Иоганн Штурм значительно продвинул новое образование, основав гимназию или среднюю школу в Страсбурге (1538) и опубликовав в том же году влиятельный трактат «О правильном открытии школ письма» (De litterarum ludis recte aperiendis). Как и многие другие лидеры мысли в Центральной Европе, Штурм получил образование в Братстве общей жизни. Затем он отправился в Лувен и Париж, где познакомился с Рабле; знаменитое письмо Гаргантюа о воспитании может свидетельствовать о взаимном влиянии. Сделав «мудрое благочестие» главной целью образования, Штурм сделал акцент на изучении греческого и латинского языков и литературы; эта тщательная подготовка по классике перешла в последующие гимназии Германии, чтобы вырастить армию ученых, которые в XIX веке совершали набеги и разгромы на античный мир.
Школы Англии пострадали от религиозного переворота даже больше, чем школы Германии. Соборные, монастырские, гильдейские и канцелярские школы растаяли в пылу атаки на церковные злоупотребления и богатства. Большинство студентов университетов получали образование в этих школах; в 1548 году Оксфорд выпустил только 173 бакалавра искусств, а Кембридж — только 191; в 1547 и 1550 годах Оксфорд вообще не имел таких выпускников.11 Генрих VIII ощутил эту проблему, но нужда в средствах на войну или свадьбы ограничилась тем, что он основал Тринити-колледж в Кембридже (1546) и финансировал профессора Regius в области божественности, иврита, греческого, медицины и права. Частная филантропия в этот период основала колледж Корпус-Кристи, колледж Крайст-Черч, колледж Святого Иоанна и Тринити-колледж в Оксфорде, а также колледж Магдален в Кембридже. Королевская комиссия, посланная Кромвелем в Оксфорд и Кембридж (1535 г.), чтобы присвоить их уставы и пожертвования в пользу короля, поставила под государственный контроль как преподавательский состав, так и учебные программы. Господству схоластики в Англии был положен конец; труды Дунса Скотуса были буквально развеяны по ветру;12 Каноническое право было отложено в сторону, изучение греческого и латинского языков поощрялось, учебная программа была в значительной степени секуляризирована. Но догматизм остался. Закон 1553 года требовал, чтобы все кандидаты на получение ученой степени подписывались под англиканскими статьями религии.
В католической Франции и Фландрии университеты сократились не по количеству средств или студентов, а по энергичности и свободе интеллектуальной жизни. Новые университеты были открыты в Реймсе, Дуэ, Лилле и Безансоне. Лувенский университет соперничал с Парижским по количеству студентов (5 000) и по защите ортодоксии, которую даже папы считали экстремальной. В Парижском университете было много студентов (6 000), но он больше не привлекал иностранных студентов в значительном количестве и не терпел, как в расцвете XIII века, бурного брожения новых идей. На других факультетах доминировал теологический — Сорбонна, — и это название стало почти синонимом университета. Учебный план из теологии и вызубренных классиков казался Монтеню поверхностной рутиной заучивания и соответствия. Рабле не уставал сатирически высмеивать схоластические формальности и логическую гимнастику Сорбонны, трату студенческих лет на дебаты, тщательно отвлеченные от реальной жизни человека. «Я готов потерять свою долю рая, — клялся Клеман Маро, — лишь бы эти великие чудовища — профессора — не погубили мою молодость».13 Вся мощь и авторитет университета были обращены не только против французских протестантов, но и против французских гуманистов.
Франциск I, который пил вино Италии и встречался с церковниками, погруженными в литературу Древней Греции и Рима, сделал все возможное, чтобы защитить французскую ученость от консервативных упреков, исходивших из Сорбонны. Побуждаемый Гийомом Буде, кардиналом Жаном дю Белле и неутомимой Маргаритой, он выделил средства на создание (1529), независимо от университета, школы, посвященной преимущественно гуманитарным наукам. Первоначально были назначены четыре «королевских профессора» — два по греческому языку и два по ивриту; впоследствии были добавлены кафедры латыни, математики, медицины и философии. Обучение было бесплатным.14 Королевский коллеж, позже переименованный в Коллеж де Франс, стал очагом французского гуманизма, домом для свободного, но дисциплинированного ума Франции.
В Испании, хотя и страстно ортодоксальной, были прекрасные университеты — четырнадцать в 1553 году, включая новые основания в Толедо, Сантьяго и Гранаде; Саламанка, с семьюдесятью профессорами и 6778 студентами в 1584 году, могла сравниться с любым другим. Университеты Италии продолжали процветать; в Болонье в 1543 году было пятьдесят семь профессоров на факультете «искусств», тридцать семь — на юридическом, пятнадцать — на медицинском; а Падуя была Меккой для предприимчивых студентов с севера Альп. Польша засвидетельствовала свой золотой век тем, что в Краковском университете одновременно обучалось 15 338 студентов;15 А в Познани гуманистическим занятиям был посвящен Любранский университет, основанный (1519) епископом Иоанном Любранским. В целом, в католических странах университеты пострадали меньше, чем в протестантских, в этот катаклизмический век.
Значение преподавателя недооценивалось, и ему очень мало платили. Профессора Королевского колледжа получали 200 крон в год (5000 долларов?), но это было в высшей степени исключительным явлением. В Саламанке профессора выбирали сами студенты после пробного периода лекций кандидатов-конкурентов. Преподавание велось в основном в форме лекций, иногда оживляемых дебатами. Вместо учебников многим студентам служили тетради; словари были редкостью; лаборатории были практически неизвестны, за исключением алхимиков. Студентов размещали в дешевых и плохо отапливаемых комнатах, они заболевали от нечистой или неполноценной пищи. Многие работали в колледже. Занятия начинались в шесть утра и заканчивались в пять вечера. Дисциплина была строгой, даже почти выпускников могли выпороть. Студенты согревались уличными драками, вином и шлюхами, которых могли себе позволить. Тем или иным способом они добивались образования, в той или иной степени.
Девушки из низших классов оставались неграмотными; многие из среднего класса получали умеренное образование в женских монастырях; у зажиточных молодых женщин были репетиторы. Голландия могла похвастаться несколькими дамами, за которыми можно было ухаживать на латыни, и которые, вероятно, умели спрягать лучше, чем склонять. В Германии жена Пейтингера, сестры и дочери Пиркгеймера славились образованностью; во Франции женщины из окружения Франциска украшали свои флирты цитатами из классики; а в Англии некоторые голубые — дочери Мора, Джейн Грей, «Кровавая Мэри», Елизавета — были образцами эрудиции.
К этой эпохе относятся два знаменитых учителя. Меньшим из них был сэр Томас Элиот, чье сочинение «Бок, названный правителем» (1531) описывает образование, с помощью которого породистые ученики могут быть подготовлены к государственной деятельности. Элиот начал с порицания культурной грубости английской знати; он противопоставил ее образованности, приписываемой государственным мужам в Древней Греции и Риме, и процитировал киника Диогена, который, «увидев человека без образования, сидящего на камне, заметил….. «Вот, где один камень сидит на другом». «16 В семь лет мальчик должен быть отдан под начало тщательно отобранного наставника, который обучит его элементам музыки, живописи и скульптуры. В четырнадцать лет ему должны преподавать космографию, логику и историю, обучать борьбе, охоте, стрельбе из лука, плаванию и теннису, но не футболу, поскольку это плебейство, и «в нем нет ничего, кроме звериной ярости и внешнего насилия». Парень должен изучать классику на всех этапах своего образования: сначала поэтов, потом ораторов, потом историков, потом полководцев, потом философов; к этому Элиот, почти последовательно, добавляет Библию, тем самым перечеркивая план Лютера. Ведь, несмотря на свои протесты, Элиот предпочитает классику Библии. «Господи Боже, какая несравненная сладость слов и материи в трудах Платона и Цицерона, где соединены серьезность и восхищение, превосходная мудрость с божественным красноречием, абсолютная добродетель с невероятным удовольствием», так что «этих книг почти достаточно, чтобы сделать совершенного и превосходного правителя!»17
