— Господи Иисусе. — Я отбрасываю одеяло и хватаю ближайшую пару спортивных штанов, гнев пробивается сквозь мою усталость. Если это Монти или Нико с каким-то дерьмовым розыгрышем, они вот-вот пожалеют о своем жизненном выборе.

Пол под ногами ледяной, когда я, спотыкаясь, спускаюсь по лестнице, смаргивая последние остатки сна. Стук продолжается, все громче, настойчивее.

— Ради всего святого, я иду! — Мой голос грубый, и слова перемежаются очередными ударами. — Прекратите пытаться выломать мою гребаную дверь.

Я рывком распахиваю дверь, готовый врезать любому, кто осмелился потревожить меня в этот час. И тут я вижу его.

Агента Миллера. По бокам четверо мужчин в темных костюмах, их лица суровы в свете фонаря на крыльце.

Адреналин пронизывает меня, разгоняя последний туман сна.

Что-то не так.

Прежде чем я успеваю среагировать, они протискиваются мимо меня, край плеча одного агента врезается в мое, когда они расходятся. Шаги гремят по лестнице, двери с грохотом открываются, ящики выдвигаются и с грохотом захлопываются. Они движутся, как ураган, врывающийся в мой дом, демонстрация хаоса, замаскированного под эффективность.

— Что это, черт возьми, такое? — Я рычу, поворачиваясь лицом к Миллеру, когда его люди вторгаются в мое пространство. — Ордера на обыск обычно не выдают со стуком. Какого хрена вы делаете?

В его глазах горит что-то, чего я раньше не видел. Он делает шаг вперед, хватая меня за плечо достаточно сильно, чтобы отбросить на шаг назад.

— Где она?

Эти слова стирают мое замешательство.

Они потеряли ее.

Я сбрасываю с себя его руку, сокращая расстояние между нами.

— Убери от меня свои гребаные руки. О чем ты говоришь?

— Не прикидывайся дурачком, Карлайл. Илеаны Морено больше нет. И ты скажешь мне, куда она ушла.

Уголок моего рта подергивается в подобии не совсем улыбки.

Моя умная маленькая балерина ускользнула из их сетей.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Наверху чисто, — кричит один из агентов вниз, после чего раздается звук захлопывающегося другого ящика. — Никаких признаков того, что здесь кто-то еще был. Мальчик, однако, одержим. Много фотографий пропавшей девочки.

Взгляд Миллера темнеет.

Я пожимаю плечами.

— Насколько я знаю, фотографирование моей девушки не является преступлением. Или сейчас арестовывают людей за романтизм?

Его челюсть сжимается, вена на виске вздувается, пока он старается держать себя в руках. Вокруг нас его люди рыщут по моему дому, как будто собираются найти ее, прячущуюся под диванной подушкой.

— Это не шутка, Карлайл. — Голос Миллера понижается, грубеет от чего-то, чертовски похожего на страх. — Если мы не найдем ее...

Что-то щелкает. Он боится не за ее безопасность. Дело в чем-то другом. Я изучаю его лицо, замечая предательское подергивание в глазах, напряжение в уголках рта. Он не просто обеспокоен. Он напуган, но не так, как стоит бояться за пропавшую девушку.

— Чего именно ты боишься?

Изменение выражения его лица едва уловимо, но я наблюдаю за ним.

— Что за угроза требует такой реакции? — Я нажимаю, делая шаг ближе. — Четыре агента посреди ночи, обыскивающие мой дом, будто это гребаная зона боевых действий.

— Операция «Корона Росси». — огрызается Миллер, но тут же спохватывается, его лицо краснеет.

Я приподнимаю бровь.

— Виктор Росси мертв. Его империя в руинах. Так какое отношение ко всему этому имеет восемнадцатилетняя девушка?

Его взгляд перемещается, незначительное движение, но этого достаточно, чтобы подтвердить, что я близок.

— Перестань притворяться, что речь идет о ее безопасности. Речь идет о тебе. О том, что ты скрываешь. О том, как Илеана и ее мать вообще оказались в федеральной тюрьме.

— Прекрати. — Но в его фасаде есть трещина, и теперь я это увидел.

— Ты не понимаешь всей сложности...

— Тогда объясни. — Я подхожу на шаг ближе, мой рост затмевает его. — Потому что с моей стороны нет никакой активной угрозы, которая оправдывала бы вышибание дверей посреди ночи.

Он колеблется, между нами повисает напряженное и хрупкое молчание.

— Ее нужно спрятать. — Оговорка небольшая, но я ее не упускаю.

— Не защитить, а спрятать? — Повторяю я.

Его шея краснеет, краска заливает воротник.

— Ты искажаешь мои слова.

— Нет. — Моя улыбка медленная и нарочитая. — Я слушаю тебя очень внимательно. И вижу, что ты боишься. Не того, что она исчезнет или ей причинят боль. Ты боишься того, что произойдет, когда она заговорит. Когда она, наконец, освободится от тебя. Но это не все, верно? В этой операции есть что-то еще. Ты что-то скрываешь.

— Хватит. — Его голос напряжен.

— Что ты сделаешь? — Я наклоняюсь ближе, мой голос понижается до шепота. — Арестуешь меня? За что?

— Она уязвима. — Он пытается замести следы, но это звучит слабо. — Ни телефона, ни карточек, ни денег.

— Это твои правила. Твои ограничения. — Я игнорирую его, в моем сознании формируется полная картина. — Это никогда не было связано с защитой ее и ее матери, не так ли? Речь шла о том, чтобы контролировать их. Изолировать их.

— Ты понятия не имеешь, с чем имеешь дело. — Но сейчас его слова пусты, слабы.

— В этом разница между нами. Я точно знаю, кто она. И ты этого боишься.

Правда висит между нами, и впервые Миллеру нечего сказать.

— Ты не можешь заставить ее вернуться. Ей восемнадцать. Юридическая информация. Единственная власть, которая у тебя когда-либо была, это та, которая построена на лжи, и теперь ее нет. Ты потерял ее.

Его лицо каменеет, но мне все равно.

— Мы будем наблюдать за тобой.

Я ухмыляюсь.

— Удачи с этим.

Миллер стоит там еще секунду, прежде чем повернуться и рявкнуть своим людям, чтобы они убирались. Шум стихает, когда они уходят.

Я жду, пока закроется дверь, пока грохот их машин не растворится в тишине, затем прислоняюсь спиной к стене и делаю медленный вдох.

Они сосредоточатся на отелях, автобусных станциях, на всех обычных местах, куда бегут испуганные маленькие девочки.

Но Илеана не боится.

Предвкушение охватывает меня, горячее и восхитительное. Игра изменилась, изменились и правила.

Теперь она Изабелла Росси - свободная, непокорная, настоящая.

И я единственный, кто знает, куда следовать, чтобы найти её.

Танцующая во тьме

ИЛЕАНА

Первоначальный уровень адреналина давно иссяк, оставив после себя усталость и гложущий страх. За каждым углом могла таиться опасность, о которой я и не подозревала, когда больше всего беспокоилась о том, чтобы слиться с толпой. Каждая тень могла представлять угрозу. Это не то же самое, что избегать внимания в школе, где невидимости было достаточно.

Грубый кирпич царапает мне спину, когда я прижимаюсь к нему, мое дыхание становится прерывистым, когда шаги приближаются. Два мужских голоса доносятся сквозь предрассветный воздух, их смех действует мне на нервы.

Не смотри. Не останавливайся.

Я задерживаю дыхание, каждая секунда тянется как вечность, пока их голоса доносятся, громкие и беспечные, прежде чем затихнуть вдали. Я заставляю себя подождать... пять секунд, потом десять... Пока не воцаряется тишина. Капанье воды, далекий шум уличного движения. Мое сердце стучит в ушах, заглушая все остальное.

Дрожащими ногами я отрываюсь от стены. Здесь нет места шуму, нет места ошибкам. Мои пальцы по-прежнему крепко сжимают деньги в кармане - мятую пачку банкнот, мелких, но жизненно важных. Это единственное, что поддерживает во мне жизнь. Моя безопасность. Мое будущее. Моя свобода.

Но свобода ощущается не так, как я ожидала. Она не похожа на воздух, свет или открытые пространства. Она кажется сокрушительной. Как пустота, где не существует ничего, кроме звука моего собственного дыхания и страха, что каждый шаг ведет меня обратно в клетку, в которой я была заперта.