Слова моей мамы эхом отдаются в голове, когда я зарываюсь лицом в толстовку Рена. Я не снимала ее с тех пор, как ушла из его дома. Это моя единственная оставшаяся связь с ним, с Сильверлейк-Рэпидс, с напоминанием о том, что я настоящая. Я существую. Аромат его одеколона исчезает, но он все еще здесь, окутывает меня, как обещание, пока я смотрю в окно мотеля, считая светлячков на парковке. Каждый из них отмечает еще одно препятствие, еще одно место, где меня могли бы увидеть.

Десять минут на выбор.

Безопасность или свобода. Невидимость или огонь.

Голос агента Миллера гудит на краю моего сознания — он методично перечисляет маршруты эвакуации, конспиративные квартиры. И от этого ровного звука внутри все сжимается. Потому что это не защита. Это попытка снова стереть меня. Погасить тот огонь, который Рен разжег во мне.

Но я устала позволять другим людям решать, кем мне быть.

Мама ходит по комнате, тихая, как всегда, но ее глаза продолжают искать меня. Я никогда раньше не видела, чтобы она так смотрела на меня. В ее взгляде есть страх и что-то еще... Понимание. Вина. Она знает, что я собираюсь сделать. Она знает, потому что однажды сделала похожий выбор.

Я крепко держусь за воспоминания о Рене, как и за толстовку, которую отказываюсь снимать. Свет в его глазах, когда он смотрел на меня. Не через меня. Не на место рядом со мной. На меня. Он увидел то, о чем я и не подозревала. Что-то живое, горящее прямо под поверхностью.

И теперь я тоже не могу этого не видеть.

— Сначала они проверят автобусные станции, — тихо говорит мама, не глядя на меня прямо. — И поезда.

Слова имеют вес. Значение. Она сообщает мне информацию, сохраняя достаточную дистанцию, чтобы потом иметь возможность всё отрицать.

Я слегка киваю, принимая дары. Вся наша жизнь — это общение в тишине. Это одна из немногих вещей, которые мы действительно разделяли.

Восемь минут.

Мой рюкзак стоит у двери в ванную — набитый немногими вещами, которые мне разрешили взять. Ни телефона. Ни банковских карт. Ни настоящего удостоверения личности. Ничего, что можно отследить. Не то чтобы у меня вообще было что-то из этого. Они думали, что так меня будет труднее найти. Но на самом деле — они просто упростили мне побег.

— Агент, работающий сзади, — продолжает мама таким тихим голосом, что я его почти не слышу, — он делает перерывы на перекур каждые тридцать минут.

Еще один дар. Еще одно невысказанное одобрение.

Семь минут.

Я думаю о розах, которые оставила скрещенными на полу, указывающими на север и запад. Испорченные балетные туфли стоят на третьей позиции, повторяя те же указания. Сообщение, которое понял бы только Рен. Только Рен был бы достаточно одержим, чтобы расшифровать… Я надеюсь.

Он должен.

У меня нет другого способа связаться с ним. Нет способа узнать, понял ли он это. Но я знаю его. Я знаю, как работает его разум - одержимый, неумолимый, всегда ищущий ответы. Если кто-то и может расшифровать то, что я оставила после себя, так это он.

Он поймет. Он всегда понимает.

Шесть минут.

В коридоре раздаются шаги. Один из людей агента Миллера готовится перевезти нас в какое-то запланированное ими убежище. Упрятать меня в какой-нибудь тихий уголок, где меня никто никогда не найдет.

Где Рен никогда не найдет.

Эта мысль пронзает меня, как нож, но я сохраняю нейтральное выражение лица. Мамины пальцы касаются моей руки.

— Автомат со льдом, — шепчет она. — Он загораживает камеру наблюдения от заднего забора.

Пять минут.

Мои глаза горят, когда я плотнее закутываюсь в толстовку Рена, вдыхая его запах. Слабый аромат успокаивает меня. Глупо, сколько утешения я получаю от этого, насколько я позволяю этому привязывать меня к решению, которое я уже приняла.

Рен опасен.

Но не для меня.

Не тогда, когда он единственный человек, который когда-либо смотрел на меня так, словно я была кем-то особенным. Не тогда, когда он - причина, по которой я понимаю, что значит чувствовать себя живой.

Четыре минуты.

Мама кладет что-то мне в карман. Мне не нужно смотреть, чтобы понять, что это. Наличные на случай непредвиденных обстоятельств. Последний дар. Этого хватит, чтобы продержаться пару дней.

— Будь умницей, — шепчет она.

Три минуты.

Я закрываю глаза. Будь умницей. Всю жизнь я была именно такой — тихой, осторожной, незаметной. Я делала всё правильно. Но быть умной — это не значит быть живой. Живой меня сделал Рен. Своей тьмой. Своей одержимостью. Тем, как он смотрел на меня — так, будто я наконец стала видимой.

Две минуты.

Агент, сидящий сзади, скоро выйдет на перекур. Мама знает это, и я тоже. Она не прощается, но когда ее глаза встречаются с моими, я вижу правду, которую она не хочет говорить вслух. Она боится за меня, но все понимает.

— Я люблю тебя.

Я не могу ответить тем же. Не сейчас. Не тогда, когда кажется, что слова могут разорвать меня на части.

Одна минута.

— Мне нужно в туалет. — Слова небрежные, но мое сердце бешено колотится, когда я встаю и беру свою сумку. Агент в коридоре даже не смотрит на меня, когда я захожу в ванную. Я запираю за собой дверь и считаю до двадцати.

Время вышло.

Окно маленькое, но я привыкла быть маленькой. Привыкла перемещаться по пространствам, которые никто больше не замечает.

Ночной воздух ударяет в лицо, когда я протискиваюсь в проем. Я двигаюсь, как тень, по парковке, между огнями, сливаясь с темнотой. Это всегда было моим убежищем, но сегодня это нечто большее. Это стало моим оружием.

Наличные в кармане кажутся спасательным кругом и обещанием.

Я не убегаю прочь. Я бегу навстречу.

Они будут искать испуганную девушку – ту, что спотыкается, сомневается и пятится назад. Они обыщут все предсказуемые места. Но они не ожидают того, что я двинусь иначе – по переулкам и пустым пространствам, быстрее, чем они смогут уследить.

Север и запад. Направление, которое я выбрала. Направление, которое я дала Рену.

Каждый шаг - обещание. Каждый вдох - утверждение.

Я не позволю им забрать меня обратно.

Ветер треплет капюшон, запах Рена наполняет мой нос. Его здесь нет, но я все равно чувствую его. Чье-то присутствие, находящееся вне досягаемости, подстегивает меня.

Он ищет меня. Я знаю что это так. И я буду продолжать бежать, пока он не найдет меня.

Я бегу быстрее. Страх сковывает движения, но адреналин толкает меня вперед. Я думаю о Рене, о его темных глазах, о том, как он смотрит на меня, словно я огонь, и он не может не потянуться ко мне.

Он изменил меня. Я не могу притворяться, что это не так. Я не хочу притворяться, что это не так, потому что устала быть тем, кем хотят меня видеть. Устала быть невидимой — только потому, что кому-то так удобно.

Мои ноги болят, мышцы горят, когда я бегу по переулкам. Каждая тень кажется одновременно угрозой и союзником. Я представляю себе взгляды повсюду, ощущение, что за мной охотятся, затягивается, как петля на горле, но я заставляю себя сосредоточиться.

Впереди маячит фигура — просто ещё один незнакомец. Но мои инстинкты тянут меня в узкий проход, едва достаточный, чтобы протиснуться. Дыхание сбивается, паника подкрадывается к краю сознания. Но я не могу остановиться. И не остановлюсь.

Улицы мелькают передо мной, когда я иду быстрее. Я знаю, что они последуют за мной. Я знаю, что они попытаются вернуть меня назад. Но я сделала свой выбор.

Я выбрала огонь. Я выбрала свободу.

Прерванные шаги

РЕН

Стук во входную дверь вырывает меня из сна. Я щурюсь, смотря в телефон - время 3:14 ночи.

Какого хрена?

Сон, наконец, затянул меня, как черная волна, после нескольких часов поисков, анализа всех возможных аспектов ее послания. Мое тело словно налилось свинцом, разум выжат досуха. Снова раздается стук в дверь, как будто кто-то использует молоток вместо кулаков.