Жан Буллан завершил блестящее трио архитекторов, украшавших Францию во времена правления мужа и сыновей Екатерины. В тридцать лет в Экуэне он прославился, спроектировав для Анны де Монморанси замок, совершенно совершенный в своих классических линиях. В шестидесятилетнем возрасте он сменил Делорма на строительстве Тюильри и продолжал работать до самой смерти — de jour en jour en apprenant mourant, как он говорил — «изо дня в день, учась умирать».

Сейчас модно сожалеть об импорте итальянских стилей во французское строительство и предполагать, что родная готика, оставшись без этого влияния, могла бы превратиться в гражданскую архитектуру, более подходящую для французского изящества, чем относительно строгие линии классических ордеров. Но готика умирала от старости, возможно, от старческого маразма и фламбированных старых кружев; она исчерпала себя. Греческий акцент на сдержанности, простоте, стабильности и четких структурных линиях хорошо подходил для того, чтобы умерить французскую пылкость до дисциплинированной зрелости. Некоторая средневековая причудливость была принесена в жертву, но и она уже отжила свой век и кажется живописной именно потому, что умерла. По мере того как французская архитектура эпохи Возрождения вырабатывала свой национальный характер, сочетая мансардные окна и покатые крыши с колоннами, капителями и фронтонами, она на три столетия дала Франции стиль зданий, которому завидовала Западная Европа; и теперь, когда он тоже уходит в прошлое, мы понимаем, что он был прекрасен.

Тысячи художников-ремесленников украшали французскую жизнь в этот яркий век Франсуа Премьера и Анри Дё. Деревообработчики украшали резьбой хоровые кассы Бове, Амьена, Ауша и Бру, осмеливались украшать готические постройки ренессансной игрой фавнов, сивилл, вакханок, сатиров, даже, время от времени, Венеры, Купидона, Ганимеда. Или они делали — для нашей безумной погони — столы, стулья, рамы, придиры, подставки и шкафы, украшая их, возможно, множеством орнаментов, а иногда инкрустируя металлом, слоновой костью или драгоценными камнями. Мастера по металлу, достигшие теперь вершины своего мастерства, прославляли утварь и оружие дамаскировкой или гравировкой, создавали решетки — поэмы в железной ажурности — для капелл, святилищ, садов и гробниц или делали такие петли, как на западных дверях Нотр-Дама, столь прекрасные, что благочестие приписывало их ангельским рукам. Челлини, у которого после удовлетворения собственных потребностей оставалось мало похвал для других, признавался, что в изготовлении церковных тарелок или таких домашних тарелок, какие Жан Дюре гравировал для Генриха II, французские ювелиры «достигли такой степени совершенства, какой больше нигде не встретишь».10 Витражи в капелле Маргариты Австрийской в Бру, в Сент-Этьенне в Бове или в Сент-Этьенн-дю-Мон в Париже возвещали о еще не ушедшей славе. В Фонтенбло Франциск основал фабрику, на которой гобелены ткались одним куском, а не делались, как раньше, отдельными секциями, а затем сшивались вместе; золотые и серебряные нити пышно смешивались с крашеным шелком и шерстью. После 1530 года узоры и сюжеты французских гобеленов перестали быть готическими и рыцарскими, а стали повторять итальянские образцы и темы эпохи Возрождения.

В керамике майолики Лиона, фаянса юга Франции, эмали Лиможа преобладали ренессансные мотивы. Леонард Лимузен и другие расписывали блестящей плавкой эмалью изящные формы растений и животных, богов и людей на медных тазах, вазах, фужерах, чашках, солонках и другой скромной утвари, возведенной в ранг произведений искусства. Франциск и здесь взял верх, назначил Леонарда главой королевской мануфактуры эмалей в Лиможе и увенчал его титулом камердинера короля. Леонард специализировался на написании портретов в эмали на медных пластинах; прекрасный образец, изображающий самого Франциска, хранится в музее Метрополитен в Нью-Йорке; многие другие находятся в галерее Аполлона в Лувре, тихо свидетельствуя о золотом дне.

Портрет был полностью развитым искусством во Франции до прихода итальянцев. Кто из итальянцев во Франции мог бы превзойти портрет Гийома де Монморанси, написанный анонимным мастером около 1520 года и хранящийся сейчас в Лионском музее? Voilà un homme! — это не живописный комплимент, это человек. Россо, Приматиччо, дель’Аббате и другие представители школы Фонтенбло привезли во Францию то, чему научились у Рафаэля, Перино дель Вага, Джованни да Удине или Джулио Романо, украсив пилястры, карнизы, потолки… «гротесками» или игривыми фигурами херувимов, детей, спиралями, арабесками и растениями. Неназванный представитель этой школы написал Диану де Пуатье, которая сейчас находится в музее Вустера, штат Массачусетс, — сидящую за своим туалетом, одетую в диадему. После 1545 года многие фламандские художники, включая Брейгеля Старшего, приехали во Францию, чтобы изучить работы в Фонтенбло. Но их собственный стиль был слишком глубоко укоренен, чтобы поддаться итальянскому влиянию; реалистическая сила их портретов возобладала над женственным изяществом наследников Рафаэля.

Одна фламандская семья во Франции почти представляла собой самостоятельную школу. Жан (Жан, Жаннет, Жане) Клуэ был приписан ко двору Франциска в Туре и Париже; весь мир знает портрет короля, написанный им около 1525 года и хранящийся сейчас в Лувре: гордый, тщеславный, счастливый королевский род перед самым падением. Сын Жана, Франсуа Клуэ, сменил его на посту придворного художника и запечатлел сановников четырех царствований мелом или маслом. Его Генрих II превосходит Франциска I его отца: мы поражены, видя пропасть между галантным и мрачным сыном; мы можем понять, как этот человек мог санкционировать chambre ardente для преследования ереси, хотя мы не видим в почти боргианском лице ни намека на его неизменную преданность Диане. Некоторое время Корнель де Лион, работавший в конкурирующем ателье, бросал вызов Клуэ в таких портретах, как портрет Марешаля Бонниве, любовника Маргариты. Но ни один современник во Франции не смог сравниться с галереей портретов, которые Франсуа Клуэ сделал для Екатерины Медичи, Франциска II, Марии Шотландской, Елизаветы Валуа, Филиппа II, Маргариты, будущей жены Генриха IV, и Карла IX в юности — слишком прекрасного, чтобы предсказать испуганному королю резню. Фламандский реализм и правдивость в этих портретах сменяются французской деликатностью, точностью и живостью; тон приглушен, линия точна и уверенна, элементы сложного характера уловлены и объединены; только Англия Гольбейна могла наслаждаться таким колоритным историком.

Скульптура была служанкой архитектуры, и все же именно скульпторы делали архитектуру блестящей. Теперь, действительно, французская скульптура изливала шедевры, не уступающие тем, что Микеланджело и другие вырезали из Каррары. Были смоделированы гробницы властителей: Людовика XII и Анны Бретанской работы Джованни ди Джусто Бетти (Сен-Дени); двух кардиналов Амбуазских работы Ролана Леру и Жана Гужона (Руан); и Луи де Брезе, мужа Дианы, в том же соборе, неопределенного авторства. Руанские гробницы кажутся слишком богато украшенными, чтобы соответствовать смертности, но кардиналы почти ожили в образе неидеализированных сильных администраторов, для которых религия была одним из аспектов государственного управления. Франциск I, его жена Клод и дочь Шарлотта были похоронены в Сен-Дени в усыпальнице в стиле ренессанс по проекту Делорма с великолепными скульптурами Пьера Бонтемпса. Рядом находится небольшое шедевр Бонтемпса — погребальная урна для сердца короля. Французские скульпторы больше не нуждались в итальянской опеке, чтобы унаследовать классическое искусство Рима.

Жан Гужон унаследовал, по крайней мере, классическое изящество. Впервые мы слышим о нем в 1540 году, когда он упоминается как «каменотес и каменщик» в Руане. Там он вырезал колонны, поддерживающие орган в церкви Сен-Маклу, и вырезал статуи для гробниц кардиналов и, возможно, для гробницы Брезе. Он украсил палисадник в церкви Сен-Жермен-л’Осерруа скульптурами, частично сохранившимися в Лувре и напоминающими эллинистические рельефы ритмичным изяществом линий. Характерное для Гужона качество женской грации достигло совершенства в «Нимфах», которые он создал для «Фонтана невинных» по проекту Леско (1547); Бернини считал эти фигуры самыми красивыми произведениями искусства в Париже. Мы уже отмечали «Диану и оленя» Гужона в Анете и его скульптуры в Лувре. Его языческие божества и идеализация женской формы означают для Франции триумф Ренессанса над Реформацией, классики над готикой, женщины над ее средневековыми противниками. Однако традиция описывает Гужона как гугенота. Около 1542 года в качестве наказания за посещение лютеранской проповеди он был приговорен пройти по улицам Парижа в рубашке и стать свидетелем сожжения протестантского проповедника.11 Ближе к 1562 году он уехал из Франции в Италию. Он умер в Болонье до 1568 года, в безвестности, едва ли заслуженной человеком, который привел к кульминации искусство Возрождения во Франции.