Вы сами, сир, можете свидетельствовать о ложных клеветах, с которыми вы слышите, как его [наше дело] ежедневно поносят: что его единственная тенденция — вырвать скипетры королей из их рук, опрокинуть все трибуналы… подорвать весь порядок и правительство, нарушить мир и спокойствие народа, отменить все законы, рассеять всю собственность и имущество, и, одним словом, вовлечь все в полное смятение……

Поэтому я умоляю вас, сир, — и, конечно, это небезосновательная просьба, — взять на себя всю полноту ответственности за это дело, которое до сих пор велось беспорядочно и небрежно, без всякого правового порядка и с возмутительной страстью, а не с судебной серьезностью. Не думайте, что я сейчас размышляю о своей индивидуальной защите, чтобы благополучно вернуться в родную страну; хотя я испытываю к ней ту привязанность, которую должен испытывать каждый человек, но в сложившихся обстоятельствах я не жалею о своем удалении из нее. Но я выступаю за всех благочестивых, а значит, и за Самого Христа……

Возможно ли, что мы замышляем ниспровержение королевств? Мы, которые никогда не произносили ни одного злобного слова, чья жизнь была мирной и честной, пока мы жили под вашим правительством, и которые даже сейчас, в нашем изгнании, не перестают молиться о процветании вас и вашего королевства!.. Не для того ли мы, по Божественной милости, извлекли так мало пользы из Евангелия, а для того, чтобы наша жизнь служила для наших недоброжелателей примером целомудрия, либеральности, милосердия, воздержания, терпения, скромности и всех других добродетелей……

Хотя вы теперь отвращены и отчуждены от нас и даже воспламенены против нас, мы не отчаиваемся вернуть вашу благосклонность, если только вы спокойно и хладнокровно прочтете это наше признание, которое мы намерены использовать в качестве нашей защиты перед вашим величеством. Но, напротив, если ваши уши будут настолько заняты шепотом злопыхателей, что не оставят обвиняемым возможности говорить за себя, и если эти возмутительные фурии с вашего попустительства будут продолжать преследовать нас тюрьмами, бичами, пытками, конфискациями и огнем, то мы, подобно овцам, предназначенным на заклание, действительно будем доведены до крайности. Но мы будем с терпением хранить наши души и ждать могущественной руки Господа…. для избавления бедных от их бедствий и для наказания их презирателей, которые сейчас ликуют в такой совершенной безопасности. Да утвердит Господь, Царь царей, престол твой в праведности и царство твое в справедливости.4

В эпоху, когда теология уступила место политике как центру человеческих интересов и конфликтов, нам трудно вернуть то настроение, в котором Кальвин писал «Институты». Он, в большей степени, чем Спиноза, был одурманен Богом. Его переполняло ощущение ничтожности человека и необъятности Бога. Как абсурдно было бы предположить, что хрупкий разум такой ничтожной крохи, как человек, способен постичь Разум, стоящий за этими бесчисленными, послушными звездами? В знак жалости к человеческому разуму Бог открыл нам Себя в Библии. То, что эта Священная Книга — Его Слово (говорит Кальвин), доказывается тем непревзойденным впечатлением, которое она производит на человеческий дух.

Прочитайте Демосфена или Цицерона, прочитайте Платона, Аристотеля или любого другого представителя этого класса; я гарантирую, что они привлекут вас, восхитят, тронут и очаруют удивительным образом; Но если после их прочтения вы обратитесь к чтению священного тома, вольно или невольно, он так мощно повлияет на вас, так проникнет в ваше сердце и так сильно впечатлит ваш разум, что по сравнению с его энергичным воздействием красоты риторов и философов почти полностью исчезнут; так что легко заметить в Священном Писании нечто божественное, что намного превосходит самые высокие достижения и украшения человеческого промышления.5

Следовательно, это явленное Слово должно быть нашим последним авторитетом не только в религии и морали, но и в истории, политике, во всем. Мы должны принять историю об Адаме и Еве, потому что их непослушание Богу объясняет злую природу человека и потерю им свободы воли.

Разум человека настолько отчужден от праведности Божьей, что он замышляет, желает и предпринимает все нечестивое, извращенное, низменное, нечистое и вопиющее. Его сердце настолько основательно заражено ядом греха, что не может произвести ничего, кроме порочного; и если в какое-то время человек делает что-то внешне доброе, его разум всегда остается вовлеченным в лицемерие и обман, а сердце порабощено его внутренним извращением.6

Как может столь развращенное существо заслужить вечное счастье в раю? Ни один из нас не может заслужить его никакими добрыми делами. Добрые дела — это хорошо, но только жертвенная смерть Сына Божьего может принести спасение людям. Не для всех, потому что Божья справедливость требует проклятия большинства людей. Но Его милосердие избрало некоторых из нас для спасения, и этим людям Он дал веру в их искупление Христом. Ибо святой Павел сказал: «Бог Отец избрал нас в Нем прежде создания мира, чтобы мы были святы и непорочны пред Ним в любви; предопределив нас к усыновлению детей Иисусом Христом Себе, по благоволению воли Своей».7 Кальвин, как и Лютер, толковал это так, что Бог по свободному выбору, совершенно независимому от наших добродетелей и пороков, задолго до сотворения мира определил, кто будет спасен, а кто проклят.8 На вопрос, почему Бог избирает людей для спасения или проклятия без учета их заслуг, Кальвин отвечает словами Павла: «Ибо Он сказал Моисею: кого помилую, того помилую, и кого пожалею, того пожалею». 9 Кальвин заключает:

Даже грехопадение Адама и Евы со всеми его последствиями для рода человеческого, по теории Павла, «было предначертано восхитительным советом Божьим».11

Кальвин признает, что предопределение отталкивает разум, но отвечает: «Неразумно, чтобы человек безнаказанно исследовал те вещи, которые Господь определил быть сокрытыми в Себе».12 Тем не менее он утверждает, что знает, почему Бог так произвольно определяет вечную судьбу миллиардов душ: это «для того, чтобы мы восхищались Его славой», демонстрируя Его силу13.13 Он соглашается, что это «ужасный указ» (decretum horribile), «но никто не может отрицать, что Бог предвидел будущую конечную судьбу человека еще до того, как создал его, и что Он предвидел ее, потому что она была назначена Его собственным указом».14 Другие, подобно Лютеру, могут утверждать, что будущее определено, потому что Бог его предвидел, и Его предвидение невозможно фальсифицировать; Кальвин же ставит дело иначе и считает, что Бог предвидит будущее, потому что Он его завещал и определил. И приговор о проклятии является абсолютным; в теологии Кальвина нет чистилища, нет дома на полпути, где человек мог бы за несколько миллионов лет сожжения уничтожить свое «проклятие». А значит, нет места для молитв за умерших.

Можно было бы предположить, что в предположениях Кальвина нет смысла ни в каких молитвах: все предопределено божественным декретом, и ни один океан мыслей не сможет смыть ни йоты неумолимой судьбы. Однако Кальвин более человечен, чем его богословие: давайте молиться со смирением и верой, говорит он нам, и наши молитвы будут услышаны; молитва и ответ также были предписаны. Давайте поклоняться Богу в смиренных религиозных службах, но мы должны отвергнуть Мессу как святотатственную попытку священников превратить земные материалы в тело и кровь Христа. Христос присутствует в Евхаристии только духовно, а не физически, и поклонение освященной облатке как буквально Христу — это идолопоклонство. Использование искусственных изображений Божества, в явное нарушение Второй заповеди, поощряет идолопоклонство. Все религиозные изображения и статуи, даже распятие, должны быть удалены из церквей.