Так было всегда? Я всегда чувствовала себя такой... безликой?

Даже здесь, в моем собственном доме, я всего лишь тень. Мама напевает, работая на кухне, папа сидит в гостиной со своей газетой. А я? Я существую в промежутках между ними, едва оставляя след.

Звук моего имени возвращает меня назад, банка консервированного супа чуть не падает из рук. Я моргаю, глядя на маму.

— Ты выглядишь рассеянной.

Я хочу задать ей вопросы, которые Рен заставил меня обдумать.

Зачем ты учила меня быть невидимой?

Почему я не могу существовать так, как другие люди?

Почему я должна прятаться?

Почему я не могу жить?

Но слова застревают у меня в горле. Я заставляю себя улыбнуться.

— Просто устала.

День тянется, каждая минута перетекает в следующую, каждая секунда - эхо пустоты вокруг меня. Я пытаюсь сосредоточиться на книге, но обнаруживаю, что смотрю в пространство. Домашнее задание остается незаконченным. Мне нечего делать, некуда пойти, не с кем поговорить.

Дистанция, которую я соблюдала от мира, - это не щит. Это клетка, и я заперта в ней, изолированной и пустой.

И за всем этим скрывается правда, которую я не хочу признавать.

Я скучаю по нему.

Эта мысль приходит непрошеная, и я зажмуриваю глаза, пытаясь отогнать ее. Но она здесь, упрямая и неумолимая.

Я скучаю по нему.

Я ненавижу, как сильно жажду этого. Как сильно жажду его. Опасности. Напряжения. Того, как он заставляет меня чувствовать, будто я принадлежу ему. Будто я создана для него.

Ночь наступает слишком быстро, тени расползаются по моей комнате. Я выхожу из спальни достаточно надолго, чтобы поужинать, привести себя в порядок после ужина, принять душ. Мое тело совершает движения, в то время как мысли сосредоточены на нем. Я дважды проверяю замки на окнах, плотно задергиваю шторы и ложусь на кровать, уставившись в потолок.

Но дело не только в Рене. Дело во всем.

Я не могу перестать думать о ярких платьях, которые я никогда не осмелюсь купить, о той паре на улице — и о том, что происходило, когда они вернулись домой. О том, как ее смех мог смениться тихими вздохами. Как они могли сплестись в одно целое, их тела двигаются в едином ритме, теряясь друг в друге. Я думаю обо всех тех способах, которыми я делала себя маленькой, незаметной, лишаясь такого рода связи.

О том, как Рен снимает эти слои, кусочек за кусочком, одним взглядом - как его глаза, кажется, проникают внутрь меня, уничтожая все, что я использую для защиты, оставляя меня беззащитной. Голод в его взгляде, то, как он обещает опасность и экстаз, заставляет мой пульс учащаться, тело напрягаться в предвкушении.

Может быть, он обратил внимание не из-за пролитого сока. Может быть, он увидел, как отчаянно я старалась не попадаться на глаза. А может быть... может быть, он что-то разглядел во мне. Что-то, чего я никогда не позволяла себе увидеть. Искра надежды, страстное желание освободиться от этих стен, которые я построила. Я хочу этого. Я хочу чувствовать себя живой, чтобы меня трогали, чтобы меня желали. И все же я боюсь того, что это значит, боюсь того, что я могу потерять, если выйду на свет. Но потребность есть, она растет, скручивается внутри меня, ее невозможно игнорировать.

Сон беспокойный, прерываемый вспышками сновидений. Темные глаза прикованы к моим, руки сжимают запястья, удерживая меня, горячее дыхание на моей коже. Его лицо, напряженность в его глазах, когда он наклоняется ближе, тяжесть его тела, прижимающегося ко мне. Дрожь пробегает по мне, смесь страха и желания, которая заставляет сжать бедра вместе.

Его руки исследуют меня — пальцы скользят по бокам, разжигая отчаянную, ноющую жажду. Головокружительный трепет от того, что меня по-настоящему видят, от того, что меня хотят, поглощает меня. Сердце колотится о ребра, и каждый удар кричит: я жива. Я здесь. Я хочу большего, чем просто существовать.

Я хочу, чтобы ко мне прикасались, заявляли права. Я хочу раствориться в его жаре.

Меня будит шум. Мурашки осознания пробегают по моей коже, и я резко открываю глаза.

Движется тень.

— Привет, прелестная Балерина. Ты скучала по мне?

Одержимость охотника

РЕН

Первая фотография Илеаны, которую я делаю своим новым фотоаппаратом, сделана через окно ее спальни на рассвете - изгиб ее плеча, когда она спит, не подозревая, что я уже объявил ее день своим. Камера идеально фиксирует каждую деталь. Легкая морщинка между ее бровями, то, как ее пальцы вцепляются в простыни.

Мои руки слегка дрожат, когда я опускаю камеру. Трудно устоять перед желанием ворваться в комнату, разбудить ее, начать дневные мероприятия пораньше. Но терпение - это часть охоты. Самая полезная часть. Во-первых, я хочу запечатлеть, насколько глубоко я проникаю в нее.

Она выходит из своего дома в половине девятого. Что-то в ее сегодняшних движениях зажигает мою кровь. Она кажется другой. Менее призрачной, более женственной. Моя камера фиксирует каждый едва заметный бунт. Ее чуть более прямая спина, то, как она ловит свое отражение в витринах магазинов, как ее взгляд задерживается на людях, которые осмеливаются существовать без надобности скрываться.

Я следую за ней на расстоянии, моя камера фиксирует ее преображение.

Щелчок. То, как ее глаза следят за проходящей парой, любопытство ясно читается на ее лице.

Щелчок. Ее нерешительность на краю тротуара, как будто она проверяет границы своего мира.

Щелчок. Напряжение в ее плечах, когда кто-то врезается в нее.

Теперь каждое мгновение принадлежит мне. Каждый взгляд, каждая украденная секунда, когда она пытается быть больше, чем тенью.

В библиотеке я иду за ней, мои шаги бесшумны. Она не видит меня между стеллажами, не знает, как близко я нахожусь - достаточно близко, чтобы протянуть руку, коснуться.

Щелчок. Наклон ее головы, когда она просматривает ряд книг.

Щелчок. Ее пальцы пробегаются по корешкам, осторожно, как будто она боится оставить след.

Щелчок. То, как приоткрываются ее губы, когда она благодарит библиотекаря, ее голос громче, чем обычно.

Она начинает хотеть большего - я чувствую это. Каждая фотография рассказывает историю ее медленного бунта, каждое движение - шепот о том, кем она почти стала, прежде чем вспомнила, что нужно оставаться невидимой.

В одном из магазинов она останавливается у витрины с вечерними платьями. Мне приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы не дать ей понять, что я здесь, когда вижу голод в ее глазах. В трех футах от меня ее пальцы касаются голубого шелка. Один шаг, и я мог бы оказаться там, обхватить ее рукой за горло, показывая ей, что именно она делает со мной.

Желание почти разрывает меня пополам. Вместо этого я поднимаю камеру.

Щелчок. Дрожь в ее пальцах, когда она касается платья.

Щелчок. Ее зубы впиваются в нижнюю губу.

Воображает ли она себя в чем-то ином, кроме бесформенной одежды, призванной скрыть ее?

Щелчок. Момент, когда ее глаза темнеют, она вспоминает, что должна быть невидимой.

Она быстро уходит, но я остаюсь на месте, прикасаясь к платью там, где мгновение назад были ее пальцы. Я куплю его после того, как она уйдет.

Пока я иду, мои пальцы обводят промежутки между рядами, оставаясь вне поля зрения. Теперь она чаще оглядывается по сторонам, заставляя меня усерднее скрываться - оглядывается через плечо, будто чувствует меня.

Возможно ли это? Идеальная добыча, не знающая, где искать, но уверенная, что хищник рядом.

Она возится со списком покупок, и я подхожу достаточно близко, чтобы прочитать его через ее плечо. Четкий почерк. Вероятно, написано ее отцом. Основные продукты. Ничего, что могло бы привлечь внимание. Все в их жизни было построено так, чтобы они отошли на задний план. Сделать их незапоминающимися.