Запах разложения и поганого колдовства бил в ноздри.

Я слезла с нервничающей лошади, привязав Ингрид к ближайшей подходящей для этого низкой ветки дерева, и вытащила меч. Спешились и рыцарь с оруженосцем.

Фронде принял свой настоящий облик. Присел на одно колено около ближайшего к форту дерева, приложил руку к его коре и прикрыл глаза, что-то шепча.

— Внутри что-то поганое есть. Возможно вам и не стоит туда соваться, — честно предупредила я Берта.

Рыцарь только плечами пожал. Потом на наруч Ивера указал:

— Его клинок все берет, и живое, и мертвое. Да и я может подсоблю чем. Хоть двери отворить, там поди прогнило все давно.

— А сколько вообще эта ваша Старая Башня не используется?

Следы темного колдовства могли быть и старыми… А могли быть и нет.

— Ой, да не скажу. С десяток зим уж точно. Раньше, при прежнем герцоге, мы частенько рядом с башней или и вовсе в ней лагерь разбивали. Ну, молились понятно Мортису за упокой тех, кто тут в подвалах лежит, и потом по реке вверх подымались пешими. Но мы в последний раз там все, что могли, вычистили, выжгли и могильники, и гнездовья химер, и гоблинские норы, и черных волков проредили. С нами священники были, они там поставили обереги, и нечисть всякая лезть оттуда и перестала. Даже навки, которые ох как докучали в Лесу всегда. Так что с того похода мы стали севернее забирать, ехали там до Урочного Холма, и потом на группы делились, там все расчищали, как надобность появлялась. Так что лет десять как, да. А люд здесь обычный, не останавливается, боится.

— Боится?

— Там, в подвале, во времена После Падения, остались не похороненными последние защитники. Говорят, когда Врата пали, Ветер во все стороны рванут. Кого-то принес сюда, кого-то — туда. Магия, что б ее… В общем вроде как что-то в Лесу тогда завелось много всякого разного. Ну а местные в башне остались без связи, без подкреплений, без провизии. Ну и итог, как понимаешь, не радужный. Ну и поднялись они призраками. Владыка Гослара и священники из храма нашего как нашли все это, так перезахоронили, упокоили, все чин по чину. Давно это было, века прошли, а все о том судачат. Не знаю уж почему… Один из основателей моего рода участвовал в том походе, записал все потом на старости лет как было. А местные, кажется, по сей день боятся, что призраки тут есть.

— А они есть, — отозвался фронде, отодвигаясь от дерева. — И умертвия тоже. На первом этаже, кстати.

Берт и Ивер сотворили обережные знаки Морта.

— Я давно тут не бывал, — рыцарь вытащил меч и начал осторожно посыпать его лезвие заговоренной серебряной пылью, — но с чего это похороненным по всем канонам, пусть и не сразу, обратно лезть? Или еще кого-то тут оставили волкам на съедение?

— Вот сейчас и выясним, — ответила я, направляясь к входу в башню.

От нее и правда несло мертвичиной, и чем ближе я подходила, те сильнее был запах.

Двери заброшенного форта на удивление еще были на месте. Впрочем, если раньше тут останавливались, то может поддерживал их кто-то в приличном состоянии. В отличие от стен, которые во многих местах уже начали осыпаться, словно кто-то когда-то стрелял в них из требуете.

Берт из лишних вопросов отворил передо мной тяжеленую резную створку. Я шагнула вперед, в удушливую темноту, позволяя огню течь по клинку. Серебро рыцаря на мече — это лучше, чем одна сталь, но все еще меньше, чем нужно, чтобы с нежитью толком сражаться.

А внутри немертвых было вдосталь. С десяток высохших, полуразложившихся тел, зашевелившихся при моем появлении. Умертвия. Тупые, примитивные, неспособные открыть дверь… Поднятые неизвестно кем и неизвестно зачем они просто толпились в пустом помещении первого этажа старого донжона, где когда-то, судя по всему, были вместительные казармы. Теперь же тут были только пыль, запустение, мох — и мертвецы.

Немертвые ненавидят Огонь. И это взаимно.

Твари рванули ко мне с прытью, больше приличествующей высшей нежити.

Я пошла им навстречу. Можно было отступить, отбиваться в дверях… Но тогда и оруженосец, и рыцарь, и форде могли бы пострадать, а это уж точно плохая идея.

Первую бросившуюся ко мне безмозглую тварь меч разрезал на две части. Лезвие, объятое Огнем, с легкостью прошло насквозь мертвое тело. В нос ударила вонь в тот миг, когда черная сила, поддерживающая нежизнь, расплавилась и исчезла.

Умертвие свалилось к моим ногам.

Как и следующее, разрубленное от пояса до плеча. Как и следующее — обратным движением клинка лишившееся головы. Еще двое напали разом. Пришлось шагнуть в сторону — и понять, что рядом со мной полыхает незнакомая магия.

Ивер. И его странный меч, горящий холодным серебристым светом и разрезающий мертяков на части.

Еще один уход в сторону, еще одно движение — и кто-то остался без ног. Удар, взмах, уворот…

Резкий, безумный крик, ударивший по ушам. Приближающийся черный невесомый силуэт. Взмах мечом. Вспышка огня, слетающая с клинка, разрезающая мир вокруг и обхватывающая призрака, что за мгновение исчезает в белом пламени.

Подкравшееся умертвие настигает меня. Зубы скрежещут о наруч. Толчок рукой, два точных удара — и последняя дохлая тварь рассыпалась на куски.

Рядом Ивер с остервенением бил уже четвертованный труп вновь убитого мертвеца.

Запах мертвичины исчезает. Запах зла — нет.

— Эй, перестань, — Барт, чуть позади нас с Ивером стряхнул с меча все-таки уничтоженное им с, поддержкой, кажется, фронде, умертвие, и подошел к оруженосцу.

— Спасибо, Ивер, — я хлопнула парня по плечу.

Успокаивать убивших своего первого мертвеца оруженосцев не входит в мои умения.

— Пойдем на воздух, — Берт вернул свой клинок в ножны и, подхватив за руку вцепившегося в свой меч Ивера, полууводит, полууносит его прочь.

Милитаэль же подхошел ко мне. Осмотрел мертвецов и выругался и на эльфийском, и на своем собственном языке фронде.

— Нарушителям Закона не место в лесах, — негромкого сказал он, — но все же они тут есть. Деревья и вода не лгали.

Я кивнула — и, отерев меч и вернув его в ножны, начала разжигать лампу. Без Огня — он уже прогорел.

Без подпитки смертью тела, что стали умертвиями, почти мгновенно вернулись к своему первоначальному скелетоподобному состоянию. Нечистая, магическая плоть, что заменяла им мышцы и жилы, распадалась с немалой скоростью — но все же куда медленнее, чем должна была.

— Что-то рядом подпитывает их, — заметила я. — Пойду, поищу.

Этим приходится заниматься чаще, чем хотелось бы. Искать проклятую вещь, какой-то артефакт суртопоклонников, или просто то, что стало проводником Черного Пламени в мир, вроде игрушки ребенка, заморенного голодом.

И после недолгих поисков я нашла то, что ожидала найти. В дальнем углу помещения, там, где потолок не имеел ни единой дыры, лежал на камне небольшой круглый кусок совершенно черного хрусталя. Свет на него не падал — ни из старых окон-бойниц, ни из дыр в стенах. Но все же в свете лампы я видела на камнях вокруг вещицы тонкие, но знакомые своей сутью линии.

Я вновь достала меч.

— Подожди. Дай я посмотрю, — фронде, невесть как обзаведшийся свитой из целого роя светлячков, подошел ко мне. Присмотрелся. Выругался и бросил: — уничтожай эту погань. Могу подсобить.

— Не надо.

Фитай, владыка мой, дай мне силы бороться с врагами твоими. Дай мне силы защитить мир от козней их. Дай мне силы сломать деянья их. Дай мне силы уничтожить чары их.

Болезненный теперь Огонь вновь разгорелся, пожирая не силы и ярость, а, кажется, саму душу. Разгорелся, стек по мечу, охватил клинок невообразимо ярким сиянием… Достаточно легкого тычка — и лезвие входит в твердый камень сферы как нож в масло. Металл и хрусталь — лишь видимость. Важнее — чернота и белый свет. Грязь — и выжигающий ее огонь.

Один вдох. Другой. Третий.

Огонь плавил разум. Выжигал душу. И уничтожал уродливую кляксу тьмы на полу без остатка.

Шар хрусталя треснул и рассыпался на многие куски с мерзким запахом горелой кости. Тьма, вырвавшаяся из него, шипела, словно пытаясь добраться до меня — но ей не достало сил, и Черное Пламя уходит прочь, к Змию-повелителю.