Будь у Тьерри достаточно душевных сил и вера в бога, он, несомненно, последовал бы примеру пианиста из Памплоны, который играл раньше в «Артистическом кафе», а теперь, по слухам, ушел в один из бургосских монастырей.

Тьерри плохо спал. Измученный долгими часами бессонницы, он тщетно пытался забыться сном — это удавалось ему только под утро, да и то ненадолго. Он запомнил все звуки в квартале: пение петухов на рассвете, грохот тележек мусорщиков, крики бродячих торговцев, звон колокола в дальней церкви, голоса продавцов газет. Нередко его будил слепой нищий старик француз, игравший на старинной шарманке чувствительные мелодии. Утром он слышал разговоры Бельтрана и Сильвестры, крики детей, стук плотницкого молотка в мастерской. Приступы отчаяния чередовались у Хадме с периодами полного равнодушия.

— У него есть еще в запасе кое-какие силы, — уверял Монтойа. — Если он не наделает глупостей и правильно проведет зиму, весной его можно будет отправить в горы, а там посмотрим…

Тьерри был весьма встревожен расходами по дому и говорил Сильвестре, что если уже нет денег, то ему лучше отправиться в больницу. Иногда он горько жаловался на то, что Конча бросила его, и строил нелепые планы поездки к ней в деревню.

— Не сходите с ума, сеньорито, — умоляла Сильвестра. — Что сказала бы ваша бедная матушка! А эта женщина еще вернется, не сомневайтесь: она любит вас. Она снова приедет сюда, и вы с ней еще поладите.

— А по-моему, она не приедет.

— Что вы! Как ей не приехать! Не дурите… Она приедет, она не сможет жить без вас.

Священник дон Антолин, стуча кулаком но столу и бранясь, призывал Хайме быть мужчиной. Дон Клементе, Диас дель Посо и Вегита в один голос советовали ему набраться твердости. Как-то раз к Хайме явился с визитом Альфредиссимо в сопровождении элегантного и приятного церковнослужителя, довольно светского вида. Узнав, что Тьерри болен, Альфредиссимо сильно расстроился и предложил свои услуги. Спутник его оказался баскским иезуитом, в свое время жившим в Англии и в Соединенных Штатах. Он был знаком с Кончей Вильякаррильо, которая наверняка и прислала его.

Иезуит, маленький симпатичный ясноглазый человечек, видимо, знал об отношениях Тьерри с Кончей. Все трое долго говорили об общих знакомых, особенно о семье Вильякаррильо. Альфредиссимо уверял, что у маркиза очень добрая душа; возможно, он во многом заблуждался, но все-таки он был на редкость сердечный малый.

— Мне кажется нелепым, что вы, человек с такими задатками, губите свою жизнь и молодость, цепляясь за женскую юбку, — упрекнул Хайме иезуит.

Тьерри внимательно выслушал его и во многом с ним согласился.

Иезуит и Альфредиссимо сердечно распрощались и, уходя, сказали:

— До скорой встречи!

Через несколько дней в доме Тьерри довольно весело отпраздновали сочельник. В кабинете, где уже пылал камин, собрались Бельтран, его жена, их дети, а также дон Антолин, дон Клементе, художник Диас дель Посо и Вегита, все они были холостяками. Дон Клементе называл всех бродячими псами. Дон Клементе принес две бутылки вина, подаренные ему, Вегита — банку консервированных лангустов. Поужинав с отменным аппетитом, дети развеселились и запели. Бельтран принес гитару. Маленькая Сильвия продекламировала «Песню пташек» святого Антония Падуанского^{313} и его новену,^{314} сопровождавшуюся рефреном:

Затем Сильвестра, не страдавшая большой набожностью, спела своим пронзительным голосом деревенской женщины, аккомпанируя себе на бубне, несколько грубоватых и довольно непристойных народных частушек:

За этим последовал еще один куплет в том же духе:

Бельтран, бывший, без сомнения, более поэтичной натурой и настроенный в этот вечер особенно грустно, спел:

Вегита поведал историю о фальшивомонетчиках, в которой участвовал знаменитый Мариано Конде. Деметриус Беккерианский с большим чувством прочитал стансы своего любимого поэта. Хайме спросил дона Антолина, что поделывают старушки-спиритки из квартала Гиндалера. Священник рассказал, как он наставил старых оккультисток и колдуний на путь истинный, что само по себе уже походило на чудо. В ответ на это Бельтран рассказал историю, широко известную в его родных краях.

— Жил-был садовник, — начал он, — и росло у него во дворе ореховое дерево, не дававшее плодов. Видя это, он взял топор и срубил его. Священнику, приятелю садовника, понадобилась для церкви фигура святого. Он попросил отдать ему срубленное дерево и отнес его резчику, чтобы тот сделал статую. Когда работа была закончена, священник пригласил садовника поглядеть на святого, поставленного в алтаре часовни. Садовник внимательно осмотрел скульптуру и произнес:

— Наш Бельтран — сущий Санчо Панса, — смеясь, заметил дон Антолин. — Что ни слово, то поговорка или прибаутка.

В ту ночь Хайме лег в постель, испытывая какое-то беспокойство. его мучил жар. Заснул он не скоро: мешали песни на улице. Во сне ему пригрезилось, что он очутился в сумасшедшем доме, где живут мужчины и женщины с головами животных. В этих существах он угадывал своих знакомых. С трудом растолкав их, он добрался до массивной двери, а когда попытался выйти, столпившиеся люди, и среди них маркиз Вильякаррильо, сказали ему: «Чтобы выйти отсюда, нужно ответить на наши вопросы. Мы врачи». Он испуганно остановился, не зная, что сказать, и в эту минуту какой-то служитель несколько раз повторил ему: «Уходите отсюда; это не врачи, а сумасшедшие».

Тьерри проснулся, но еще долго его била дрожь. Наконец пришел в себя и подумал, что, продолжая жить столь уединенно, он совсем свихнется. Волнение, борьба и опасности — вот что ему нужно.

Все утро Тьерри пребывал в волнении, а днем оделся и вышел из дома, словно собираясь погулять на солнце. Стоял зимний день, холодный, но очень ясный. Хайме заранее достал из ящика письменного стола и сунул в жилетный карман золотые часы и кольцо с камнем, которые решил заложить. Эти вещи да медальон с портретом матери — вот и все, что у него осталось. Закладывать медальон Тьерри не собирался. Он дошел до жилища ростовщицы доньи Пакиты, предложил часы и перстень и получил за обе вещи триста песет. Оттуда он сразу же направился на площадь Кеведо, нанял экипаж сеньора Бенигно и поспешил на Южный вокзал. Хайме решил поехать в деревню, где жила Конча, и предложить ей выбор: либо он, либо муж. Третьего быть не может. Он взял билет первого класса п устроился на диване. В поезде он был безразличен ко всему — к входившим и выходившим пассажирам, к разговорам попутчиков. Все казалось ему столь же нереальным, как сегодняшний сон. Кто-то обратился к нему с вопросом, и он ответил «что?» с таким удивленным и безучастным видом, что его приняли за больного иностранца и оставили в покое. Утром, с первыми лучами солнца, он сошел на нужной станции и спросил носильщика, где расположено имение маркиза Вильякаррильо. Находилось оно далеко, дорога была плохая, но Хайме это не остановило. На ближайшем постоялом дворе он осведомился, как туда добраться, и ему предложили коляску или верховую лошадь.