньорите, только что принесли. Мне кажется, от сеньориты Эухении.

— Письмо? От нее? От нее письмо? Оставь здесь и иди! Лидувина ушла. Аугусто бросило в дрожь. Странная

тревога проникла в сердце. Он вспомнил Росарио, потом Маурисио. Но ему не хотелось трогать письмо, и он с ужасом смотрел на конверт. Он встал, умылся, оделся, велел подать завтрак, съел его. «Нет, нет, я не хочу читать его здесь», — сказал он. Аугусто вышел из дома, направился в ближайшую церковь и там, подле нескольких человек, слушавших мессу, распечатал письмо. «Здесь я должен буду сдерживаться, — сказал он себе, — ах, на сердце у меня ужасные предчувствия». В письме говорилось: