Она прижимается к двери, но я тащу ее обратно, пока она не оказывается у меня на коленях. Моя рука обвивается вокруг ее талии, пока между нами не исчезает пространство.

— Твое сердце все еще колотится. — Я прижимаю руку к ее груди. — Но мы оба знаем, что это больше не просто страх. Я чувствую, как ты реагируешь на мои прикосновения. — Я щиплю ее за сосок через лифчик.

Поездка проходит в напряженной тишине. Я держу одну руку на ее горле, в то время как мои пальцы дразнят ее соски через футболку. Каждый раз, когда она пытается отстраниться, я слегка усиливаю хватку. Напоминая о том, что теперь она моя.

Мое внимание поглощено ею — тем, как она дрожит, когда мои пальцы вырисовывают узоры на ее коже, как у нее перехватывает дыхание, когда я прижимаюсь губами к ее горлу. Каждая реакция подпитывает во мне что-то ненасытное.

Когда мы доезжаем до ее улицы, я отпускаю ее, но хватаю за руку прежде, чем она успевает открыть дверь. Ее кожа горит под моими прикосновениями.

— Сегодняшняя ночь будет преследовать тебя. — Я притягиваю ее к себе для еще одного поцелуя, медленного, глубокого, обещающего, что она еще долго о нем не забудет. — Каждый раз, когда ты закрываешь глаза, ты будешь вспоминать волнение от охоты. От того, что тебя поймали. От того, что тебя поцеловали.

Я прикусываю ее губу, вырывая у нее вздох.

— А завтра ты будешь гадать, на что еще способны эти губы.

Я отпускаю ее, и она практически вываливается из машины, торопясь сбежать. Но мы оба знаем, что на самом деле она ни от чего не убегает.

— Сладких снов, Балерина. — Она спешит к своему зданию, и я восхищаюсь тем, что даже сейчас она не может не двигаться с грацией танцовщицы. — Помни, я всегда наблюдаю.

Потерянное убежище

ИЛЕАНА

Виднеется окно моей спальни, темный квадрат в кирпичной стене моей квартиры на первом этаже. Я никогда раньше не выбиралась тайком, мне никогда не нужно было пробираться обратно. Мысль о том, чтобы пролезть через него, заставляет мой желудок скручиваться от нового беспокойства.

— Не забудь проверить, нет ли монстров у тебя под кроватью.

Это голос Рена. Я оглядываюсь и вижу, что он стоит, прислонившись к машине, скрестив руки на груди. В его позе есть что-то насмешливое, как будто он знает, что я буду думать о нем еще долго после того, как он уйдет.

— Хотя, я полагаю, настоящее чудовище точно знает, где ты сейчас спишь, не так ли?

Мои пальцы нащупывают оконную раму. Я открывала ее изнутри бесчисленное количество раз, но так — никогда. Сегодня вечером мне кажется, будто я прокрадываюсь в чью-то чужую жизнь.

Одна нога впереди? Обе руки на подоконник?

Я, должно быть, выгляжу нелепо, застыв здесь и пытаясь проникнуть в свою собственную комнату. Его тихий смех подтверждает это, звук проникает в мои кости, как обещание... или угроза.

Я спотыкаюсь, когда перелезаю через него, ударяясь коленом о косяк. Стол смягчает мое падение, по комнате разносится приглушенный стук. Я замираю, затаив дыхание, ожидая шагов с другой стороны двери.

Ничего.

Я выпрямляюсь, упираясь ладонями в ноги, чтобы не упасть. Я осознаю каждый вздох, каждое движение, которое я делаю. Как будто темнота усиливает все. Он все еще где-то там. Тонкая занавеска и оконное стекло — это все, что нас разделяет. То, что раньше казалось убежищем, теперь ощущается по-другому. Тонкие стены, слабые замки, и ничего такого, что могло бы помешать ему войти, если бы он захотел.

Он знает, где я сплю.

Эта мысль громко звучит в моей голове, когда я подхожу к своей двери и прижимаюсь ухом к дереву, прислушиваясь к любым признакам того, что папа мог услышать меня.

Ни звука шагов. Ни голосов. Ничто не указывает на то, что кто-то обнаружил мое отсутствие. Мои колени почти подгибаются, напряжение спадает так быстро, что мне приходится ухватиться за дверной косяк, чтобы удержаться на ногах. Однако мое облегчение мимолетно, его уносит поток воспоминаний.

Бальный зал. Деревья. Его руки на моем теле. Его губы на моих.

Мои пальцы касаются засоса на шее.

О боже. Насколько он виден?

Я хватаю пижаму и выхожу из комнаты. При свете в ванной видно, в каком беспорядке я нахожусь. Мои волосы спутались, в них запутались веточки и листья. Царапины покрывают мои руки, и футболка безвольно свисает, порванная в тех местах, где ее разорвали ветки.

Но именно лицо заставляет мой желудок сжиматься. На моем горле темный синяк. Его невозможно игнорировать. Мой желудок сжимается при мысли о том, что скажет отец, если увидит его.

Я стаскиваю с себя одежду, морщась, когда ткань натягивается на поврежденную кожу. Балетки, которые дал мне Рен, изорваны в клочья, темные от крови и грязные. Я развязываю их дрожащими пальцами и позволяю им упасть на пол.

Горячая вода обжигает, попадая на порезы, и я стискиваю зубы. Грязь и кровь смываются, стекая по спирали в канализацию, но никакое мытье не может стереть воспоминание о его руках на мне. Я тру сильнее, не обращая внимания на боль, но этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.

В конце концов вода становится холодной, и я выхожу, вытираюсь и натягиваю пижаму. Когда я возвращаюсь в свою комнату, пространство кажется меньше, воздух тяжелее. Мои пальцы снова перемещаются к горлу, обводя засос.

Почему я не позвала своего отца? Почему я здесь, сижу в тишине, вместо того, чтобы звать на помощь?

Прежде чем лечь в постель, я приседаю, проверяя, что под кроватью.

Глупо. По-детски.

Но его слова эхом отдаются в моей голове «Я всегда наблюдаю», и мне нужно быть уверенной. Ничего, кроме пыли и старых журналов. И все же, глядя на них, я чувствую себя маленькой девочкой, боящейся теней. Только теперь я знаю, что настоящие монстры не прячутся под кроватями. Они стоят у окон с темными глазами и улыбками, обещающими одновременно опасность и ложное спасение.

Оконное стекло кажется тонким, как бумага, его поверхность - слабый щит от Рена, если он захочет вернуться. Одно быстрое движение, и он мог бы вернуться, постучать в стекло, требуя, чтобы я впустила его.

Эта мысль должна была бы привести меня в ужас. Вместо этого я чувствую странный трепет, как в момент перед гран жете, когда сила тяжести ослабевает и все кажется возможным.

Я сворачиваюсь калачиком на своей кровати, уставившись в потолок. Сон остается далекой мечтой. Знакомые очертания моей комнаты меняются в темноте, создавая узоры, которые напоминают мне деревья в лунном свете.

Того, что за тобой гонятся. Того, что тебя поймали.

Как я могу пойти завтра в школу? Встретиться с ним лицом к лицу в классах и коридорах?

Будильник отсчитывает минуты до утра — момента, когда мне снова придется вернуться к своей привычной роли: девушки-невидимки с опущенными глазами и сутулыми плечами, превращающейся в простую тень на стене. Только теперь у меня есть царапины на руках, засос на шее и воспоминание о его поцелуе на моих губах.

Но самое худшее - это не то, что произошло сегодня вечером. Дело в том, что кто-то наконец заметил меня, и вместо того, чтобы ненавидеть это, я лежу здесь, проигрывая каждое мгновение, ожидая следующего раза.

Пожирающая тьма

РЕН

Занавеска выдает каждое ее движение, когда она проходит по своей комнате. Мой телефон фиксирует каждый поворот, каждую паузу, но слабый свет превращает ее в размытые серые тона. Она заслуживает более чётких снимков.

Три шага назад дают мне идеальный угол между уличным светом и темнотой, но этого все равно недостаточно. И близко недостаточно.

Она останавливается у окна. Ищет.

Щелчок. Еще одна дерьмовая фотография. Разрешение слишком низкое, чтобы уловить, как от ее дыхания запотевает стекло, едва уловимое напряжение в плечах. Мне нужно оборудование получше. Скоро.