Ее доверие отзывается в моих костях. Одиночество определило мое существование после смерти бабушки. Независимость определила каждый выбор. И все же здесь, когда ее пальцы выводят невидимые узоры на моей коже, а ее дыхание согревает шею, я уверен в одном - я брошу вызов самой вселенной, чтобы убедиться, что она сохранит свою свободу.

На телефоне загорается сообщение от Нико.

Нико: Мы отключаем наши телефоны.

Они знают, что ты сбежал во время хаоса.

Я: Будьте в безопасности. Купите новые телефоны.

Дальше я сам разберусь.

Я бросаю его на матрас рядом с собой, экран тускнеет, когда я провожу пальцем по контуру ее губ. Ее существование изменило мой мир. Первоначальное увлечение превратилось в навязчивую идею и в фундаментальную необходимость - достаточно убедительную, чтобы разрушить годы молчания с отцом.

Моя бабушка поняла бы. Она бы сразу поняла, чего стоит Илеана, и, вероятно, за считанные минуты усадила бы ее в библиотеке с чаем и рассказами о шоу, в которых она танцевала.

Глаза закрываются. Я сосредотачиваюсь на ее дыхании — ровном, спокойном. Мои пальцы непроизвольно сжимаются, когда ее нога находит мою, ее тепло якорит меня в этом моменте. Впервые со дня, когда не стало бабушки, пустота в груди перестает быть бездной.

Завтра авторитет отца обеспечит ей защиту. А сегодня — я останусь на страже ее снов. Пока каждая минута приближает нас к свободе.

Пусть агент Миллер изнурит себя поисками нас. Завтрашний день научит его тому, что забытый ребенок, вооруженный мудростью своей бабушки и силой своего отца, сделает все, чтобы защитить то, что имеет для него значение.

Пробуждающийся голод

ИЛЕАНА

Я медленно просыпаюсь, мое тело погружается в непривычный комфорт настоящей кровати. Мягкие простыни ласкают кожу так, что я осознаю тот факт, что под ними я обнажена. Здесь нет ни холодного пола, ни ветра, обжигающего кожу. Воздух неподвижен, достаточно спокоен, чтобы заставить задуматься, не сплю ли я.

Где я?

Затем меня окутывает его запах - дорогой одеколон, смешанный с чем-то более темным. Тот аромат, который впитывается в кожу и остается там. Очень похож на человека, который им пользуется. Воспоминания нахлынули головокружительной волной. Бесконечная поездка сквозь ночь, шорох шин на дороге, отчаянная усталость, давящая на мои кости. Мотель казался миражом после нескольких дней, проведенных в бегах. А душ, эта простая роскошь с горячей водой и настоящим мылом, чуть не заставил меня расплакаться.

И он. Всегда он.

Его рука тяжело лежит на моей талии, удерживая меня, его грудь прижата к моей спине, согревая даже сквозь остатки сна. С каждым вдохом я все глубже впитываю его запах. Мои мышцы ноют, боль от погони смешивается с чем-то другим — с чем-то большим. Вес его ладони, жар его кожи, властный изгиб пальцев на моем бедре… всё это пробуждает нечто, дремлющее под усталостью. Ноющий голод, который усиливается с каждым ударом моего сердца.

Я слегка сдвигаюсь, проверяя его хватку. Его рука мгновенно сжимается, впиваясь пальцами в кожу. Теплое дыхание касается моего затылка. Оно меняется — становится глубже, медленнее. Он проснулся. Пульс учащается от осознания того, как его тело прижато к моему. Каждое нервное окончание пробуждается.

— Не двигайся. — Его голос похож на рычание, низкое и грубое. В нем есть резкость, которая дает понять, что он уже некоторое время не спит и ждет. Слушает мое дыхание. Наблюдает.

Меня охватывает трепет.

Он наблюдал за мной.

Мысль о том, что он лежал здесь, не сводя с меня глаз, пока я спала, заставляет мои вены гореть. Мне нужно его увидеть. Мне нужно почувствовать на себе этот пристальный взгляд.

Я снова перемещаюсь, извиваясь в его объятиях, пока не оказываюсь лицом к нему. Комната окутана тенями, только мягкий серый свет раннего рассвета пробивается сквозь занавески. Черты его лица частично скрыты, но глаза ловят тусклый свет и блестят. В них читается голод, темный, опасный, ненасытный.

— Как долго я спала? — Мой голос срывается, горло сжимается от необходимости сократить расстояние между нами.

— Шесть часов. — Его пальцы скользят по моей челюсти, обманчиво мягкие. — Тебе это было нужно. Три дня бега утомили бы любого.

Отсутствие эмоций в его тоне обрывает что-то внутри меня. Всегда такой точный. Такой идеально сдержанный. Даже когда он заявлял на меня права, когда ломал все стены, которые я возвела, каждую защиту, он всегда железной хваткой держал свои эмоции под контролем.

Но теперь... теперь я не та испуганная девушка, которая пролила на него апельсиновый сок. Я не просто призрак, пытающийся исчезнуть. Я даже не отчаявшийся беглец, ищущий убежища.

Я сокращаю расстояние между нами и касаюсь его губ.

Он отвечает мгновенно: его рука запутывается в моих волосах, губы накрывают мои. Он берет контроль над поцелуем — властный, жадный — но на этот раз я не сопротивляюсь.

Это мой выбор.

Мне нужно, чтобы он знал, что я больше не просто подчиняюсь ему. Я хочу этого. Хочу его.

Я впиваюсь зубами в его нижнюю губу, прикусывая достаточно сильно, чтобы вызвать рычание из его груди. Его пальцы сжимаются, откидывая мою голову назад, но я упираюсь ему в грудь. Он смягчается, перекатывается на спину, притягивая меня к себе.

Я оседлала его живот, содрогаясь от того, как ощущается обнаженная кожа подо мной. Я откидываюсь назад, наслаждаясь тем, как напрягается его челюсть.

— Ты играешь в опасную игру, Балерина. — Его голос наполнен мрачными нотками, которые когда-то пугали меня, но теперь от них по спине пробегают мурашки иного рода.

— Никаких игр. — Мои руки прижимаются к его груди, ощущая под своими ладонями учащенное сердцебиение. Я снова прижимаюсь к нему, на этот раз медленнее, наслаждаясь тем, как темнеют его глаза. — Больше никаких манипуляций. Больше никаких угроз.

Его хватка на моих бедрах усиливается. Скоро там появятся синяки. Его отпечатки пальцев. Его собственность.

— Будь осторожна в своих желаниях.

— Или что? — Мои пальцы скользят по его груди, следуя линиям мышц. Они напрягаются от моего прикосновения. — Что ты будешь делать, Рен? Ты накажешь меня? Заставишь меня плясать под твою дудку? Запечатлишь каждую капитуляцию, как делал это в танцевальном зале?

В его глазах появляется опасный огонек. Хватка усиливается, но он лежит неподвижно.

Наблюдает. Ждет.

— Ты провел последние три дня, разыскивая меня, — шепчу я, наклоняясь ближе, пока мои губы не касаются его уха. — Устроил отвлекающий маневр. Расставлял каждую деталь по местам. — Мой голос понижается, становится поддразнивающим. — Думаю, пришло время тебе позволить мне взять инициативу в свои руки.

Его смех мрачен.

— Ты думаешь, что сможешь справиться со мной?

Я откидываюсь назад, выпрямляю позвоночник и завожу руки за спину. При этом движении моя грудь приподнимается, ноги раздвигаются шире. Его взгляд скользит по мне, медленный, пожирающий. На его челюсти напрягается мускул.

— Знаешь, что я думаю... — Я провожу руками по своей груди, вниз по животу, между ног, наблюдая, как его глаза сужаются. — Думаю, тебе нравится, что я нарушаю твои планы. — Я погружаю один палец в себя, затем прижимаю его к его губам.

Его язык высовывается, облизывает подушечку моего пальца, и рычание вырывается из глубины его тела. Его руки двигаются, скользя по моим ребрам, обхватывая грудь, дразня соски, прежде чем двигаются дальше. Я выгибаюсь навстречу прикосновениям, моя кожа горит там, где проходят его пальцы.

— Моя прелестная Балерина. — Он садится, его рука запутывается в волосах, другая проводит огнем по моей коже. — Ты всегда меня удивляешь. Всегда нарываешься на крайности.