— Нет. Никого здесь нет, нет никого.
Он хотел было вернуться обратно в подъезд, но старуха приподняла фонарь так, что свет упал на нижние ступени лестницы. Мартину не оставалось ничего другого, как подняться по лестнице выше, перешагивая сразу через две ступеньки.
— Придется провести ночь тут, — сказал он себе.
Другого выхода не было. Самое верное — подождать, когда
наступит день и отопрут дверь. Он не хотел подвергать себя риску быть обнаруженным в подъезде, пока дверь заперта, и прождал наверху вплоть до самого утра.
Около девяти часов Мартин начал осторожно спускаться по лестнице. Добравшись до второго этажа, он увидел богато обставленную комнату, на диване лежали мундир, берет и шпага офицера карлистских войск. Мартин знал, что только дерзкая отвага может его спасти; он поспешно скинул свою одежду, облачился в мундир, надел берет, потом пояс со шпагой, накинул сверху плащ и пошел вниз по лестнице, громко стуча каблуками. Навстречу ему попалась вчерашняя старуха, и, при виде нее, он сказал:
— Неужели в этом доме ни души нет?
— Что вам угодно? Я не заметила, как вы вошли.
— Здесь живет майор дон Карлос Оандо?
— Нет, сеньор, такого здесь нет.
— Большое спасибо.
Мартин вышел на улицу и, закутавшись в плащ, с победоносным видом отправился в гостиницу к Баутисте.
— Ты? — воскликнул Урбиде. — Откуда ты явился в таком наряде? Где ты пропадал весь вчерашний день? Я уже беспокоился. В чем дело?
— Я тебе все расскажу. Экипаж есть?
— Да, но…
— Ни слова, подгони его сюда сейчас же, да поторапливайся, — чем скорее, тем лучше.
Мартин уселся за стол и написал карандашом на листке бумаги: «Дорогая сестра. Я должен с тобой увидеться. Меня ранили, и очень тяжело. Приезжай немедленно в этом экипаже с моим другом Салакаином. Твой брат Карлос».
Покончив с письмом, Мартин стал нетерпеливо ходить взад-вперед по комнате. Каждая минута казалась столетием. Ему пришлось прождать два нескончаемых часа в состояний смертельной тревоги. Наконец около полудня послышался звон колокольчиков.
Он вышел на балкон. У дверей стоял экипаж, запряженный четверкой лошадей. Среди них Мартин узнал двух кляч, на которых они с Баутистой приехали из Сумайи в Эстелью. У экипажа — старого, разваливающегося на части ландо — одно стекло было выбито, а один из фонарей подвязан веревкой.
Закутавшись в плащ, Мартин спустился вниз, отворил дверцу экипажа и сказал Баутисте:
— В монастырь Реколетас.
Баутиста, не промолвив ни слова, погнал лошадей в указанном направлении.
Когда экипаж остановился перед монастырем и Мартин вышел, Баутиста сказал ему:
— Что за глупость ты собираешься сделать? Подумай сначала.
— Ты знаешь дорогу на Логроньо? — спросил Мартин.
— Да.
— Поедешь по ней.
— Но…
— Все, все. Поедешь по ней. Сначала не торопись, чтобы лошади не устали, — после придется гнать.
Сделав эти указания, Мартин приосанился и вошел в монастырь.
— Тут пахнет жареным, — сказал себе Баутиста, готовясь к самому худшему.
Мартин постучал, вошел в подъезд, осведомился у монахини-привратницы о сеньорите Оандо и сказал, что должен передать ей письмо. Его провели в приемную, где он увидел Каталину и толстую монахиню — настоятельницу. Он низко поклонился им и спросил:
— Сеньорита Оандо?
— Да.
— Я привез вам письмо от вашего брата.
Каталина побледнела, от волнения у нее задрожали руки. Настоятельница, толстая, белая, как мрамор, женщина, с несколькими родинками на подбородке и огромными, мрачными, словно два черных пятна глазами, которые занимали добрую половину ее лица, спросила:
— Что случилось? О чем это письмо?
— Мой брат в тяжелом состоянии… пишет, что я должна приехать, — запинаясь, пояснила Каталина.
— Он так плох? — спросила настоятельница у Мартина.
— Боюсь, что да.
— А где он находится?
— В одном доме по дороге в Логроньо, — ответил Мартин.
— Это в стороне Аскеты, наверное?
— Да, поблизости от Аскеты. Его ранили во время разведки.
— Хорошо. Поехали, — сказала настоятельница. — С нами отправится сеньор Бенито, наш монастырский служка.
Мартин не стал возражать и молча ждал, пока все соберутся. Когда они вышли из монастыря и сели в экипаж, Баутиста с высоты козел мог только скорчить удивленную гримасу. Служка сел рядом с ним.
— Поехали, — сказал Мартин Баутисте.
Лошади тронулись с места; настоятельница задернула шторы, достала четки и принялась молиться. Экипаж проехал по Руа-Майор, потом по мосту Асукареро, улице Сан-Николас и покатил по дороге на Логроньо.
При выезде из города их остановил карлистский патруль. Один из солдат распахнул дверцу и тут же закрыл ее снова.
— Мать настоятельница обители Реколетас едет навестить больного, — сказал служка гнусавым голосом.
Лошади затрусили дальше неторопливой рысью. Шел мелкий дождь, быстро темнело, на пасмурном небе не светилось ни одной звезды. Проехали деревню, потом вторую.
— Как медленно мы двигаемся! — воскликнула монахиня.
— Лошади некудышние, — ответил Мартин.
Они проехали еще через одну деревню, и когда очутились в таком месте, где ни впереди, ни позади них уже не было поблизости ни деревень, ни хуторов, Баутиста еще придержал лошадей. Вокруг стало совсем темно.
— В чем дело? — снова забеспокоилась настоятельница. — Мы все еще не приехали?
— Дело в том, сеньора, — ответил Салакаин, — что мы должны ехать дальше.
— Но почему?
— Таков приказ.
— Кто его дал?
— Это тайна.
— Тогда остановите, пожалуйста, экипаж, и я выйду.
— Если вам угодно выйти, можете выходить, но одна.
— Разве Каталина не выйдет со мной?
— Это исключено.
Настоятельница бросила разъяренный взгляд на Каталину и, увидев, что та опустила глаза, вскричала:
— А! Вы договорились!
— Да, мы договорились, — ответил Мартин. — Эта сеньорита моя невеста, и она желает выйти за меня замуж, а не сидеть в монастыре.
— Это неправда, я этого не допущу!
Настоятельница замолчала. Экипаж продолжал медленно катиться по дороге. Была уже полночь, когда впереди показался Лос-Аркос.
Не доезжая двухсот метров до города, Баутиста остановил лошадей и сошел с козел.
— Послушай-ка, — сказал он Салакаину по-баскски, — у нас одна лошадь хромает, хорошо бы ее здесь сменить.
— Попытаемся.
— А если бы двух сменить, было бы еще лучше.
— Пойду узнаю. Следи, чтобы служка и монахиня не сбежали.
Мартин отпряг лошадей и повел их к постоялому двору.
Навстречу ему вышла пухленькая девушка, весьма миловидная и очень рассерженная. Мартин сказал ей, зачем он явился, но она ответила, что лошадей сменить невозможно, так как хозяин уже лег спать.
— Что ж, надо его разбудить.
Вызвали хозяина, тот сослался на целую кучу препятствий, перебрал все виды предлогов, но, разглядев мундир Мартина, вынужден был подчиниться и послал разбудить конюха. Конюха не оказалось на месте.
— Вот видите, конюха нет.
— Не будьте такой злой, помогите мне, — сказал Мартин девушке, взяв ее за руку и положив ей на ладонь дуро. — Для меня это вопрос жизни.
Девушка спрятала дуро в карман передника, сама вывела из конюшни двух лошадей и пошла с ними, весело напевая:
Сказала Дева Пуй-де-Эстелья
{170} Пиларской Деве
{171} вечерком:
— Ты арагонка, я — наваррка,
А мы, наваррки, с огоньком.
Мартин заплатил хозяину и договорился с ним о месте, где он оставит лошадей в Логроньо.
Общими усилиями Баутиста, Мартин и девушка сменили всю упряжку. Мартин пошел проводить девушку и, когда они оказались одни, обнял ее за талию и чмокнул в щеку.