— Господин Передита, уж я о тебе позабочусь! Уж так позабочусь, господин Передита!
VII
Улицу освещал фонарь с рекламой па боковых стеклах: «Ссудная касса дона Кинтина». Одно боковое стекло было повреждено, и надпись была неразборчива. Над входной дверью «Ссудной кассы дона Кинтина» красовался желто-красный испанский флаг. Лампа с зеленым абажуром освещала прилавок. Ростовщик гладил старого рыжего кота мальтийской породы, который, казалось, догадывался о своем странном сходстве с хозяином. Вдруг кот и хозяин как-то оба разом вздрогнули и тревожно уставились на дверь. Кот, сидевший у гачупина на коленях, выгнулся дугой, упершись бархатными своими лапками в симметричные заплаты из новой материи. Господин Передита был в нарукавниках, за ухом у него торчало перо, а на голове красовалась засаленная шапочка, которую еще в далекие юные годы вышила его супруга:
— Добрый вечер, хозяин!
Сакариас Крестоносец, в пончо, широкополой шляпе и в юфтяных сапогах со шпорами, пригнувшись к луке седла, почти въехал на своем гнедом в лавку. Почтенный гачупин с вороватой подозрительностью взглянул на нежданного гостя:
— Вам кого?
— Вас, на пару слов.
— Привяжи коня и возвращайся.
— Он без уздечки, хозяин.
Господин Передана вышел из-за прилавка.
— Ну, что у тебя за дело?
— Хочу познакомиться с вами, хозяин! В округе вас все хорошо знают. Вот и я решил познакомиться! Только ради вас я и приехал на ярмарку, господин Передита.
— Э, да ты, я вижу, лишнего хлебнул и решил поиздеваться над стариком, который тебе в отцы годится. Уходи-ка ты лучше отсюда, покуда я стражу не кликнул.
— Не пугайтесь, господин Передита. Я пришел всего-навсего за залогом.
— А залоговая квитанция у тебя есть?
— Вот, прошу!
Крестоносен въехал внутрь и положил на прилавок окровавленный мешок. Гачупин отшатнулся:
— Грязный пропойца! Натрескался как свинья, вот и шляешься и хулиганишь. Забирай мешок — и марш отсюда!
Крестоносец доставал головой почти до потолка; грудь и лицо его оставались в тени, только руки и лука седла освещались стоящей на прилавке лампой.
— Господин Передита, ведь вы же сами потребовали от меня доказательства?
— Ах, ты еще издеваться?
— Развяжите мешок.
— Прекрати дурить и убирайся!
Крестоносец угрюмо повторил. В приглушенном голосе его проступал еле одерживаемый гнев:
— Хозяин, развяжите — и вам все будет ясно.
— Плевать я хотел! Коза там или свинья— лопай сам!
Гачупин втянул голову в плечи, видя, как над ним изогнулась тень Крестоносца.
— Господин Передита, я заставлю тебя развязать мешок зубами!
— Голодранец, я вижу, ты ищешь ссоры. Если хочешь, чтобы я чем-нибудь тебе помог, приходи, когда протрезвеешь.
— Хозяин, мы уладим наше дельце сейчас же! Помнишь индианку, которая заложила перстень за девять боливаров?
Почтенный гачупин скорчил наивную мину:
— Индианку? Нет, не помню. Надо взглянуть в закладную книгу. Девять боливаров? Значит, больше оно не стоило. В моей кассе расценки самые высокие.
— Ты хочешь сказать, что существуют еще большие мошенники? Но я пришел не только для этого. Вы, хозяин, донесли на индианку.
Гачупин истошно завопил:
— Разве могу я помнить все, что я переделал в тот день? Вон отсюда! Когда очухаешься, тогда и приходи! Потом посмотрим, нельзя ли увеличить цену!
— Э, нет, дельце это мы уладим сейчас же, тут на месте. Ты донес на индианку, так давай-ка объяснимся теперь же.
— Приходи, когда протрезвеешь.
— Хозяин, все мы смертны, а твоя жизнь, быть может, немного надежнее света вот этой коптилки. Хозяин, ну-ка скажи, кто засадил индианку в тюрьму? Неужто ты не знаешь, что ранчо ее опустело? Ничего, сейчас узнаешь! А мешок ты так и не раскрыл? Давай, господин Передита, да поживее!
— Ладно, ладно, только отвяжись, проклятый пьянчуга!
И с этими словами почтенный гачупин принялся развязывать мешок. Вид у старикашки был самый безразличный. В самом деле, какая разница, что там в мешке, козленок или поросенок? Когда же он увидел изгрызенную голову мертвого ребенка, лицо его исказилось ужасом:
— Убийца! Хочешь, чтобы я покрыл твое преступление? Вон отсюда, не впутывай меня в грязные свои дела! Вон! Я ничего не скажу! Но и ты не черни меня! Что ты можешь предложить мне? Горстку жалких монет? Человек моего положения не станет мараться из-за горстка жалких монет!
Тогда, задыхаясь от гнева, заговорил Сакариас:
— Перед тобой останки моего сынишки! Твой гнусный донос лишил его матери! Ее упрятали в тюрьму. Несчастного малыша бросили свиньям на поживу!
— Обвинении твоя пе по адресу! Что и говорить, зрелище жуткое! Вот уж беда, так беда! Но при чем тут Кинтин Переда? Колечко я тебе верну… Пусть пропадают деньги, что я за него заплатил… Распорядись ими по своему усмотрению… Похорони ребенка… Я понимаю, что ты напился, чтобы хоть как-то утешиться… Иди. Завтра придешь за перстеньком… Предай сперва Христианскому погребению эти останки.
— Нет, мерзавец, сперва ты пойдешь со мной!
VIII
Крестоносец яростным рывком вздыбливает коня, лассо захлестывает шею насмерть перепуганного гачупина. Судорожные взмахи рук, поворот коня… и все сливается в неясном бешеном вихре. Сакариас мчится по улице, волоча за собой тело гачупина. Звенят подковы, подпрыгивает и извивается на конце натянутой веревки гачупин. Пригнувшись в седле, вонзив шпоры в конские бока, всадник чувствует по напряжению веревки сопротивление подпрыгивающего на камнях тела. И с бегом коня стоическая индейская скорбь Сакариаса Крестоносца постепенно умеривается.
КНИГА СЕДЬМАЯ. ЧЕРНАЯ МАГИЯ
I
Ранчо Тикомайпу. Стоят оседланные для бегства кони. Полковник ла Гайдара ужинает с Ниньо Филомено. Отужинав, Филомено велит позвать детей. Нинья Лаурита, сдерживая волнение, идет за детьми. Ребята вбегают вприпрыжку, не обращая внимания на мать, которая делает строгое лицо и прижимает палец к губам. Не весел и хозяин, взор его овеян облаком грусти. На детей и жену он взглянуть не решается. Наконец, совладав с собой и преисполнившись твердой решимости, он поднимает голову.
II
Дети, сбившиеся гурьбой в светлом круге, отбрасываемом висячей лампой, вдруг притихли, словно почувствовав дуновение какого-то таинственного, исходящего от родителей ветерка.
— Дети. — начал Филомено, — всю жизнь я трудился для того, чтобы оставить вам состояние и избавить нас от горечи нищеты. Сам к познал ее и не пожелал бы познать ее вам. До сих пор это было главной заботой моей жизни, но теперь цель жизни представляется мне иной. Мой отец не оставил мне богатства. Вместо богатства он оставил мне честное имя, которое я хочу завещать и вам. Крепко надеюсь, что вы будете его ценить дороже всего золота мира, иначе мне будет стыдно за вас.
Всхлипнула Лаурита, жена ранчеро:
— Ты покидаешь нас, Филомено…
Жестом руки Филомено прервал ее. Столпившиеся вокруг дети взволнованно сверкали глазенками, но крепились. Никто не плакал.
— Прошу вашу мамочку спокойно выслушать то, что мне осталось еще сказать. До сих пор я полагал, что можно быть хорошим гражданином, работая не покладая рук для умножения семейного благосостояния и не принося ничего на алтарь отечества. Теперь совесть моя возроптала, и я хочу, чтобы завтра вам не пришлось бы краснеть за отца.
Лаурита разрыдалась:
— Стало быть, ты бежишь к революционерам?
— Вместе с этим моим другом.
Полковник ла Гайдара горделиво поднялся, протягивая ему руки:
— Друг мой, ты спартанский патриций, и я всегда буду с тобой!
Лаурита вздохнула:
— А если тебя убьют, Филомено?
— Ты воспитаешь наших детей и будешь напоминать им, что отец их умер за родину.