— Да не из такой глуши, как ты.

— А я из тропических лесов, — отозвалась Сенти.

— Знаю. Я всё о вас знаю, — в голосе старосты прозвучало превосходство.

— Так откуда ты, Алектор? — не отставала я.

— Субтропики, — растянул губы в наглой улыбке Часпид. Наглость зашкаливала. Бахвальство выплёскивалось через края. — С границ пустыни и степей. — Подвёл черту под своим ответом, не желая вдаваться в подробности. — Держи. — Сунул палку мне обратно. — Ты у нас с деревни, тебе и кочегарить.

— Ну, тогда да, кроме меня некому огонь поддерживать, — тоже улыбнулась. Подтекст о «границах» больше изобличал, чем прикрывал: Часпид вырос в такой же глуши, как и я, только более жаркой. Вот только моих навыков у него нет. Это и по попытке поддержать костёр видно. А так да, он на неизвестную часть тела выше нас всех тут вместе взятых — шейх Дубаёв! Чешую ему в хвост.

Долбянка с остывшим напитком пошла по кругу. Напиток согревал и настраивал на положительные эмоции.

— Не знала, что зайцы такие вкусные, — ударилась в откровения Сенти. — Совсем не похожи на птичье мясо или на ящериц.

— Перья во тру не застревают, — осклабился Алектор. — Может и ты была бы на человека больше похоже, если бы нормально питалась, — вставил свои пять копеек Часпид.

Попытка зацепить зеленушку разбилась о кокон блаженного состояния Милисент, не вызвав привычной агрессивной реакции. Сенти релаксировала.

— Как ты так быстро их поймал? — я решила последовать примеру подруги и не обращать внимания на доставучего члена команды.

— Я их не ловил. Собрал.

— Я так и знал. Всё чужими руками или тупо повезло, — Часпид хмыкнул и подкинул в костёр веточек, наглядно показывая, кто тут о дровах позаботился, а кто только сливки снимает. Но выпад из пренебрежения и зависти, не впечатлил никого.

— Алектор, ты хоть иногда человеком бываешь? — решила последовать путём Милисент — не агрессивничать.

Парень наградил меня уничтожающим взглядом, попытался им же достучаться до моего внутреннего я, потерпел фиаско, сплюнул через зубы и уставился на костёр. А на что он интересно рассчитывал?

— Каменная куница разгулялась, — не обращая внимания на выпад старосты, поведал Тиноб. — Молодняк натаскивает. Они едят немного, но, если появляется возможность, делают некоторый запас. Видимо мать-куница отследила несколько заячьих гнёзд, которые были неподалёку и решила показать мастер-класс молодняку. Ловила и стаскивала к одному месту. А я спугнул. Так бы где-то в расселине кладовку сделала и затащила туда всех по одному.

— То есть мы ужин у кунички забрали? — расстроенно спросила Сенти. В голове Милисент куница быстро нарисовалась милой, мягкой кошкой.

— Нет, пообедать они успели. Это то, что в них уже не влезло. Не переживай, Сенти, голодным этот зверь никогда не бывает. А к кладовке они возвращаются редко. Часто ее какой-нибудь другой зверь находит. А куница предпочитает ловить свежий трофей. Это только на первый взгляд она милая и ласковая, а так — хищник, которого еще поискать нужно. Быстрая, проворная, даром что невелика в размере.

— А-а, заячьи гнезда… Это как? — переспросила Милисент, о зайцах только слышавшая.

— То, что делают зайчихи принято называть гнездом. Ямка. Немного сухой травы, пуха, сощипанного с живота и боков.

— А почему ты думаешь, что она несколько гнёзд разорила? В гнезде вполне могло несколько зайчиков. Ну, так почти везде, — обосновала свою мысль зеленушка.

— У зайцев редко даже пара детёнышей бывает, в отличии от кроликов, — продолжал информировать Тиноб. Так легче гнездо прятать. Меньше запаха от детёнышей.

— Так по матери найти можно. Гнездо. По следу, запаху.

— Нет, Милисент. Найти такое гнездо достаточно сложно. По цвету оно сливается с землёй. Да и шкурка малыша им под стать — серо-коричневая с чернинкой. Агути, одним словом, полевой окрас. Зайчиха никогда не бывает рядом. Она свою лёжку обустраивает метров за сто от места гнезда. И таких ее лёжек много. Как постоянных, так и временных. Она петляет и путает следы. И запах у нее достаточно сильный. Так и перебивает запах гнезда.

— Да как же малыш с голоду не умирает? И холода.

— У них крепкий подшерсток изначально нарастает. Пока они голыши, их спасает материнский пух. А кормят зайчат все зайчихи, что находят гнездо. Здесь нет своего или чужого. Закон тайги.

— Хороший закон, — после некоторого раздумья сказала подруга. — Лучше, чем «кто агрессивнее, тот и выживает».

****

Покидали стоянку с неохотой. Жалко было шалаш. И место хорошее.

— Насыпьте в обувь пепел из костра, — порекомендовал Тиноб.

— Хочешь, чтобы мы себе все ноги в кровь стёрли? — Часпид ни на кого не смотрел.

— Хочу, чтобы вы избежали укусов клещей. В тайге их много. На стеблях, ветвях сидят. Не заметишь, как проберутся под одежду и присосутся в местах с самой тонкой кожей.

— Да сколько там они выпью, если даже не заметы на одежде?

— Дело не в том, сколько выпьют, Часпид. Места укуса нещадно чешутся. Это даже не укусы комаров. К тому же заразу от них можно подхватить нехилую. Хотя, я ни к чему не принуждаю. Поступай, как хочешь.

Алектор дёрнулся уже при слове «чешется» и без дальнейшего выпендривания насыпал пепел в обувь. И в сумку сыпанул про запас. А заметив, что капитан и запястье с шеей натирает, поспешил обезопасить и себя от таёжных монстров. Мы с подругой от парней решили не отставать. Говорят чесотка — одна из лучших болезней. Чешись, и кайф получай. Поспорю. Не скажу за чесотку, но хватает и комарья. Лёгкие почесушки — одно, а вот когда кожу содрать хочется от свербежа — другое.

— Я понесу, — Часпид вызвался нести долбянку, в которую Тиноб собрал оставшиеся недотлевшие трутовики и нарвался на три пары глаз, явно понимающих, к чему тот клонит. — Что? Я, между прочим, о команде забочусь. Эрентору идти впереди. Долбянка ему мешать только будет. И нам обзор закрывать. Я — сзади. Никому не помешаю. А с удачным ветерком, комары от нас шарахаться будут в разные стороны.

И вроде правильно всё говорит, но веет от этой заботы личной выгодой за километр. «Себя ты от мошкары думаешь спасать, а не нас. Трутовики уже не дымятся. А, значит, никакой ветерок нам не поможет. Дуй не дуй. А вот в ауре пропеченных грибов полметра на полметра та же мошка до тебя не доберётся», — подумала, но озвучивать не стала. Все и так поняли. Но надежда, что Алектор действует ради команды, пыталась выжить всеми силами. Наверное, поэтому я и не стала озвучивать то, о чём все подумали. Снова давала Алектору шанс.

— Если всё так и дальше пойдет, сделаю каждому маленькую копию. Типа кружки, — размышлял в слух капитан. — Так удобнее будет.

Спускались по течению реки. Тропа вела через долину. Жара доканывала. Ночью мы жались друг к другу в поисках тепла, сейчас готовы были раздеться до трусов. Прокляли всё вокруг, едва в долине столкнулись с серьёзный наездом местной кусачей фауны. Здесь ее оказалось в разы больше. Комары и мошки зверствовали: они пировали, мы подыхали на ходу. Пепельная маскировка под струйками пота превратилась в серые неряшливые комочки, как манная каша у неумелой хозяйки, — ни толку, ни пользы, ни эстетики. По коже потекли извилистые ручейки, причиняя новые неудобства. Покрасневшие воспалившиеся места чесались всё больше. Хотелось содрать с себя кожу. Но искупаться и смыть с себя призрачную защиту никто не рисковал.

Далеко от речушки мы не отходили. Благо и тропа никуда не сворачивала. Так и шли весь день, настороженно поглядывали по сторонам. Агрессивность местного сообщества насекомых и жара достали так, что мы уже еле тащились — кто в полубреду, кто в полусознании. Чего-то необычного на нашем пути не встретилось, хотя взгляды из-за деревьев, что виднелись издали, ощущались. Нервы были на пределе, и мы уже стали сомневаться в адекватности наших ощущений, как и в смысле этой «прогулки» в принципе.