Запутавшаяся в тенях

ИЛЕАНА

Неважно, сколько я смотрю, зеркало отказывается давать мне ответы. Оно лишь возвращает мне моё отражение: усталые глаза, бледную кожу и напряжение, от которого никак не удаётся избавиться. До выхода в школу остаётся десять минут, и только от одной этой мысли желудок сжимается в тугой узел.

Не привлекай внимания. Не ввязывайся в неприятности. Сосредоточься на учебе. Будь хорошей девочкой.

Папина мантра крутится у меня в голове, насмехаясь надо мной. После многих лет безупречного следования этим правилам, одного пролитого напитка оказалось достаточно, чтобы разрушить мою невидимость.

— Все в порядке. Ты зациклена на том, что не имеет значения, — шепчу я своему отражению. — Он уже забыл об этом.

Но мои руки не перестают дрожать, когда я собираю волосы в свободный хвост. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу тень за моим окном. То, как намеренно она двигалась. Как исчезла, когда я проверила снова.

После этого заснуть было невозможно, и это чувство оставило меня на взводе, раздраженной и нервничающей. Консилер под глазами почти не скрывает темные круги от ночи, проведенной без сна.

Я поправляю футболку, разглаживая несуществующие складки. В моей внешности нет ничего запоминающегося. Ничего, что могло бы привлечь чье-либо внимание.

Ничего стоящего внимания. По крайней мере, так должно быть.

Папа уже на своем обычном месте, когда я выхожу, прислоняясь к двери в гостиную, как часовой. Его пристальный взгляд скользит по мне, проверяя каждый дюйм моей внешности, как всегда.

— Убедись, что ты...

— Не привлекаешь внимания. Опусти голову, я знаю. — Слова вырываются сами собой — в них звучит резкость, которую я раньше не осмеливалась проявлять. Может, дело в нехватке сна. А может, в затаённом страхе, что вчерашнее было не случайностью. Но что-то внутри меня восстает против этой привычной литании.

Он поджимает губы.

— Не будь легкомысленной.

— Извини. — Я опускаю голову. — Я плохо спала.

— Просто помни, что нужно быть осторожной.

Если бы он только знал, как отчаянно я пытаюсь сделать именно это.

Октябрьский воздух свежий и мягкий, но это никак не объясняет холодные мурашки, пробегающие по моей спине с каждым шагом по направлению к школе. Ощущение, что за мной наблюдают, прилипает ко мне, как иней к окну.

Ты ведешь себя как параноик. Прекрати.

Но в тот момент, когда я переступаю порог школы, бабочки порхают у меня в животе. Коридор кажется каким-то другим, наполненным чем-то, чему я не могу дать названия. Я должна заставить себя нормально двигаться, ровно дышать, вести себя так, как будто это обычный день.

Потому что это так. Ничего не изменилось.

Мой шкафчик служит ненадолго убежищем, и я задерживаюсь возле него, тщательно раскладывая книги, которые мне не понадобятся на утро. Что угодно, лишь бы не оборачиваться. Что угодно, лишь бы не обращать внимания на покалывание в затылке.

Просто нервы. Остаточное беспокойство. Не более того.

Но когда я, наконец, закрываю свой шкафчик и поворачиваюсь, ложь, которую я говорила себе все утро, разбивается вдребезги, как стекло.

Он здесь.

Рен.

Он стоит, прислонившись к стене, закинув одну ногу назад, скрестив руки на груди — весь из себя «текучая грация» и «опасные флюиды». Его взгляд ловит мой и не отпускает, как тиски, выдавливающие из меня воздух.

Шум в коридоре стихает, уступая место тяжелым ударам моего сердца. Я лихорадочно осматриваюсь, надеясь, что он смотрит на кого-то другого, но поблизости нет никого, кто мог бы привлечь его внимание.

Здесь только я.

И он.

Его внимание заставляет мои нервы напрячься до предела, и я начинаю двигаться ещё до того, как мозг успевает это осознать — стремительно, прочь от его пристального взгляда. Но его глаза продолжают следовать за мной, и моя кожа словно вспыхивает под этим взглядом.

— Балерина.

Его голос рассекает воздух, ровный и мягкий, но я замираю на полушаге, мой желудок сжимается.

Просто иди. Притворись, что ты его не слышала.

Но я уже поворачиваюсь. Он отталкивается от стены нарочито медленно, каждое движение рассчитано и грациозно. Ленивая улыбка изгибает его губы во что-то более мрачное, от чего у меня по спине пробегают мурашки страха.

Он приближается не спеша, с каждым неторопливым шагом излучая уверенность. Мое сердце колотится о ребра, когда расстояние между нами сокращается, и не важно, как сильно мой разум кричит на меня, мои ноги остаются прикованными к месту.

— Знаешь, — говорит он мягким голосом. — Мне всегда было интересно, почему тот, кто двигается так, как ты, так старается раствориться в стенах.

У меня перехватывает дыхание. То, как он произносит это, так небрежно, почти задумчиво, предполагает, что он наблюдал за мной не только вчера.

— Я... я не...

— Что «не»? — Он наклоняет голову. — Не нарочно? Не хочешь внимания? — Его улыбка становится чуть шире. — Не хочешь, чтобы я заметил, как ты ускользаешь танцевать, когда думаешь, что за тобой никто не наблюдает?

Мои колени почти подгибаются, а кровь превращается в лед. Он не должен этого знать. Никто этого не знает.

Воздух кажется разреженным, как будто его не хватает, и мое зрение расплывается по краям.

Беги.

Это слово кричит у меня в голове, но я не могу пошевелиться. Его взгляд - это крюк, вонзившийся глубоко под мою кожу, тянущий меня назад и пригвоздивший к месту.

— Вчерашний день был... озаряющим. — Он подходит ближе, расстояние между нами сокращается. Его голос понижается, почти до шепота, но его слышно. — Заставляет меня задуматься, что еще ты скрываешь.

Я отступаю на шаг, но его присутствие, кажется, давит на меня, заполняя каждый уголок моего сознания.

— Я ничего не скрываю. — Слова вылетают слишком быстро, слишком прерывисто.

— Нет? — Он протягивает руку, его пальцы касаются выбившейся пряди моих волос, медленно накручивая ее. Интимность этого жеста скручивает мой желудок в узел. — Тогда почему ты так усердно стараешься быть невидимой?

Вопрос попадает слишком точно, и я резко отшатываюсь, вырываясь из его прикосновения. Его рука опускается, но улыбка становится только шире, а в глазах вспыхивает тьма — словно предупреждение, которое я не могу игнорировать.

— Осторожнее, Балерина. — Прозвище слетает с его языка, наполненное значением - угроза, замаскированная под нежность. — Ты не так хорошо умеешь быть невидимой, как тебе кажется.

Он отступает, давая мне возможность дышать, но это больше похоже на игру хищника со своей добычей, чем на милосердие. Его взгляд скользит по моему лицу в последний раз, прежде чем он отворачивается и идет по коридору, как будто у него есть все время в мире.

Я прерывисто вздыхаю, когда школьный грохот и гул возвращаются, нормальная обстановка, происходящая вокруг, меня почти раздражает.

Что он имел в виду?

Его слова эхом отдаются в моей голове.

Ты не так хорошо умеешь быть невидимой, как тебе кажется.

Воспоминание о тени за моим окном обрушивается на меня – яркое и пугающее. Было ли это реально? Я воображаю угрозы там, где их нет? Или, что еще хуже... всё это время я обманывала себя, думая, что невидима, а на самом деле – нет?

От этой мысли меня словно раздевают до самой сути, и я не могу избавиться от ощущения, что это только начало. Что он только начинает.

Первый ход

РЕН

Я прихожу на урок математики пораньше, тщательно выбирая место. Вчерашняя авария с апельсиновым соком привлекла мое внимание, но сегодняшняя утренняя встреча в коридоре сделала ее незабываемой.

Пустой класс дает мне прекрасную возможность построить план. Я сажусь за парту прямо за ее обычным местом, предвкушение гудит у меня под кожей. Хаос просачивающихся студентов для меня - просто белый шум, бессмысленный по сравнению с тем, что вот-вот произойдет.