Вылетела из коридора в кабинет в надежде отыграться на входной двери — расколотить её в щепки. Она ведь заперта. Я это помнила, а просить открыть её не стану. А так хоть немного успокоюсь. Но дверь оказалась открытой.

— Какая галантная предусмотрительность. Как же я зла!

Двери из корпуса повезло меньше — отворилась она с грохотом. На дворе была ночь… и звёзды на небе.

— Кажется мы, действительно, переборщили со временем, — я даже испугалась. Как я могла забыть о разном течении времени? Это что же получается, он снова спас меня? Теперь от рассыпания на атомы. Зараза! Но я не могу принять произошедшее. Просто не могу! Не так! Я чувствую себя использованной, и никакое действие «во благо» не заставит меня думать по-другому.

Дверь закрылась с жалобами на моё безумство, едва не придавив кончик хвоста.

— Офелия! — дёрнула на себя спасенную конечность. — Тебе лучше появиться.

До общежития я добралась шагом неспешного трактора — не быстро, не медленно, не испытывая свойственного ситуации дискомфорта и не найдя на свой хвост новых приключений. Это радовало. Может быть, чтобы не цеплять всяких сюрпризов судьбы, мне стоит чаще быть в змеиной ипостаси или просто быть пожёстче и позлее? Или сегодня вечер исключений из правил? А может в этом, змеином виде всё так и должно быть? Вопросы, вопросы…

Двери общежития манили коричневым проёмом. До них оставалось пару десятков метров, когда я поравнялась с лавочкой, где ещё вчера мне «замуж» предлагали. Что ж, теперь я и в таком виде могу…

— Ты меня звала?

— А чтоб тебя! Испугала! — сухой, скрипучий голос едва заикой не оставил. — Долго же ты проявлялась. Или другая причина есть? Может во время разрушения возрождённой тебя энергетической волной от меня отбросило? — ехидно поинтересовалась. — А, Офелия?

— Нет. Эристел нас вернул вместе, — проскрипел голос.

— М-м, так может ты видела и способ, которым он это сделал? И как тебе? Урод!

— Ты неправа, Зира! Виновата я. Он только спасал.

— Ну да, конечно. Господин ректор у нас всегда на белом коне! Одна я глупая и ничего непонимающая. Тебе самой не противно его выгораживать? Ты ведь сама женщина! Была ею.

— Лучше подумай, что было бы, не сделай он того, что сделал и на что давно имел право, учитывая ваше единение душ по древнему ритуалу, но не шёл против твоих страхов и…

— Моих страхов?! Имел право?! Да ты!..

— Старая, мертвая и умудрённая многими годами бытия. Тебе давно стоило принять и отпустить ситуацию, о которой он сам ничего не знал, а тебе её на блюдечке преподнесли. А ты захватила прикорм, как самая глупая рыба.

— Да ты!..

— Правда глаза колет, Зира! Так, кажется, говорят у вас? Я устала тебя успокаивать, как маленького, разбалованного ребёнка. Принимай жизнь, как она есть, без исключительных условий для себя. Не иди моим путём. Я слишком оберегаю тебя. Это моё упущение. Но, надеюсь, тебе наше путешествие глаза на многие вещи открыло. И на то, что многое может казаться не тем, чем есть. Но если ты так разгневана, то скажи, у кого из нас трагедия больше? Мой мир разрушен. И единственное моё желание — вернуть его к жизни. А ты сама всё рушишь и убиваешь того, кто любит тебя всем сердцем, для кого являешься единственным противоядием, кому дала надежду и отняла её.

— Хватит! Легко говорить о ком-то, когда сама меня едва не убила из-за любви к… пустому месту.

Ответа не последовало. Кажется, я перегнула палку.

— Прости, прости. Твой мир — не пустое место.

— Наш мир. Разрушенный и опустошённый. Я виновата лишь в том, что отчаянно хотела остаться, ведь больше не смогу туда попасть.

— Что?

— Это наш мир — мой и твой. Так уж случилось, Зира.

— Я не об этом. Хоть и об этом тоже. Но знаешь, похоже туда уже незачем возвращаться.

— Ты не права. Были бы камни…

— Кто бы сомневался. Но ради кого всё заново возрождать? Ради богов, которые сами не знают, что у них под носом твориться? Или ради разъяренных остатков нагов и драконов, за озлоблением не видящих, до чего их вражда довела? Я же там только даму с прорехами в теле и видела. И та тебя всем существом ненавидит. Ни сегодня-завтра помрёт. Туда ей и дорога. Так ради кого возрождать и отстраивать?

— Да, в неё мало любви осталось. Сама виновата. Всю на ненависть извела. Сама себя отравила. Но умрёт она не скоро и вполне может дожить до нового расцвета мира Мерцающей Звезды, когда ты станешь править там. Здесь и там время течёт по-разному. Здесь я и Драгон давно уже мертвы, а она пережила всех, и до сих пор молода, и красива, не считая прорех. А на счёт, «ради кого». Ради себя. Своего будущего. Ты принадлежишь тому миру. Ты — его часть. Его душа.

— О, нет-нет-нет. Его душа ты! А я принадлежу этому миру. Здесь выросла и люблю его, каков он есть. Здесь моё прошлое и будущее… Не обижайся, Офелия, но будущего в мире Мерцающей Звезды я не вижу. Своего будущего. Хочешь, сама возвращайся. Теперь ты знаешь, что-как-почему и уверенна, что найдёшь выход. Да и боги ваши, как только появишься, снова благодатью мир одарят. Они, как я поняла, за тобой и в огонь, и в воду. Только не знают, где ты.

— Нет, Зира. На богов надежды мало. Они меня в возрожденной не узнали.

— Но Ламия узнала. Причём, сразу. Возможно, они просто были далеко.

— Она — причина сотворённой проблемы. Её создатель и исполнитель. Потому и узнала, скорее сердцем, чем глазами. И из вредности никому ничего не расскажет. И вернуться я больше туда не смогу.

— Так, а теперь по порядку. Кому она может сказать, если вокруг — никого?

— Боги свою жертву без присмотра не оставляют. Никогда. Всегда есть кто-то, кто придёт с проверкой о надлежащем исполнении наказания.

— А-а, хоть об этом не забывают. А мир хоть в тартарары лети. А почему вернуться не сможешь? Ну и что, что мёртвая, зато деятельная! О проклятии узнала. Снимешь его и…

— Такое не снимается.

— Почему?

— Оно разрушает основы материй существ на которые направленно — физических, эмоциональных.

— Не понимаю.

— Оно было сказано в порыве острой эмоциональной боли, отчаяния, смертельной ненависти. Смертельные энергии, принятые богом Любви. А любовь — самая большая сила, только в данном варианте — анти сила. А потому, такое не снимается даже с умерших. По крайней мере, пока проклявший жив. Но и это не факт. Вряд ли Алоис признается перед всеми богами в своём участии в этом фарсе и что принял подобное проклятие влюблённой через влечение к бессмертной. Низложат ведь, не смотря на статус.

— Низложат бога Любви? Это как?

— У богов выбор мер безграничный. А пренебрежения к себе даже от равного не потерпят. А потому на решение проблемы надежды нет.

— Тогда попросишь великолепного господина Нага создать еще один ритуал. Но без меня.

— Не придумает.

— Без меня!!!

— И с тобой — тоже.

— Это почему?

Но ответа не последовало. Я ждала, звала и снова ждала. Никого и ничего. Всё тихо, как в лаборатории некроманта, не к ночи будь сказано. Сосредоточилась на себе и приняла привычную форму человека. Тут же рухнула на спасительную лавочку. Тело человека оказывается очень… уязвимо. Вернулась боль. И слабость. С трудом сдержала порыв принять позу эмбриона. Порыв критической язвительности остановить не удалось. Рассуждать о деяниях правых? Да кто я такая? Взбалмошный, разбалованный ребёнок, как оказалось. Да только боль с этим не соглашалась.

Стук-стук, шкряб-шкряб, бздынь! Стук-стук, шкряб-шкряб, бздынь! С трудом открыла глаза. Голова гудела, а меня лихорадило. Стук-стук, шкряб-шкряб, бздынь!

— Да чтоб тебя всю жизнь шкрябало, — с усилием сфокусировалась на исходящем звуке. Шкрябались у двери. — Занято! Свободны!

— Это я!

Линер, — на ум пришли все ругательства, которые я когда-либо слышала, — не сегодня!

— М-м, здесь какой-то пакет тебе.