— Что случилось, сержант?

— Мы взяли в плен карлистского генерала и двух монахинь.

Мартин удивился, почему сержант называет его карлистским генералом, но, увидев, как лейтенант отдал ему честь, понял, что мундир, который он нашел в Эстелье, принадлежал генералу.

Их ввели в караульное помещение, где несколько солдат спали на жалких постелях, а остальные грелись возле большой жаровни с углями. К Мартину, из-за его мундира, отнеслись с большим почтением. Он попросил лейтенанта разрешить, чтобы Каталина была с ним.

— Это ваша супруга?

— Да, это моя жена.

Лейтенант согласился и провел обоих в неопрятную комнату, предназначавшуюся для офицеров.

Настоятельница, Баутиста и служка не удостоились такой чести — их оставили в караулке.

Один из сержантов, старик андалузец, принялся ухаживать за настоятельницей и отпускать ей комплименты, бывшие в ходу у писателей-классиков; сказал, что глаза ее подобны двум ярким звездам, что она похожа на Утрерскую Деву Утешительницу,^{173} и наговорил еще кучу всяких лестных слов из тех, что встречаются в старинных альманахах.

Баутисту так рассмешили комплименты андалузца, что он тихонько засмеялся.

— А ну, замолчи, карлистская свинья, — сказал ему сержант.

— Да я что? Я ничего, — ответил Баутиста.

— Если ты не перестанешь, я тебя проткну, как жабу.

Баутисте пришлось отойти в угол и смеяться там, а настоятельница и сержант продолжали беседу.

В полдень явился полковник, который, увидев Мартина, по-военному отдал ему честь. Мартин рассказал о своих приключениях, но, услышав о них, полковник нахмурил брови.

«Этим офицерам, — подумал Мартин, — не правится, что простой невоенный человек справился с делами потруднее, чем их дела».

— Вы поедете в Логроньо, и посмотрим, удостоверят ли там вашу личность. Что с вами? Вы ранены?

— Да.

— Я пришлю врача.

И действительно, вскоре пришел доктор, осмотрел Мартина, перевязал его, а затем вправил кисть служке, который вопил и визжал, как грешник в аду. После обеда привели лошадей, выпряженных из экипажа, заставили путешественников сесть на них, и под охраной целой роты солдат кавалькада направилась в сторону Логроньо.

Когда подъехали к мосту через Эбро, прачки, стиравшие в реке белье, выбежали на дорогу посмотреть на странную процессию, и некоторые из них запели, обращаясь главным образом к монахине:

Бедная настоятельница вся даже посинела от злости. Мартин и Баутиста, несколько ошеломленные этим шумным чествованием, с улыбкой поглядывали друг на друга.

В Логроньо они остановились возле казармы, и какой-то офицер проводил Мартина наверх, к генералу. Салакаин поведал генералу о своих приключениях, и тот заявил:

— Если бы у меня была уверенность, что все, сказанное вами, — правда, я бы немедленно освободил вас и ваших попутчиков.

— Но чем же я докажу правдивость моих слов?

— Не мог бы кто-нибудь опознать вас? Нет ли у вас здесь знакомого? Торговца какого-нибудь?

— Нет.

— Жаль.

— Постойте, есть у меня знакомые, — сказал вдруг Мартин, — я знаю сеньору Брионес и ее дочь.

— А капитана Брионеса вы тоже знаете?

— Да.

— Тогда я его вызову; скоро он будет здесь.

Генерал послал своего адъютанта, и через полчаса явился капитан Брионес и охотно удостоверил личность Мартина. Генерал освободил всех.

Мартин, Каталина и Баутиста уже собирались уйти втроем, — несмотря на возражения настоятельницы, когда капитан Брионес сказал:

— Друг Салакаин, моя мать и сестра требуют, чтобы я привел вас к обеду.

Мартин объяснил своей невесте, что он никак не может отказаться от приглашения, и, оставив Каталину с Баутистой, последовал за офицером. Дом сеньоры Брионес находился в центре города, на улице с аркадами. Росита и ее мать встретили Мартина с распростертыми объятьями. История его появления в Логроньо в обществе какой-то сеньориты и монахини облетела уже весь город.

Мать и дочь засыпали его вопросами, и Мартину пришлось рассказать им свои приключения.

— Что за человек! — говорила донья Пепита, осеняя себя крестным знамением. — Да вы просто сам дьявол.

После обеда явились несколько подружек Росы Брионес, и Мартину снова пришлось рассказывать о своих похождениях. Потом пошла послеобеденная болтовня, начались песни. Мартин иной раз думал: что сейчас делает Каталина? Но потом, за разговором, забывал о ней.

Донья Пепита сообщила, что ее дочери пришло в голову выучиться играть на гитаре, и настояла, чтобы Росита спела.

— Да, да, спой, — просили девушки.

— Спойте, пожалуйста, — поддержал их Салакаин.

Росита принесла гитару и, аккомпанируя себе, спела несколько песенок, потом, как бы в честь Мартина, затянула сорсико на испанские слова:

Припев у песни был такой:

И, запевая его, Росита так поглядывала на Мартина своими блестящими черными глазами, что он окончательно позабыл о дожидающейся его Каталине.

Когда он вышел из дома сеньоры Брионес, было около одиннадцати часов ночи. Очутившись на улице, Мартин осознал, как грубо поступил с Каталиной, и отправился на поиски своей невесты. Он принялся спрашивать о ней по гостиницам. Большинство из них уже было заперто. В одной, на улице Эсполон, ему сказали:

— Здесь остановилась одна сеньорита, но она спит у себя в комнате.

— Вы не могли бы известить ее о моем приходе?

— Нет.

Баутисты тоже нигде не было видно.

Не зная, что делать, Мартин вернулся на ту улицу, где жили Брионесы, и стал прогуливаться под аркадами.

«Если бы не Каталина, — подумал он, — я мог бы остаться здесь и посмотреть, в самом ли деле Росита относится ко мне так, как мне показалось».

Он был погружен в эти мысли, когда дорогу ему загородил какой-то мужчина, по виду лакей, и сказал:

— Вы дон Мартин Салакаин?

— Я самый.

— Будьте добры последовать за мной. Вас хочет видеть моя госпожа.

— А кто ваша госпожа?

— Она велела сказать, что она подруга вашего детства.

— Подруга моего детства?

— Да.

«Не может быть, — подумал Салакаин. — Если в детстве я водился с кем-нибудь, у кого были лакеи, так, значит, сам того не ведал».

— Ну что ж, пойдемте к моей подруге, — сказал он.

Лакей прошагал под аркадами, свернул за угол, толкнул

дверь большого дома и вошел в нарядный подъезд, освещенный большим фонарем.

— Проходите вперед, сеньорито, — сказал лакей, указывая на лестницу, покрытую ковром.

«Тут, должно быть, ошибка, — подумал Мартин, — Не иначе».

Они поднялись по лестнице, слуга откинул портьеру и пропустил Салакаина в комнату. На диване сидела, листая альбом, незнакомая женщина — маленькая, изящная, светловолосая и очень нарядная.

— Простите, сеньора, — сказал Мартин, — я полагаю, мы с вами стали жертвами какой-то ошибки…