— Ты, кажется, сегодня немного не в себе. Все в порядке?

Я моргаю. Что он делает? Он никогда раньше со мной не разговаривал.

Я колеблюсь, раздумывая, стоит ли ответить. Слова застревают у меня в горле — и умирают там, так и не сорвавшись с губ, пойманные в ловушку многолетнего, тщательно отработанного молчания. Он щелкает по краю моего учебника, и я не могу сдержать вздрагивания от этого звука.

— Усердно учишься?

Я сжимаю губы и крепче сдавливаю ручку. Может, если я буду молчать, он потеряет интерес. Он ждет реакции, но если я ничего не скажу, может быть, ему станет скучно и он оставит меня в покое. Вместо этого он наклоняется ближе, пока я не вижу золотые искорки в его темных глазах.

— Знаешь, — его голос низкий, медленно растягивающий слова. — Опасно ходить здесь, витая в облаках. Никогда не знаешь, с чем можешь столкнуться.

Я сглатываю, ненавидя то, как его взгляд тут же фиксируется на движении моего горла. Когда я молчу, он слегка выпрямляется, его взгляд скользит по мне так, что хочется исчезнуть.

— Нечего сказать? Ты налетела на меня. Ты привлекла мое внимание. И тебе нечего сказать по этому поводу?

Мой взгляд падает на оранжевое пятно на его футболке. Он до сих пор не попытался его оттереть. Оно прямо перед моим лицом, издевается надо мной. Мой язык высовывается, чтобы облизать губы.

— Тебе понадобится белый уксус, чтобы вывести это пятно. — Эти слова удивляют меня, пробивая мою защиту прежде, чем я успеваю их остановить. Ты что творишь? Ты же делаешь только хуже. — Но если ты не примешь меры сейчас, будет уже слишком поздно.

Что-то мелькает на его лице - возможно, удивление или развлечение.

— Может, тебе стоит почистить ее для меня.

От предложения, сделанного таким низким тоном, у меня по шее и лицу ползет жар, и я заставляю себя исчезнуть. Чтобы ему стало скучно. Чтобы я притворилась, что его там нет. Но его присутствие слишком осязаемо, слишком реально, слишком здесь чтобы его игнорировать.

— Нет? Тогда ладно. — Его тон становится игривым, и это почему-то кажется опаснее всего остального. — Думаю, мы еще увидимся, Балерина.

Он поворачивается и уходит, и шум в классе возвращается.

Когда стало так тихо?

Каждая минута тянется бесконечно, пока я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться на голосе учительницы. Но всё, что я чувствую, — это острое, неотступное присутствие Рена в другом конце класса. Когда наконец раздается звонок, я вскакиваю с места еще до того, как звук успевает стихнуть. В коридоре слишком людно, слишком открыто, здесь негде спрятаться. Оказавшись на улице, я делаю глубокий вдох, стараясь успокоить нервы, прежде чем поспешно выйти за ворота — подальше от школы.

Другие ученики сбиваются в группы, разговаривая и смеясь по пути домой. Я лавирую между ними, опустив голову, стараясь увеличить расстояние между собой и школой, насколько это возможно. Каждые несколько секунд я оглядываюсь через плечо, выискивая в толпе конкретное лицо.

Прекрати. Ты даешь волю своему воображению. С какой стати ему преследовать тебя? Он повеселился, но день уже закончился. Вероятно, он со своими друзьями направляется домой.

Но я все равно двигаюсь быстрее, пока не оставляю всех остальных учеников позади. Тени, тянущиеся по тротуару, похожи на цепкие руки, и каждый шорох листьев заставляет меня вздрагивать, как будто кто-то может прятаться вне поля зрения и ждать, чтобы выпрыгнуть на меня. Я ходила этим маршрутом тысячу раз, но сегодня все кажется по-другому.

Угрожающе.

Когда я сворачиваю на Мейсон-стрит, вид моего многоквартирного дома должен принести облегчение. Вместо этого темные окна смотрят на меня пустыми глазами, и ощущение, что за мной наблюдают, превращается в полномасштабную панику. Моя кожа наэлектризована, сверхчувствительна, каждое нервное окончание кричит мне бежать.

Замок заедает, как всегда, и мои руки так сильно трясутся, что мне приходится пробовать три раза, прежде чем ключ вставляется в замок. Звук его поворота кажется невероятно громким на тихой улице, и я врываюсь внутрь, выдыхая, когда тяжелая дверь со щелчком закрывается за мной.

Коридор нашей квартиры пуст, и каждый мой шаг отдается эхом от потертого ковра. К тому времени, как я подхожу к нашей двери, мое сердце громко стучит в ушах, и я удивляюсь, что его не слышно во всем здании.

Когда я захожу внутрь, меня окутывают знакомые ароматы дома. Мамины ванильные свечи, кофе из папиной чашки, сегодняшний ужин уже согревают воздух. Все именно так, как и должно быть. Все нормально.

— Илли? — Мама зовет из кухни. — Это ты?

— Да. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, снимаю туфли и ставлю их на место.

— Приди и помоги.

— Минутку. — Сначала мне нужно убрать свои вещи и взять себя в руки.

Моя спальня предлагает небольшую передышку, и я остаюсь там достаточно долго, чтобы сделать глубокий вдох, вытащить из сумки свою одежду для танцев, чтобы потом постирать, и привести себя в порядок, чтобы папа не задавал вопросов.

Он на своем обычном месте, когда я прохожу через гостиную, со сложенной газетой на коленях смотрит телевизор. Его взгляд скользит по мне, оценивающий, как всегда.

— Ты бежала? У тебя красное лицо.

— Нет, просто спешила домой.

— Хммм. — Его внимание возвращается к телевизору.

Когда я вхожу на кухню, мама режет овощи. Она не поднимает глаз, просто указывает на картошку и протягивает мне овощечистку. Я беру ее и начинаю работать, входя в наш обычный ритм. Так и проходит время после школы - тихо, упорядоченно, предсказуемо.

Но что-то изменилось без моего разрешения, и обычная рутина уже не так успокаивает, как раньше. Я то и дело ловлю себя на том, что поглядываю на кухонные окна, хотя они выходят только в общий двор. Щель между жалюзи кажется слишком широкой, и я с трудом подавляю желание закрыть их.

Ужин проходит в знакомой тишине, нарушаемой только звоном столового серебра и обычными вопросами о школе. Рутина должна быть успокаивающей, но сегодня она кажется пустой, как будто я просто выполняю движения. Я отвечаю на автопилоте, но прежняя неловкость все еще присутствует, являясь постоянным напоминанием о том, что что-то не так. Я сохраняю ровный голос и отвечаю вкрадчиво. Ничего заслуживающего внимания. Ничего, что стоило бы запомнить. Ничего необычного.

И все же по моей коже не перестают бегать мурашки.

Я извиняюсь при первой возможности и поднимаюсь в свою комнату. Шторы уже задернуты, но я всё равно подхожу к окну и проверяю замок. Просто на всякий случай. На всякий случай. Я даже не знаю почему. Я превращаю то, что произошло сегодня, в нечто большее, чем оно есть на самом деле.

Я почти убедила себя, что слишком остро реагирую … И вот тогда я это вижу.

Силуэт. Дижение. Что-то исчезло из поля зрения так быстро, что я не уверена, действительно ли это было.

Но крик, поднимающийся в горле, кажется пугающе реальным.

А вдруг я была права? Кто-то следил за мной? Наблюдал? И если это так... этот кто-то всё ещё там?

Попалась ему на глаза

РЕН

Лекция о Второй мировой войне продолжается, но мое внимание приковано к Илеане. С момента нашей встречи в кафетерии, с тех пор, как я наблюдал за её танцем, я начал собирать воедино всё, что знаю о ней — всё, что замечал раньше, даже не осознавая этого. По отдельности эти детали кажутся незначительными. Но вместе они складываются в картину, от которой я не могу отвести взгляд.

То, как она делает заметки, как слегка сдвигается, когда кто-то проходит мимо, как её голова всегда склонена вниз.

— Мистер Карлайл? — Голос учителя отвлекает меня от размышлений. — Значение Дня ”Д"?

— 6 июня 1944 года. Вторжение союзников в Нормандию, переломившее ход Второй мировой войны. — Я не отвожу взгляда от Илеаны. Военные стратегии просты. Предсказуемы. Мне не нужно следить за уроком, когда мой разум занят чем-то куда более захватывающим.