Дверь открылась, и в комнату вошел Джейсон Джонс. Двигался отец Клариссы как-то скованно, словно на автопилоте. На лицо его вернулось замкнутое выражение, столкнувшись с которым впервые, Ди-Ди долго не могла решить, скрывается за ним полный психопат или настоящий стоик. Закрыв за собой тяжелую дверь, он чуть настороженно посмотрел сначала на Ди-Ди, потом на Миллера. Сержант пододвинула в его направлении распечатанный бланк и черную чернильную ручку.

— Вам надо подписать. Здесь сказано, что вы даете согласие на допрос вашей дочери уполномоченным судебным психологом, действующим от имени Управления полиции Бостона.

Джейсон посмотрел на нее удивленно, словно спрашивая, неужели это еще имеет какое-то значение? Тем не менее он без лишних слов поставил свою подпись, вернул Ди-Ди бумагу и сел на самый дальний от наблюдательного окна стул, откинувшись на спинку и сложив руки на груди. Между тем Марианна и Ри вошли в комнату для допросов. Девочка отчаянно вцепилась в потрепанного бурого зайца с длинными болтающимися ушами.

Марианна закрыла дверь, прошла на середину комнаты, но вместо того, чтобы опуститься на один из красных складных стульчиков, села, скрестив ноги, на розовый коврик и провела по нему ладонью, словно приглашая Ри сделать то же самое.

Ди-Ди взяла стоявший на столе беспроводной микрофон.

— Разрешение подписано. Можете начинать.

Марианна едва заметно кивнула и на мгновение коснулась пальцами уха, в котором был спрятан приемник.

— Что ты о нем думаешь? — спросила она, обращаясь к Клариссе и указывая на розовый коврик. — Красивый цветок, правда? Он похож на подсолнух, вот только розовых подсолнухов, по-моему, не бывает.

— Это ромашка, — пискнула Ри. — Они растут у моей мамы.

— Ромашка? Ну конечно! А ты разбираешься в цветах.

Девочка все еще стояла, сжимая своего потрепанного зайчика и теребя пальцами его длинное ухо. Этот безотчетно повторяющийся жест отзывался у Ди-Ди приливом жалости. В детстве она и сама делала точно так же. У нее тоже была мягкая игрушка. И ее длинные уши свисали с лысой головы.

— Я уже говорила тебе, что меня зовут Марианна. Марианна Джексон, — бодро продолжала психолог. — Моя работа — разговаривать с детьми. Этим я и занимаюсь. Разговариваю с маленькими мальчиками и девочками. А это, чтобы ты знала, не так просто, как кажется.

На лбу у Ри появилась тоненькая морщинка.

— Почему? — впервые за все время спросила она.

— Во-первых, потому, что для разговоров с маленькими мальчиками и девочками есть особые правила. Ты знала об этом?

Ри придвинулась поближе к розовому коврику и покачала головой.

— Как я уже говорила, это волшебная комната, и здесь действуют четыре правила, — Марианна подняла четыре пальца и стала загибать их по одному. — Первое. Мы говорим только о том, что случилось на самом деле. Не о том, что могло случиться, а о том, что случилось по-настоящему.

Ри снова нахмурилась и сделала еще шажок.

— Ты ведь знаешь, чем отличается правда от лжи? — Марианна опустила руку в корзинку с игрушками и достала плюшевую собачку. — Если я скажу, что это котик, это будет правдой или ложью?

— Ложью, — не задумываясь ответила девочка. — Это собачка.

— Очень хорошо. Итак, это правило номер один. Говорим только правду, о’кей?

Ри кивнула и, как будто устав стоять, опустилась на пол, на самый краешек розового коврика.

— Второе правило, — продолжала Марианна. — Если я задаю вопрос, а ты не знаешь ответ, то так и говоришь. Понятно, да?

Ри кивнула.

— Сколько мне лет, Кларисса?

— Девяносто пять.

Марианна улыбнулась немножко грустно.

— А откуда ты знаешь, сколько мне лет? Ты уже спрашивала меня или тебе кто-то сказал?

Ри покачала головой.

— Значит, на самом деле ты не знаешь, сколько мне лет. И что тебе нужно сказать, если ты чего-то не знаешь?

— Не знаю, — послушно сказала девочка.

— Вот молодец. Где я живу?

Ри открыла рот, но сдержалась, помолчала и наконец воскликнула с ноткой триумфа:

— Я не знаю!

Марианна усмехнулась.

— Ты очень смышленая. Наверное, и в садике хорошо занимаешься?

— Я очень соб… разительная, — с гордостью заявила Ри. — Все так говорят.

— Сообразительная? Полностью с этим согласна и очень за тебя рада. Итак, правило номер три. Если ты чего-то не помнишь, то надо так и говорить. Сколько тебе было, когда ты начала ходить?

— Я начала ходить с самого рождения, — привычно пропела Ри, но тут же спохватилась, вспомнив правило номер три, выпустила своего зайца и радостно захлопала в ладоши. — Я НЕ ПОМНЮ! — крикнула она, чрезвычайно собой довольная. — Я. Не. Помню.

— Ты самая лучшая из всех моих учениц, — похвалила ее Марианна и разогнула четвертый палец. — Ладно, отличница, — последнее правило. Ты знаешь четвертое правило?

— Я НЕ ЗНАЮ! — прокричала Ри.

— Вот и молодец. Итак, правило номер четыре. Если ты не понимаешь, что я говорю или о чем спрашиваю, нужно так и сказать. Capisce?

— Capisce! — крикнула в ответ Ри. — Это значит «понимаю» по-итальянски! Я знаю итальянский. Миссис Сьюзи учит нас итальянскому.

Марианна моргнула. Вероятно, сообразительность ценилась даже в мире судебных психологов. Ди-Ди стоило немалых усилий сохранить бесстрастное выражение лица. Взглянув искоса на Джейсона, она увидела, что он сидит с тем же каменным лицом. Вроде бы и в одной с ними комнате, но отдельно.

Мысль эта навела ее на другие, и она торопливо сделала запись в блокноте.

Между тем в комнате для допросов Марианна Джексон, похоже, пришла в себя.

— Ну что ж, теперь ты знаешь правила. Итак, скажи мне, Кларисса…

— Ри. Меня все так зовут.

— А почему тебя зовут Ри?

— Маленькой я не могла произнести «Кларисса» и говорила «Ри». Мамочке и папочке это понравилось, и теперь они тоже называют меня Ри. Если я только не натворю чего-нибудь. Тогда мамочка говорит «Кларисса Джейн Джонс», и у меня есть время исправиться до счета три. Или я отправлюсь на штрафную ступеньку.

— На штрафную ступеньку?

— Да. Я тогда должна отсидеть четыре минуты на нижней ступеньке. Не люблю штрафную ступеньку.

— А что твоя Крошка Банни? Она ведет себя плохо?

Кларисса посмотрела на Марианну.

— Крошка Банни — игрушка. Игрушки не могут вести себя плохо. Такое только с людьми случается.

— Очень хорошо, Кларисса. Ты — большая умница.

Девочка расцвела улыбкой.

— Мне нравится Крошка Банни, — доверительно поведала Марианна. — В детстве у меня тоже была игрушка, Винни-Пух. У него внутри была музыкальная шкатулка, которая, если ее завести, играла «Гори, звездочка, гори».

— Я тоже Пуха люблю, — призналась Ри, придвигаясь ближе к Марианне и заглядывая в плетеную корзинку. — А где ваш медвежонок Пух? В корзине?

— Вообще-то он дома, на книжной полке. Пух был моей любимой игрушкой, а любимые игрушки люди не перерастают.

Говоря это, Марианна подвинула корзинку к девочке, которая с любопытством оглядывала волшебную комнату.

Ди-Ди еще раз скосила глаза на Джейсона Джонса. По-прежнему никакой реакции. Ни радости, ни печали, ни тревоги, ни беспокойства. Ничего. Она сделала еще одну пометку в блокноте.

— Ри, ты знаешь, почему ты здесь?

Девочка сразу же сжалась, нахохлилась, подалась чуточку назад и снова принялась теребить игрушку.

— Папочка сказал, что вы — хорошая. Он сказал, что если я поговорю с вами, то все будет хорошо.

Даже не поворачиваясь, Ди-Ди ощутила, как напрягся Джейсон. Он не двигался, ничего не говорил, но на шее ясно проступили набухшие вены.

— Что будет хорошо, милая?

— Вы вернете мою мамочку? — глухо спросила Ри. — Мистер Смит вернулся. Сегодня утром. Поскребся в дверь, и мы его впустили. Я люблю Мистера Смита, но… Вы вернете мою мамочку? Я скучаю по мамочке.

Марианна не спешила с ответом. Некоторое время она сочувственно смотрела на девочку. Молчание затягивалось. Сидя по другую сторону окна, Ди-Ди переводила взгляд с розового ковра на складные стулья, со стульев на корзину с игрушками, но избегала смотреть на девочку. Рядом заворочался Миллер. Но Джейсон Джонс не шевельнул пальцем, не произнес ни звука.