Как Фландрия в XV веке задавала темп в живописи, так и музыка пережила здесь, в среде процветающих и любящих искусство дворян и мещан, один из самых бурных периодов своего развития. «Сегодня, — писал Йоханнес Вервер около 1490 года, — у нас расцветает, помимо большого числа знаменитых певцов… почти неограниченное количество композиторов», чьи произведения «отличаются приятным звучанием; я никогда не слышу и не смотрю на их сочинения, не радуясь им».77 Современники, вероятно, поставили бы Дюфаи, Окегема и Депреса в один ряд с Яном ван Эйком, Клаусом Слютером и Рогиром ван дер Вейденом в иерархии гениальности и благодеяний. Здесь, во фламандской полифонии, Западная Европа пережила последнюю фазу готического духа в искусстве — религиозная набожность в сочетании со светским весельем, формы твердые в основе и структуре, хрупкие и нежные в развитии и орнаменте. Даже Италия, столь враждебная готике, присоединилась к Западной Европе, признав превосходство фламандской музыки, и стала искать маэстро из Фландрии для епископских хоров и княжеских дворов. Император Максимилиан I, очарованный брюссельской музыкой, создал в Вене хор по фламандскому образцу. Карл V увез фламандских музыкантов в Испанию, эрцгерцог Фердинанд — в Австрию, Кристиан II — в Данию; «источник музыки, — говорил венецианец Кавалло, — находится в Нидерландах».8 Благодаря этому фламандскому превосходству профессиональная музыка избежала сужающегося национализма эпохи.
Гийом Дюфаи был лидером. Он родился в Хайнауте (ок. 1399 г.), учился как мальчик-хорист в соборе Камбрэ, был призван в Рим, чтобы петь в Сикстинской капелле; затем, вернувшись в Камбрэ, он поднял его хор до международной известности; мессы, которые он там сочинил, пелись во всех музыкальных центрах латинского христианства. Те из них, что сохранились, звучат тяжеловесно и медленно для ушей, привыкших к легкой стремительности современной жизни, но, возможно, они хорошо вписываются в величественные соборы или торжественные папские хоры. Более соответствует нашему настроению полифоническая песня с мягкой меланхолией Le jour s’endort — «День клонится ко сну». Мы представляем себе хор в одеяниях, поющий такую песню в готических залах Камбрэ, Ипра, Брюсселя, Брюгге, Гента или Дижона, и понимаем, что архитектура, живопись, костюмы, музыка и манеры того теплого, красочного и помпезного века составляли гармоничное художественное целое, будучи сами вариациями на одну всеобъемлющую тему.
Методы Дюфаи были разработаны и переданы по Европе самым влиятельным музыкальным педагогом, пожалуй, всех времен. Иоганн Окегем, родившийся во Фландрии (ок. 1430), провел большую часть своих лет, занимаясь музыкой и музыкальным образованием, при дворе Франции. Его особой страстью был «канон» — форма фуги, в которой слова и мелодия, исполняемые первым голосом, повторяются через несколько тактов вторым голосом, затем третьим и так далее, в плавном контрапункте, трудоемкая сложность которого бросает вызов певцам и очаровывает композиторов. К нему сбегались со всех римско-католических земель, чтобы научиться и перенять его мастерство. «Через его учеников, — писал один старый историк, — искусство» контрапунктической и «канонической» полифонии «было перенесено во все страны; и он должен считаться — это можно доказать с помощью [стилистической] генеалогии — основателем всех школ от его собственной до нынешнего века»;9 Но поскольку это было написано в 1833 году, Окегем не может нести ответственность за музыку двадцатого века. После его смерти (1495) музыканты Европы написали мотеты в его память, а Эразм — «Плач». Имена даже «бессмертных» написаны на воде.
Его ученики стали музыкальными лидерами следующего поколения. Жоскен Депре, приехавший из Эно в Париж, несколько лет учился у Окегема, а затем служил маэстро ди капелла — «мастером хора капеллы» — во Флоренции, Милане и Ферраре. Для герцога Эрколе I он написал Miserere, которое вскоре зазвучало по всей Западной Европе. После шести лет работы в хоре Сикстинской капеллы он вернулся в Париж (1494), чтобы служить мэтром капеллы Людовика XII. Одним из самых благородных его произведений стало «Восхваление Жана Окегема», дирг по умершему учителю. Некоторое время он следовал за ним, сочиняя мессы и мотеты в каноническом стиле, нагромождая голос на голос в почти математических проблемах последовательности и гармонии. Когда его мастерство было завершено, а превосходство в «художественной музыке» не вызывало сомнений, он устал от техники и стал писать мотеты, гимны и светские песни в более простом гармоническом стиле, в котором музыка следовала за словами и освещала их, а не мучила их прометеевскими канонами или растягиванием слога в песню. Когда учителя и ученика не стало, стало принято называть Окегема Донателло, а Депре — Микеланджело музыкального искусства.
Французский двор культивировал музыку как лучший цветок богатства и власти. На прекрасном гобелене, датированном примерно 1500 годом и хранящемся в парижском Музее Гобеленов, изображены четыре женщины, три вута и лысый монах, сгруппировавшиеся в саду вокруг фонтана; один юноша играет на лютне, девушка — на виоле, степенная дама — на портативном органе. Французские поэты хотели, чтобы их стихи пели; Академия дворца посвятила себя развитию союза между музыкой и поэзией, и даже сейчас одно без другого кажется неполным. Клеман Жаннекен, ученик Депре, преуспел в создании описательных шансонов; его Chant de l’alouette, или «Песня жаворонка» (1521), до сих пор звучит на нескольких континентах.
Испанская музыка отражала благочестие и галантность народа. Оплодотворенное арабскими, итальянскими, провансальскими, французскими и фламандскими влияниями, это искусство варьировалось от меланхоличных монодий морисков до величественных полифонических месс во фламандском стиле. Один из величайших композиторов XVI века, Кристобаль Моралес, довел полифонию до высокого совершенства и передал свое искусство более известному ученику, Томасу Луису де Виктории. Арабское наследие, напротив, создавало только те штрихи, которые подходили для лютни. Луис де Милан и Мигель де Фуэнльяна сочиняли для виуэлы и исполняли на ней песни, которые по диапазону и силе звучания соперничали с немецкими лидерами.
Завоевание Италии фламандскими музыкантами продолжалось вплоть до возвышения Палестрины. Генрих Йсаак, усвоив во Фландрии контрапунктическое искусство, был привезен Лоренцо Медичи во Флоренцию для обучения детей II Магнификата; он пробыл там четырнадцать лет и сочинял музыку к песням Лоренцо. Потревоженный французским вторжением в Италию, он перешел на службу к Максимилиану I в Инсбруке, где участвовал в создании формы для лидры. В 1502 году он вернулся в Италию, получив пенсию от императора и своего бывшего ученика Льва X. Его мессы, мотеты и песни — прежде всего «Choralis Constantinus», пятьдесят восемь четырехчастных настроений для месс в течение всего религиозного года — были причислены к самой высокой музыке эпохи.
Орландо ди Лассо привел фламандскую школу к кульминации и своей триумфальной карьерой проиллюстрировал географический диапазон и растущий социальный статус музыкантов эпохи Возрождения. Будучи мальчиком-хористом в родной провинции Хайнаут, он настолько очаровал слушателей, что его дважды похищали те, кто надеялся извлечь выгоду из его голоса; наконец, в пятнадцать лет (1545?) его родители позволили Фердинанду Гонзаге увезти его в Италию. В возрасте двадцати трех лет он стал хормейстером в церкви Святого Иоанна Латеранского в Риме. В 1555 году он поселился в Антверпене и опубликовал «Первую книгу итальянских мадригалов» — светскую лирику, облаченную во фламандские контрапункты. В том же году он выпустил сборник вильянелл (песен неаполитанского происхождения), французских шансонов и четырех религиозных мотетов; этот сборник хорошо отражает разумное колебание жизни ди Лассо между светскими удовольствиями и мелодичным покаянием. О его окружении в Антверпене мы можем судить по посвящению одного мотета кардиналу Поле, а другого — кардиналу Гранвелю, министру Филиппа II в Нидерландах. Вероятно, именно Гранвель организовал привлечение молодого композитора к руководству герцогским хором в Мюнхене (1556). Орландо полюбил Баварию не меньше, чем Италию, взял жену из одной страны, как и фамилию из другой, и служил баварским герцогам до самой смерти.
