Джейсон вдруг поймал себя на том, что переминается с ноги на ногу, не зная, что и думать. Прежняя его уверенность относительно некоторых вещей изрядно пошатнулась.
— Мне можно высказаться в свою защиту? — спросил судья.
— Пожалуйста.
— Во-первых — клянусь тебе в этом, сынок, — я впервые слышу о столь ужасных деяниях. Я готов допустить, что между моей женой и Сэнди происходило нечто такое, о чем мне не было известно. Но, честно говоря, не думаю, что все было так, как ты говоришь. Я люблю мою дочь, Джейсон. И всегда любил. Но я также отношусь к тем немногим мужчинам, которые, чего уж тут скрывать, бывают по уши влюблены в своих жен. Впервые увидев Мисси — а мне тогда было девятнадцать, — я сразу понял, что женюсь на ней, что она будет моею. И совсем не потому, что она была красивой — хотя она и была. И не только лишь из-за ее доброты и хорошего воспитания — а они у нее имелись. Дело в том, что она была Мисси, и за одно лишь это я полюбил ее. Тебе может показаться, что все это к делу не относится. Но на самом деле очень даже относится. Все началось, когда Сэнди было лет двенадцать. Я стал замечать, что она ревнует. Ей не нравилось, что я так почтительно отношусь к Мисси; не нравилось, что я без всякой причины приносил домой цветы; не нравилось, что я дарил женушке всякие безделушки. Достигая определенного возраста, девочки начинают — когда осознанно, когда нет — соперничать со своими мамами. Я думаю, Сэнди решила, что ей никогда не победить. Отсюда и пошла ее злость, враждебность к собственной матери. Вот только вскоре ее мать умерла. Умерла прежде, чем они с Сэнди смогли бы во всем разобраться. Сэнди тяжело это перенесла. Моя славная дочурка… Она вдруг совершенно переменилась. В ней словно проснулось что-то необузданное, злое. Она стала уходить из дома. Никого не слушала, поступала только по-своему. Не терпела никаких запретов. А потом сделала аборт, Джейсон. Ты знал это? Ри — не первая ее беременность, может, даже не вторая. Бьюсь об заклад, она никогда тебе об этом не говорила, не так ли? Мне самому стало известно лишь потому, что в клинике узнали ее имя и позвонили мне. Я дал разрешение. А что еще я мог сделать? Она тогда и сама еще была ребенком — совсем юная и совершенно неготовая быть матерью. Я молился, Джейсон, ты представить себе не можешь, как я молился о моей девочке… до тех самых пор, пока ты не забрал ее у меня.
Судья тяжело вздохнул.
— Я сейчас веду к тому, что всегда надеялся: со временем Сэнди избавится от своего безрассудства, как говорится, перебесится. И, разговаривая сегодня утром с директором, я подумал, что, может быть, она уже выросла, стала более зрелой. Но сейчас, услышав от тебя все это… Думаю, у моей дочери серьезные проблемы, Джейсон. Сначала она убежала от меня. Теперь — может, стоит уже признать это — и от тебя тоже.
Джейсон открыл рот, чтобы возразить, но слова не шли. Зернышко сомнения уже пустило корни. Что в действительности он знал о Сэнди и ее семье? Что бы она ни говорила, он всегда принимал это за чистую монету. Да и зачем ей было лгать ему?
Но опять же: какие причины имелись у него самого, чтобы лгать ей? Четыре миллиона и одна.
— Возможно, пришло время нам встретиться, — говорил Максвелл. — Посидим как мужчина с мужчиной и все проясним, во всем разберемся. Никакой неприязни, сынок, я к тебе не питаю. Просто желаю моей дочери и внучке всего самого лучшего.
— Как умерла Мисси? — спросил вдруг Джейсон.
— Что, прости?
— Ваша жена. Как она умерла?
— Сердечный приступ, — без промедления ответил судья. — Умерла в одночасье. Ужасная трагедия… когда женщина уходит такой молодой. Для нас это было сильнейшим потрясением.
Джейсон еще сильнее сжал трубку.
— Где именно она умерла?
— Гм… дома. А почему ты спрашиваешь?
— Не в гараже? Не за рулем машины?
— Ну да, именно там. Понимаю, тебе Сэнди это сказала…
— Но это точно был сердечный приступ? Вы уверены?
— Абсолютно. Ужасное, ужасное было время… Не думаю, что малышка Сэнди от этого оправилась.
— Я читал отчет о вскрытии, — продолжал стоять на своем Джейсон. — Если память мне не изменяет, лицо миссис Блэк, когда ее обнаружили, было вишнево-красного цвета, что недвусмысленно указывает на отравление углекислым газом.
На другом конце линии повисла долгая тишина; длилась она секунд тридцать, может, даже минуту. Джейсон почувствовал, как успокаивается желудок, распрямляются плечи. Сэнди была права: ее отец — очень, очень хороший лжец.
— Не знаю, о чем вы говорите, мистер Джонс, — произнес наконец Макс. Недавняя теплота в его голосе сменилась раздраженностью. Теперь он говорил как богатый, влиятельный человек, которому не удается настоять на своем.
— Неужели? А вот я думаю, вы прекрасно все понимаете: в наше время компьютеризированных отчетов можно добыть любую информацию, особенно если знать, где ее искать.
— Не рой яму другому, Джейсон. Будешь копать под меня, и я стану копать под тебя.
— Замучаетесь. Когда вы приехали в город?
— Лучше сам скажи, когда именно ты познакомился с моей дочерью? — спокойно парировал Макс.
— Взяли машину напрокат или воспользовались услугами автосервиса?
— Сам сдашь образец ДНК для теста на отцовство или подождешь, пока суд по семейным делам выпишет ордер?
— Этим вы ничего не добьетесь. Мы в Массачусетсе, где узаконены гей-браки, а in loco parentis[177] значит гораздо больше, нежели биология, для определения того, кто будет осуществлять опеку над ребенком.
— Думаешь, если ты немного шаришь в латыни, то уже и в законах разбираешься лучше меня, да, мальчик?
— Я думаю, что недавно писал статью о дедушке, который пытался получить опеку над внуком на том основании, что ему не нравились лесбиянки — родители мальчика. Суд постановил, что ребенок должен остаться с теми единственными родителями, которых он когда-либо знал, даже если они и не являются его биологическими матерями.
— Интересно. Что ж, вот тебе еще немного латыни. Может, ты слышал и такую фразу, когда работал над своей статьей, — ex parte.
Джейсон застыл посреди кухни и лишь потом, с опозданием, бросил взгляд в окно. По дорожке, направляясь к передней двери, шел полицейский в форме.
— Так говорят о заявлении, сделанном без уведомления или в отсутствии другой стороны, — довольно усмехнулся Макс. — Когда дедушка обращается с подобным ходатайством в суд по семейным делам, данный суд может выписать односторонний ордер на посещение ребенка, даже не ставя другую сторону в известность о судебном разбирательстве. В конце концов, ты — главный подозреваемый в уголовном расследовании. И оставаться с главным подозреваемым в исчезновении матери — уж точно не в интересах ребенка, не так ли?
— Сукин ты… — прошипел Джейсон.
В дверь позвонили.
— Я бы на твоем месте открыл, — посоветовал Макс. — Я тебя вижу, сынок. Как и бо́льшая часть свободного мира.
Тут уже и Джейсон заметил Макса — держа трубку у уха, тот стоял неподалеку от белых фургончиков новостных служб. Выглядевший заметно моложе своих лет в свежем синем костюме, на фоне которого ослепительно белым пятном выделялась копна седых волос, старик помахал ему рукой. Телефонный звонок, непринужденная болтовня Макса под видом принесения извинений — все это имело лишь одну цель: удерживать Джейсона на одном месте… В дверь снова позвонили.
— Я открою, папочка, — пропела Ри.
Это уже не имело никакого значения. Все было бессмысленно. Когда-то, лет двадцать пять тому назад, Джейсон уже умирал. Теперь его ждало нечто похуже — рушился весь его мир. Ри приподнялась на цыпочки, чтобы открыть первый замок, потом второй.
Она настежь распахнула дверь перед полицейским.
Служитель закона держал в руке сложенный вдвое листок бумаги. Устремив взгляд над головой Ри, он обнаружил Джейсона стоящим на пороге кухни с прижатым к уху телефоном.
