— Только не я, — ответила она и весело засмеялась.

— Угодно еще что-нибудь, сеньора? — спросил лакей.

— Нет, можете идти.

Мартин был в полном недоумении. Лакей опустил тяжелую портьеру, и они остались наедине.

— Мартин, — сказала дама, поднявшись с дивана и кладя свои маленькие руки ему па плечи. — Неужели ты меня не помнишь?

— Нет, в самом деле нет.

— Я Линда.

— Какая Линда?

— Та Линда, которая была в Урбии, когда там был укротитель и когда умерла твоя мать. Неужели ты не помнишь?

— Вы Линда?

— О! Не говори со мной на «вы». Да, я Линда. Я узнала, как ты попал в Логроньо, и приказала тебя разыскать.

Так, значит, ты та самая девчонка, которая боролась с медведем?

— Она самая.

— И ты меня узнала?

— Да.

— Я бы тебя не узнал.

— Ну, говори, рассказывай про свою жизнь. Ты не знаешь, как мне хотелось с тобой увидеться. Ты единственный мужчина, за которого меня побили. Помнишь? Я к тебе как к родному привязалась и часто думала: «Где сейчас Мартин? Что он делает?»

— Ты это серьезно? Удивительно! С тех пор прошло столько времени! А мы оба все еще молодые.

— Ну, рассказывай же! Рассказывай! Как тебе жилось? Чем ты занимался?

Взволнованный Мартин сообщил ей обо всем, что с ним случилось за это время. Потом Линда рассказала о себе, о том, как она вела бродячую жизнь канатной плясуньи, пока один богатый сеньор не предложил ей свое покровительство и не забрал ее из цирка. Теперь этот сеньор, человек с титулом, владелец крупных имений в Риохе, хочет на ней жениться.

— И ты пойдешь за него? — спросил Мартин.

— Конечно.

— Значит, ты скоро станешь графиней или маркизой?

— Да, маркизой, но, милый мой, это не приводит меня в восторг. Я всегда была свободной, цепи — не для меня, пусть даже золотые. Да ты побледнел! Что с тобой?

Мартин чувствовал страшную усталость, плечо у него болело. Узнав, что он ранен, Линда настояла, чтобы он остался у нее.

Рана, к счастью, оказалась неглубокой и быстро затянулась.

Линда не отпустила Мартина и на следующий день, и, попав во власть ее нежного очарования, раненый обнаружил, что его недомогание представляет опасность скорее для его чувств, нежели для здоровья.

— Пусть сообщат моему зятю, где я нахожусь, — несколько раз просил Мартин Линду.

Она послала слугу по гостиницам, но ни в одной из них ему ничего не могли сообщить ни о Баутисте, ни о Каталине.

Если бы Салакаин знал «Одиссею», он, возможно, сравнил бы Линду с волшебницей Цирцеей,^{174} а себя самого с Одиссеем, но так как Мартин не читал поэмы Гомера, подобное сравнение не пришло ему в голову.

Зато ему неоднократно приходило в голову, что он ведет себя как подлец, но Линда была так очаровательна! Она так] восхищалась им! И заставила его забыть Каталину. В течение! многих дней он проклинал свою жестокость, но все не мог решиться покинуть гостеприимный кров. Представ перед судом своей совести, он сумел убедить ее, что во всем виноват Баутиста, на чем и успокоился.

«Куда провалился этот человек?» — спрашивал он себя.

Через неделю после встречи с Линдой, проходя под аркадами главной улицы Логроньо, он увидел Баутисту, который шел ему навстречу, неторопливый и спокойный, как всегда.

— Где ты пропадаешь? — воскликнул в сердцах Мартин.

— Это я тебя должен спросить: где ты пропадаешь? — ответил Баутиста.

— А где Каталина?

— Откуда я знаю! Я думал, тебе известно, где она, думал, вы уехали вдвоем, не предупредив меня.

— Значит, ты не знаешь?

— Я — нет.

— Когда ты с ней говорил в последний раз?

— В тот самый день, как мы сюда приехали: восемь дней тому назад. Когда ты пошел обедать к сеньоре Брионес, Каталина, монахиня и я отправились в гостиницу. Время шло, а ты все не возвращался. Каталина спрашивает: «Где он?»— «Почем я знаю?» — говорю. В час ночи вижу, что ты не идешь, и пошел спать. С ног валился от усталости. Проснулся очень поздно — монахиня и Каталина исчезли, а тебя все нет. Подождал еще день — никто не появляется, и я решил, что вы уехали вместе; отправился в Байонну и отнес векселя Леви-Альваресу. Потом твоя сестра стала ко мне приставать: «Куда девался Мартин? С ним что-нибудь случилось? Я написал Брионесам, они ответили, что ты здесь и весь город возмущен твоим поведением, поэтому я и вернулся.

— Да, это правда, я виноват, — сказал Мартин. — Но где может быть Каталина? Не уехала ли она вместе с монахиней?

— Скорее всего.

После встречи и разговора с Баутистой Мартин почувствовал себя освобожденным от колдовских чар Линды и с огромным усердием взялся за поиски Каталины. Он узнал, что одна из двух остановившихся в гостинице путешественниц уехала поездом, другая, монахиня, отбыла в экипаже в направлении Лагуардии.

Мартин и Баутиста решили, что, по всей вероятности, обе скрываются в Лагуардии. Без сомнения, монахиня, воспользовавшись отсутствием Мартина, восстановила свое влияние на Каталину и убедила девушку вернуться с ней вместе в монастырь.

Если бы Каталина находилась в каком-нибудь другом городе — не у карлистов, она обязательно дала бы о себе знать.

И они отправились по следу монахини. На постоялом дворе в Асе им удалось дознаться, что несколько дней тому назад какая-то монашка пыталась проехать в экипаже в Лагуардию, но, увидев, что дорога занята войсками либералов, которые осадили этот город, она повернула назад. Люди с постоялого двора предполагали, что монахиня, должно быть, возвратилась в Логроньо, если только она не попыталась проникнуть в осажденную Лагуардию на верховой лошади — по дороге, которая ведет в Лансьего, через Ойон и Виньяспре.

Мартин и Баутиста побывали в Ойоне, а потом в Йекоре, но никто не смог дать им никаких сведений. Оба городка были почти безлюдны.

Сверху, с дороги, они увидели посреди огромной равнины окруженную стеной Лагуардию. На севере равнины высился, тоже как серая стена, Кантабрийский хребет, на юге взгляд не встречал никаких препятствий вплоть до самых гор Панкорбо.

Внутри желтоватого многоугольника городской стены нельзя было различить ни крыш, ни колокольни — Лагуардия была похожа не на город, а скорее на крепость. В одном углу степы возвышалась башня, окутанная в ту минуту густым облаком дыма.

Когда они покидали Йекору, им навстречу попался голодный, оборванный человек, он заговорил с ними и рассказал, что карлисты не сегодня завтра оставят Лагуардию. Мартин спросил его, можно ли проникнуть в город.

— Через ворота не попадешь, — ответил тот, — но на стене между Торговыми и Языческими воротами есть пробоины, по ним-то я и вскарабкался.

— А как же часовые?

— Их сплошь да рядом не бывает на месте.

Мартин и Баутиста спустились из Лансьего по тропе на дорогу и подошли к позициям либералов. Только что закончился артиллерийский обстрел окопов карлистов, и пехота либералов пошла в атаку; противник уже покидал свои позиции, ища укрытия за городской стеной.

Полк капитана Брионеса находился на передовой. Мартин спросил, где капитан, и разыскал его. Брионес познакомил Салакаина и Баутисту с офицерами, своими товарищами; вечером они вместе выпили и сыграли в карты. Мартин выиграл, и продувшийся в пух и прах лейтенант-арагонец, чтобы отомстить ему, стал ругать басков; завязался глупейший спор, один из столь частых в Испании споров между самолюбиями разных ее провинций.

Лейтенант-арагонец сказал, что баски страшно тупой народ и один карлистский капитан, чтобы научить их делать повороты направо и налево, поднимал кверху руку с пучком соломы; скомандует, например: «Направо кру-гом!» — и тут же быстро перекидывает солому в правую руку и добавляет: «За соломой!» Лейтенант утверждал, что баски к тому же трусы и согласны воевать только возле своего дома.