О том, что Эрилия попала к ректору на некромантику за всеми событиями мы как-то подзабыли. Да и последние ее выходки уверили всех, что она прирожденная боевичка, а значит ей прямая дорога к Гарэду Совелу.

— Ничего нельзя сделать. Ректор непреклонен, — я виновато посмотрела на зеленушку. — Он тебя таким способом защищает и память о Сидаре.

Милисент сгорбилась, обхватила себя руками и тихо заплакала.

— Вот сейчас не поняла, — Ч.М. с подозрением переводила взгляд с зеленушки на меня. Ей снова пришлось выслушать о наших похождениях, с некоторыми акцентами на события.

— Сам виноват! — выплюнула Эрилия. — Нечего быть таким тюхтием. Будет уроком!

— Кому, Эри?

Мамба вздрогнула. Видимо ее никто так не называл, кроме меня. А в последнее время и я — редко.

— Некому будет урок усваивать, — Милисент сидела бледная, с сожалением в огромных изумрудных глазах. — Еще одна смерть из-за меня.

— Не из-за тебя, дура! Из-за его глупости, — разозлилась Ч.М. — А урок другим будет. И Сидар не из-за тебя умер. Так что прекращай лить слезы по придурку.

Я подошла к Сенти и обняла ее.

— Нужно собираться на пары, — отмерла подруга. — Зира, а ведь я так и не сходила с тобой к госпоже Ристэ.

Я чертыхнулась:

— Может еще успею до занятий?

Эрилия с подозрением сканировала нас обеих:

— К профессору Ристэ? Забыла? А еще говорят, что мы изменились. Никто из нас к мэтру даже мысленно не опаздывал! Кстати, о хорошем. Сиран хотел вечеринку устроить по поводу нашего возвращения. Но через Ишара отменил. Чуть позже будет. Приглашены все. Ну, почти, — ответила Мамба на наши оторопелые взгляды. — Третьего курса не будет. И тех, кто не признает полукровок равными истинным, тоже.

Последнее заявление было странно. И, наверное, приятно. В ряду прошедших событий, хотелось верить, что это правда. Да только мое личное негативное «фэ» оставалось непробиваемым. Странная лояльность Эрилии к ненаследному принцу не влазила в рамки моего понимания. И я бы расспросила строптивую Ч.М, но она избегала личных разговоров. А еще осадок горечи за судьбу Тораша не проходил. Некстати вспомнилась последняя вечеринка третьего курса. Я перехватила взгляд Сенти — мы думали ободном и том же. Не лучшее сочетание событий и воспоминаний, как для нового дня, так и для нашей психики.

Небольшой выплеск эмоций по большому счету ничего не изменил. Сенти оставалась задумчивой, Эрилия — сдержанной и молчаливой. Но, если с Милисент было все ясно, то по поводу Эрилии я терялась в догадках. Что могло так не понравиться Черной Мамбе? Но подруга лишь отмахивалась: мол, как моему охраннику, ей некогда расслабляться, и на разговоры не шла.

Утренний моцион прошел без привычных разговоров. Приведя себя в порядок по-быстрому, вывалились из общежития.

— Странно, — Сенти смотрела на осеннее солнце.

— Что странно?

— Ты не находишь, что Часпид на тебя вчера совсем не реагировал. А ведь стоял в каком-то метре от тебя. А остальные реагировали.

— Вы с подветренной стороны стояли, — Эрилия без лишних слов открыла нам глаза на нашу безалаберность.

— А ларчик то просто открывался, — продекламировала зеленушка, совсем не обратив внимание на тон Мамбы.

— Именно так. Ну, пока. До обеда. Или до вечера. И постарайтесь не влезть в еще что-нибудь.

— Раньше тебе это нравилась, — подначила я подругу.

— Раньше у меня жизнь была беззаботнее, Зира.

Так и расстались. Она повернула направо, ушла на занятия, в корпус, который своим видом напоминал большую, неповоротливую черепаху, а мы потопали в свою вотчину. Я обернулась вслед подруги. Вспомнила характеристику, которую дал ее семейству ректор в нашу первую общую встречу в комнате общежития. Эрилия из открытой, дерзкой девчонки становилась осторожной, опасной одиночкой. Только наедине с Линером она оставалась прежней.

— На пары? — мы с зеленушкой шли через академическую площадь. — Или я еще успею к профессору забежать? Как думаешь?

— А где его будут казнить? — Сенти, повесив голову, едва волочила ноги.

— Не знаю. Ректор не сказал. И Эрилия смолчала.

— Тогда ты иди. Я подожду тебя здесь. У фонтана. До занятий еще есть время. Не хочу сидеть в аудитории сама. Вон там, у заграждения, и подожду.

Небольшой бассейн с прозрачной лазуревой водой отражал последние теплые лучи солнца. Они играли на водной глади, взбирались по стеле со звездой на макушке, обязательным образом сходясь и зависая на верхней оконечности звезды. Осень набирала оборот. Даже случайно разгулявшийся ветер не в силах был донести сюда сорванные листья. Они не падали в водоем, и в него можно было смотреться, как в зеркало. Чистое-чистое.

— Что Вы здесь делаете, адептка Лоза?

Милисент вздрогнула:

— Я… — она не ожидала встретить здесь ректора.

— Вы должны быть сейчас в аудитории.

— Еще есть время. Я жду Зиру.

— А где она?

— Пошла к профессору Ноэль.

— Зачем?

— Не знаю, мэтр сама позвала.

— Хорошо. Но ни Вы, ни адептка Чаргородская здесь не останетесь.

— Вы будете убивать его здесь, — догадалась Сенти.

— Не убивать, адептка. Казнить. В память о Вашей благородной паре и Ваших нерожденных детях.

— Почему здесь?

— Чтобы его душа могла найти путь на Звезду.

— Не надо! — шепот отчаяния вырвался из Сенти. — Не надо. Он не виноват. Не настолько виноват, чтобы умирать.

— Почему? — после долгого молчания поинтересовался ректор Наг.

От ректорского тона вокруг Милисент образовались сосульки, так неприязненно-холодно прозвучало его непонимание. Но он спрашивал, и Сенти рискнула ответить.

— В том, что случилось, его вины нет. Мне ничего не угрожало. Адепт пытался успокоить меня, отвлечь, но это лишь злило и распаляло воображение. Я испугалась. За Зиру. И переволновалась. Да, между нами, с Торашом Ишаром, дружбы не было и, уж точно, мы недолюбливали друг друга. Но он по-своему вел себя благородно, хоть мог сломать меня, как веточку. Унизить. Обсмеять. Дать почувствовать себя пустым местом. Преследовать, в конце концов. Но он никогда не причинял мне боли, ни моральной, ни физической, хотя отметины от моих зубов у него долго не сходили.

— Они есть и сейчас.

Девушка кисло улыбнулась.

— Адепт Ишар делал все, чтобы я не покалечилась, и мне было удобно. Вряд ли ему это приказал адепт Милан, по чьему приказу меня держали в одной из комнат общежития. Но я перенервничала и потеряла детей. Видно, не судьба.

При этом слове ректор вздрогнул. Но Милисент не заметила, погруженная в воспоминания.

— Не нужно еще одной смерти. Прошу, Вас.

— Раз Вы так этого желаете, Милисент, я сделаю исключение. Мотивы мои остаются теми же. Но Вы сами выбрали способ поминания. Надеюсь, со временем, Вы не разочаруетесь в решении и не станете себя грызть за кончик собственного хвоста. Но есть одно условие.

— Какое?

— Вы возьмете на себя ответственность за дальнейшую жизнь и поступки адепта Ишара. Или так, или казнь.

— Почему я?

— Потому, что именно Вы его спасаете.

Милисент слушала с широко распахнутыми глазами. Взять на поруки адепта Ишара? Она не хотела его смерти, но связывать себя таким долгом желания не было.

— Вы задумались, адептка. Хороший признак. Значит, Ваше решение будет обдуманным и взвешенным. При другом варианте, я бы отказал Вам в просьбе.

Время шло, Милисент запаниковала: «Для такого решения у меня и жизни не хватит. Как я с ним встречусь? А ведь это неизбежно. Смогу ли посмотреть в глаза? Трудно делать выбор, когда на одной чаше весов вся твоя боль, а на второй — жизнь другого существа. В глубине души я всегда буду помнить, что он причастен к самой большой трагедии в моей жизни. Но согласившись с решением на казнь, я сама стану убийцей. Непрямо. Нет. Косвенно. Как и этот оливковый анаконд, который оказался слишком преданным дружбе и слишком наивным, чтобы понять, что им манипулировал гроссмейстер местного масштаба».