Ближайшая продовольственная лавка и кабачок «Вальдепеньера» принадлежали Бороде, смуглому бородатому коротышке-галисийцу. Это был большой хитрец и краснобай, слывший социалистом и часто разглагольствовавший на митингах. Фонарщик некоторое время служил приказчиком в лавке, где был еще мальчик-подручный. Как-то раз, вечером, когда Бельтран укладывал в чулане консервные банки, а подручный был в погребе, в лавку вошли Горбун и Пижон, которых фонарщик тогда еще не знал. Они попросили у него какие-то консервы, он пошел за товаром, но вдруг почувствовал что-то неладное, быстро обернулся и увидел, что Пижон навалился на прилавок и старается дотянуться до кассы. Тогда Бельтран любезно обратился к жуликам:
— Я позову мальчика: то, что вы просите, хранится в погребе.
Он крикнул подручного и выждал, пока тот поднимется, затем взял задвижку, которой закрывались железные жалюзи витрины, и объявил ворам:
— А ну, вон отсюда! Накрыли вас, субчиков. Ясно, зачем вы сюда пожаловали.
— Ну, так скажи, зачем? — насмешливо бросил Горбун.
— Убирайтесь, или позову полицейского. — И Бельтран поднял над головой задвижку.
Горбун и Пижон отступили к двери, где первый из них, шутовски отвесив церемонный поклон и сделав рукой такой жест, словно он что-то крадет, громко сказал:
— Прощай, коллега!
— Почему же «коллега»? — осведомился Тьерри, выслушав рассказ.
— Они хотели дать мне понять, что торгаш — такой же вор, как и они.
Все эти истории немало развлекали Хайме. Бельтран-фонарщик рассказывал о том, к каким ухищрениям прибегают жители квартала Куатро-Каминос, чтобы продлить свое существование, как они таскают дрова с королевских угодий, обворовывают могилы на заброшенном кладбище на улице Магальянес и скрываются в морге на Тетуанской дороге.
Все что видел вокруг себя Бельтран, вызывало в его памяти какую-нибудь историю или анекдот. Направляясь из дому на холмы Монтелеон, он неожиданно останавливался и говорил:
— Я видел, как вот здесь, на этом месте, казнили цареубийцу Отеро.{230} Его удавили гарротой.
Подходя к Гипдалере, он подробно рассказывал о преступлении, совершенном в этом квартале: неверная жена, ее любовник и его друг зверски убили мужа. Свое повествование Бельтран заканчивал словами:
— Я видел их троих на виселице, у стены тюрьмы Модело.
Бельтран знал много жутких историй, происшедших на кладбище в том квартале, где он жил прежде. По его словам, все могилы богачей обязательно раскапывались и обворовывались. Существовала легенда о том, что первым покойником, похороненным на Северном кладбище, была любовница Пене Бутылки{231} и что на следующий день гроб с ее останками украли и зарыли в саду одного из домов. В иных могилах находили погребенных, которые в момент захоронения были еще живы и царапали ногтями крышку гроба. От рассказов Бельтрана у кого угодно волосы становились дыбом. Фонарщик любил порассуждать на загробные темы. Из его объяснений следовало, что заживо людей погребали во время эпидемий. Слышал Бельтран и о том, что на кладбище, рядом с его прежним домом, сожгли труп священника Мерино{232} и что между кладбищем и больницей Ла-Принсеса находится место, где некогда высился крест святой инквизиции и сжигали грешников.
Фонарщик подробно описывал осквернителей кладбищ, воровавших каменные могильные плиты для продажи в сырные лавки и медь с гробов для сбыта старьевщикам, и злодеев, которые забирались в склепы, там ночевали и хранили наворованное добро в гробах.
С большим удовольствием повествовал Бельтран о том, как когда-то на кладбище Патриаркаль он помог могильщику вскрыть запаянный цинковый гроб, где покоился труп епископа в митре и полном облачении. Когда гроб был взломан, говорил фонарщик, оттуда потянуло таким запахом, что они едва не потеряли сознание. Да, от мертвого епископа тоже не святым духом пахнет.
Бельтран был знатоком городских окраин и лучше любого разбирался в географии мадридских предместий. Фонарщик водил знакомство со всеми проживавшими в его квартале грабителями, птицеловами и браконьерами, которые ловили в Эль-Пардо{233} кроликов, фазанов и ланей, принадлежавших королю, и сбывали их в ближайших харчевнях. Побывал Бельтран и в Париже: заключив контракт с одним испанским импресарио, он уехал туда в качестве служителя при быках для корриды, а также на площадке для игры в пелоту. Однако берега Сены не вдохновляли его — он не создан был для жизни на чужбине.
Заинтерсовался Тьерри и еще одним жителем квартала. Этот господин, на которого не раз работал Бельтран, был обыкновенным вором, обкрадывавшим частные дома, — словом, одним из тех, кого на языке полиции именуют домушниками. Он жил в небольшом особняке, который занимал выгодную стратегическую позицию и, словно часовой на посту, одиноко стоял на краю квартала. Звали вора дон Хосе. Он почти не выходил из дому. Ни с кем не разговаривал. Только с Бельтраном открывал душу, пускаясь в откровенности. У этого невысокого, щуплого, лысого, приятного с виду человека были жена и двое детей — сын и дочь. Он располагал кое-каким состоянием, которое сколотил благодаря тому, что долгое время обкрадывал могилы. Дон Хосе в совершенстве владел четырьмя языками и с одинаковой легкостью выдавал себя за Гомеса из Севильи, Солера из Барселоны,{234} Смита из Ливерпуля или Дюрапа из Пуатье.
По рассказам Бельтрана, в последние годы этот человек совершал кражи без всякой подготовки и сообщников. Он был виртуозом в своем деле и работал в одиночку.
В иной воскресный или праздничный день дона Хосе вдруг охватывала жажда приключений, он поддавался прихоти и начинал действовать. Домушник надевал весьма элегантный костюм, набрасывал на плечи плащ, брал с собой отмычку и другие необходимые инструменты, прощался с домочадцами с таким видом, словно уходит на прогулку, и направлялся в какой-нибудь отдаленный богатый квартал.
Там дон Хосе подходил к подъездам особняков, звонил и, когда ему открывали, называл какое-нибудь вымышленное лицо; если на его звонки никто не отзывался, вор немедленно принимался за работу, быстро взламывал замок и проникал в дом.
Дон Хосе запирал дверь изнутри, обходил комнаты и планомерно грабил их. Он тщательно осматривал все, отбирая наиболее ценные предметы и оставляя тяжелые, неудобные для переноски вещи. Затем он вытаскивал из кармана куртки заранее приготовленный черный мешок, складывал туда добычу, открывал дверь, оглядывал улицу и, не заметив ничего опасного, закутывался в плащ и уходил.
Если во время этой тонкой операции его заставали врасплох, он прерывал работу, подходил к двери и учтиво обращался к испуганному пришельцу с просьбой вызвать жандармов — он, дескать, готов без всякого сопротивления отдать себя в их руки. Благодаря этому его осуждали за попытку кражи, то есть за деяние, которое согласно соответствующей статье уголовною кодекса влечет за собою незначительное наказание.
Дон Хосе уверял Бельтрана, что воровство волнует сильнее любой другой страсти. Любовь, честолюбие, политика — все это тускнеет рядом с ним. Чтобы подтвердить свою мысль, он рассказал Бельтрану следующий анекдот:
Как-то раз в Кадисе готовилось ограбление, затеянное одним очень ловким вором из Хереса и его приятелем из Пуэрто-де-Санта-Мария. Житель Хереса был страстный любитель напитка, названного по имени этого города, и других вин не переносил. Вор же из Пуэрто утверждал, что самое лучшее вино — это мансанилья, изготовленная в его родных местах. Ловкач из Хереса обдумывал предстоящее дело, пребывая в мечтательном настроении и потягивая свое любимое вино. В это время приходит его друг из Пуэрто, приносит бутылку мансанильи и наливает в стаканы. Вор из Хереса машинально берет стакан, делает глоток, испуганно раскрывает глаза и изрекает:
