Отец Карлоса служил в различных провинциальных центрах и, получив чин столоначальника первого класса, был переведен в Мадрид. Человек он был непритязательный, а если иногда и настаивал, чтобы подчиненные называли его «ваша милость», то такое скромное требование свидетельствовало лишь о том, что он не хватал звезд с неба и не страдал чрезмерным самомнением. Когда он скончался, вдова его осталась с сыном, уже юношей, и двумя дочерьми. Семья жила на кое-какие сбережения и небольшую вдовью пенсию, еле-еле сводя концы с концами. Донье Антонии и старшей дочери Аделаиде пришлось начать работать.
Карлос, окончив среднюю школу в Бургосе, не смог продолжать учение из-за отсутствия средств. Донья Антониа очень сожалела об этом, но не потому, что Карлос отличался необыкновенными способностями, а потому, что считала высшее образование единственным способом, с помощью которого молодой человек из хорошей семьи, вроде ее сына, может достичь благополучия в жизни.
Карлитоса держали в гимназии благодаря протекции. Он не проявлял ни малейшей склонности ни к наукам, ни к искусству, ни к сочинению стихов. Он не был озорником, а скорее вялым, малоподвижным и не очень-то сообразительным мальчиком: никакой фантазии, один скрытый эгоизм, замешанный на притворстве и лицемерии, и вера в то, что в жизни самое главное: практичность и трезвый взгляд на вещи.
В Мадриде благодаря стараниям матери и хорошим рекомендациям его приняли с испытательным сроком в налоговое управление. Он был прилежным чиновником: приходил на службу вовремя, работал с усердием, точно выполнял указания начальства и не обращал внимания на сослуживцев — крикунов, скандалистов и богему, которые полагали, что они сидят в присутствии лишь для того, чтобы получать жалованье.
Карлос надеялся занять по конкурсу первую попавшуюся должность, пусть скромную, но постоянную, однако вакансий не объявлялось.
На вдовью пенсию доньи Антонии вместе с ее скромным приработком и небольшим жалованьем Карлоса и Аделаиды прокормить семью, не влезая в долги, можно было лишь с превеликим трудом. Семейство Эрмида проживало на улице Сан-Бернардино в квартире на верхнем этаже, куда они переехали после смерти отца.
Донья Антониа, тощая суровая женщина, всегда ходила в одном и том же платье. С людьми она держалась отчужденно п холодно и благожелательна была только с сыном: она жила надеждой на возвышение Карлоса. Она располагала известными связями и по мере сил поддерживала их. По соседству с ними жила студентка Матильда Левен, готовившаяся к экзаменам на звание учительницы и очень быстро ставшая задушевной подругой Аделаиды, сестры Карлоса.
Наедине с матерью Карлос делился своими надеждами и планами на будущее. Мать и сын обдумывали, обсуждали и лелеяли тысячи тайных замыслов и ходов. В расчетах доньи Антонии и ее отпрыска обе дочери, Аделаида и Эмилия, не занимали, по-видимому, серьезного места; поэтому речь о них никогда не заходила и к судьбе их интереса не проявлялось.
Аделаида, хилая, худая девушка, с неправильными чертами лица, казалась неприспособленной для житейской борьбы и успеха. Младшая же дочь, Эмилия, обещала стать куда более решительным, привлекательным и кокетливым созданием.
Из-за отсутствия нравственной чуткости, столь часто встречаемого в необеспеченных семьях, в доме Эрмиды постепенно сложилось такое положение, при котором на плечи слабого легло больше тягот, чем на плечи сильного. Одной из девушек выпала роль Золушки, другой — роль принцессы.
Развлечения ради Карлос по совету Аделаиды принялся ухаживать за Матильдой, той самой будущей учительницей, что жила по соседству. Она приняла его ухаживания, и вскоре молодые люди уже вели себя как жених и невеста, строя планы будущей супружеской жизни.
VIII
Неожиданно для всех у Карлоса обнаружилось литературное призвание. Этой мнимой склонностью он был обязан своей невесте Матильде. У Матильды Левен были литературные способности, она сочиняла стихи и писала небольшие остроумные рассказы. Не отличаясь особой красотой, студентка обладала прирожденным обаянием, была приятной и занимательной собеседницей. Будущая учительница влюбилась в Карлоса. Он показался ей славным юношей, хорошим, почтительным и любящим сыном. Это были обманчивые иллюзии, слепота, на которую обрекает человека страсть, мешающая ему трезвыми глазами взглянуть на предмет своей любви. Карлос относился к Матильде довольно прохладно, зато она все больше восторгалась своим избранником.
Карлос был недурен собой, крепкого сложения, лицо с правильными чертами, хотя, в общем-то, заурядное. Присмотревшись к юноше внимательнее, в нем легко можно было подметить какую-то убогость и вялость.
Матильда упрекала Карлоса в нерешительности и отсутствии энергии. Она полагала, что робость его объясняется не слабым и неразвитым умом, а лишь наивностью и чрезмерной почтительностью.
— Почему ты не пишешь для газет? — спросила она однажды.
— Потому что мне в голову ничего не приходит.
— А вот мне приходит. Не знаю, глупости это или нет, но в голове у меня постоянно что-нибудь вертится.
— Ну, так напиши что-нибудь и напечатайся.
— Нет, я не хочу печататься под своим именем. В Испании писательница или женщина-ученый вызывает у людей только смех. Не хочешь ли опубликовать что-нибудь из моих писаний под своим именем?
— Давай попытаюсь.
Карлос послал в разные газеты сочинения Матильды, подписавшись своим именем, и вскоре рассказы и заметки были опубликованы как его собственные.
Полное имя Матильды Левен, дочери шотландского штурмана, женатого на басконке, было Левен-и-Эчеверри. Детство она провела в Бильбао и считала себя настоящей испанкой. После смерти отца, погибшего при кораблекрушении, она вместе с матерью переселилась в Мадрид. Мать ее была замкнутая, нелюдимая женщина, всегда ходившая в черном.
Природа наградила Матильду изяществом, блестящими глазами, черты ее живого лица дышали умом и смелостью. Она отлично декламировала стихи и была большой поклонницей Беккера, поэзия которого ей особенно нравилась. Дома у нее хранилось усердно читаемое собрание сочинений Вальтера Скотта в подлиннике. Кроме того, она была музыкантшей и с завидной выразительностью исполняла произведения Бетховена, Шуберта и Шумана. Матильда, восторгавшаяся Карлосом, считала своего жениха человеком исключительным, великодушным и благородным. Зато Карлос в глубине души злился на невесту: он слишком хорошо понимал, что она талантлива. Превосходство Матильды и ее бескорыстие унижали его.
На службе и на улице люди часто заговаривали с Карлосом о статьях его соседки, которые он выдавал за свои. Ему приходилось внимательно читать их, чтобы не попасть впросак, отвечая на поздравления и шутки знакомых. У Матильды действительно были воображение и талант, что и удивляло и возмущало Карлоса. Откуда у этой женщины такие мысли и столько выдумки? Все это порождало в нем смешанное чувство изумления и презрения.
— Я вижу, вы печатаетесь в газетах. Вот никогда бы не подумал! — говорил кто-нибудь Карлосу.
И это было все равно что сказать: «Я не предполагал, что у вас есть способности. Я считал вас более глупым и невежественным».
Другие полусерьезно, полушутливо уверяли:
— Дружище, я уже давно раскусил вас.
— Как так?
— По вашему виду я сразу понял, что в вас есть нечто поэтическое. И не обманулся.
Похвалы знакомых лишь усугубляли раздражение Карлоса против невесты. В детстве он почти ничего не читал. Весь его читательский багаж составляли два-три романа Фернандеса-и-Гонсалеса,{210} Переса Эскрича{211} да несколько французских рассказиков из «Корреспонденсия де Эспанья».{212}
Мать Карлоса, донья Антониа, с самого начала разгадала его тайну. Рассказы и заметки за подписью сына не могли принадлежать его перу: она считала, что у него нет никакого литературного дарования. Но это, по ее мнению, свидетельствовало отнюдь не о бесталанности Карлоса, а скорее напротив, — о превосходстве его натуры. Сочинительство не к лицу положительным, благородным людям: заниматься этим пристало лишь разному кабацкому сброду, дуракам и оборванцам, которые не выпускают изо рта трубку, ходят с длинными сальными волосами и беспробудно пьянствуют.