— Куда мы едем? — Ее голос напряжен. Она пытается взять себя в руки.

— Скоро увидишь. — Я стараюсь говорить легким тоном. — Но не волнуйся, сегодняшний вечер будет незабываемым.

— Это не утешает. — Она смотрит на меня, затем быстро отводит взгляд. Но не раньше, чем я замечаю страх в ее глазах.

Ее отражение в окне - образец сдержанности, напряженная челюсть выдает страх, который она так старательно пытается скрыть. Это опьяняет - видеть, как она пытается удержать себя, как спешно вяжет нити собственной устойчивости, в то время как я неспешно дергаю за каждую из них.

— Ты напряжена. — Моя рука лежит на ее запястье, пальцы обхватывают его, нежные косточки дрожат под моей хваткой. Ее пульс бьется под моим большим пальцем, дикое биение, которое она не может скрыть. — Расслабься, Балерина. Ты только усложнишь себе задачу.

Ее челюсть сжимается, тело напрягается, когда она ерзает на стуле.

— Я не напряжена. Просто... не хочу здесь находиться.

Ее честность неожиданна, и это вызывает у меня улыбку.

— То, чего ты хочешь, не имеет значения. Ты здесь. Это главное.

Я придвигаюсь ближе. Мгновение она молчит, и я наслаждаюсь тем, как поднимается и опускается ее грудь, как сжимаются кулаки на коленях. Затем ее голова слегка поворачивается.

— Зачем ты это делаешь? Я для тебя что, игра?

— Игра? Нет. Игры - это весело. Это... необходимо.

— Необходимо для кого?

— Для нас обоих.

Ее губы плотно сжимаются.

— Ты думаешь, что можешь заставить меня делать все, что захочешь. Это все?

Я смеюсь.

— Дело не в том, чтобы принуждать тебя. Дело в том, чтобы посмотреть, как долго ты сможешь сопротивляться.

Она отводит взгляд, уставившись на дорогу впереди, и не отвечает мне. Но ее молчание говорит громче, чем все, что она могла бы сказать.

Тяжелый басовый звук автомобильных динамиков пронзает тишину, Монти рукой регулирует громкость, когда ловит мой взгляд в зеркале заднего вида.

— Музыка поднимает настроение, — язвительно замечает он со слабой ухмылкой.

Я киваю, позволяя вибрациям обволакивать нас, синхронизируясь с напряжением в машине. Она отодвигается, пытаясь увеличить расстояние между нами, но я не позволяю этого, следуя за ней через сиденье.

— Ты всегда танцуешь под одни и те же песни. Как думаешь, как бы ты выглядела, перейдя на что-нибудь более мрачное?

— Под что я танцую — не твое дело.

— О, но это так. Сегодня вечером каждое твое движение принадлежит мне.

Она снова шевелится, пытаясь отодвинуться, но я завожу руку ей за спину и кладу ладонь на бедро, удерживая ее на месте. Мой большой палец находит кожу чуть выше пояса ее брюк, и она дергается от прикосновения.

— Нервничаешь?

— А ты как думаешь?

— Я думаю... — Я наклоняюсь ближе. — думаю, ты очень стараешься притвориться, что тебя это не волнует, не пугает. — Я провожу пальцем по ее шее и касаюсь бьющегося у основания пульса. — Но он говорит об обратном.

— Ты думаешь, знание этого дает тебе силу? — Ее голос напряжен, в нем сквозит страх, как бы сильно она ни пыталась его сдержать.

— Сила приходит не от знания, Балерина. Она приходит от игры.

Она не отвечает, но ее пульс учащается, я почти слышу его бешеное биение. Я прижимаюсь губами к ее шее, чуть ниже подбородка. Ее кожа теплая и мягкая. Я позволяю своим зубам коснуться ее кожи, не кусая, просто предупреждая о том, что я могу сделать. Что я буду делать.

Дорога сужается, деревья смыкаются, их ветви создают перед нами темный туннель. Она смотрит в лобовое стекло, напрягшись всем телом, когда мы подъезжаем к поместью моей семьи.

— Почти приехали. — Мои пальцы легко перебирают ее волосы, поглаживая затылок. — Ты уже чувствуешь предвкушение?

— Я просто хочу домой.

— Домой? Но тут гораздо интереснее, тебе не кажется?

Ее губы приоткрываются, но она ничего не говорит. Ей и не нужно.

Машина замедляет ход, когда Монти въезжает на подъездную дорожку.

— Добро пожаловать в мой мир. — Моя рука скользит по ее боку, пальцы задевают ребра. — Скоро ты поймешь, что он не похож на тот, к которому ты привыкла

Монти паркуется у крыльца, фары отбрасывают резкие лучи на каменный фасад. Двигатель глохнет, оставляя нас в такой густой тишине, что мы задыхаемся.

— Выходи, — говорю я, отпуская ее запястье, сжимая в последний раз.

Я открываю дверь, наблюдая за ней, выжидая — побежит ли.

Она замирает, пальцы сжаты на ручке. И, когда наконец выходит, делает это с прежней грацией, только теперь в ней — пустота. Лишь тонкая оболочка контроля, за который она из последних сил цепляется.

Я убираю волосы с ее лица, мои пальцы задерживаются на ее шее. Мурашки, поднимающиеся под моими прикосновениями, вызывают во мне трепет.

— Следуй за мной.

Она идет впереди меня, спина прямая, движения напряженные от сопротивления. Я улыбаюсь, наблюдая, как за ее страхом вспыхивает неповиновение. Она не знает, где мы. Она понятия не имеет, что я планирую. Но она делает то, что ей говорят, потому что у нее нет выбора.

Сегодня вечером она моя, нравится ей это или нет.

Танцы для дьявола

ИЛЕАНА

В прихожей темно. Деревянные полы отдают эхом наши шаги. Все в этом доме кричит о богатстве и власти — высокие потолки, гнетущие произведения искусства, которые, кажется, осуждающе смотрят сверху вниз, и поверхности, отполированные до ослепительного блеска.

Рен встает у меня за спиной, в то время как его друзья прикрывают меня с боков. Меня не просто ведут - меня загоняют, как добычу, попавшую в ловушку, подталкивают к неизбежному.

— Сюда. — голос Рена прорезает тишину, резкий от предвкушения. Звук обвивается вокруг меня, как поводок, тянет меня вперед, несмотря на все инстинкты, кричащие мне остановиться.

Мы проходим по затемненным коридорам, где лампы отбрасывают больше теней, чем света. Каждый шаг уводит нас все глубже в дом, и мое ощущение того, что я совершенно не в своей тарелке, становится сильнее. Все кажется неправильным — воздух слишком холодный, тишина слишком тяжелая.

Латунные настенные бра оживают, когда мы проходим мимо, их свечение создает искаженные очертания на стенах. Время от времени открытая дверь позволяет заглянуть в помещения, настолько величественные, что они кажутся чужеродными — столовая, в которой доминирует люстра, усыпанная кристаллами, библиотека, полки которой бесконечно поднимаются к сводчатым потолкам.

Но Рен не замедляется. Он ведет нас глубже, мимо дверей, которые остаются закрытыми, мимо коридоров, которые, кажется, уходят в небытие. Мой пульс стучит в ушах, громко и безжалостно, заглушая все остальное.

Мы сворачиваем в другой коридор, на этот раз увешанный фотографиями в тяжелых витиеватых рамках. В отличие от ярких работ у входа, эти черно-белые. Женщина, танцовщица, застывшая в невозможных позах, ее тело скручено в формы, не поддающиеся логике. Ее лицо скрыто, отсутствие выражения более навязчиво, чем если бы оно было видно.

По мне пробегает холодок, такое чувство, что на меня смотрят сами фотографии.

Коридор заканчивается двойными дверями, украшенными резьбой с узорами, которые, кажется, движутся в тусклом свете. Рен делает шаг вперед, и что-то в его позе меняется. Становится более сосредоточенным. Более интенсивным.

Двери бесшумно распахиваются, и нам навстречу вырывается холодный воздух. Рен поворачивает голову, его пристальный взгляд впивается в мой с такой интенсивностью, что пригвождает меня к месту.

— После тебя. — Он жестом указывает внутрь, его голос мягкий, но с нотками стали. Каждый нерв в моем теле кричит мне бежать, но тени позади меня — его друзья, молчаливые и выжидающие - не оставляют места для побега.

Я переступаю порог, и у меня перехватывает дыхание. Комната огромна, ее размеры невозможно оценить с первого взгляда. Тусклые лампы загораются одна за другой, открывая бесконечные полированные деревянные полы, сверкающие, как зеркало. И зеркала — целая стена из них отражает пространство бесконечными фрагментами, создавая лабиринт искаженных версий меня.