На всякий случай, я снова не стал усердствовать. Зато преодолеть тканевый барьер повязки на этот раз оказалось легче.

На этот раз я услышал звук включаемого микрофона.

— Ну что? Уладили свои разногласия? — весело спросил я. — Охранник мой жив? Или уже тоже начал гнить где-нибудь?

Представитель групп молчал. Я слышал, как он дышит, но ничего не говорит. И это было замечательно.

— Ты не понимаешь, с чем играешь, — наконец произнес он. — Я хотел просто поговорить, но ты путаешь мне карты. Если не сможешь убедить меня, что не опасен власти, то тебя просто убьют. Я легко отдам такой приказ. Не в первый раз.

— Ну так отдавай. Зачем я тебе вообще нужен?

А вправду? Зачем я им? Почему они со мной говорят? Вот о чем стоит подумать. Не просто так они тянут. Если бы я им лишь перешел дорогу, давно бы замочили и дело с концом. Ну может так легко им это бы и не удалось, но попытались бы точно.

Это значит, что в том, что я делаю есть что-то, что их устраивает. Что-то такое, ради чего они готовы терпеть меня. Причем, это явно связано не с деятельностью Даны. Ведь она идет против них. Это связано с чем-то другим. И тут есть несколько вариантов. Либо это мои робингудские замашки. И они просто таким образом хотят получить дополнительный рычаг воздействия на семьи, не входящие в их кружок заговорщиков, либо это связано с Фон Кляйненом. Ведь они наверняка в курсе наших с ним отношений. А может быть просто с даром? Тоже вариант. Может мой уникальный дар им понадобился? Черт! Слишком много неизвестных и много вариантов.

— Последний раз спрошу, — недовольно произнес голос, так и не ответив на мой вопрос. — Замышляешь что-то против власти?

Сказать нет? Проблем-то соврать неизвестно кому. Да только так не интересно. Так я ничего не выгадаю и не узнаю. Тем более что власть олицетворяет Дана. А против неё я точно ничего не замышляю. Но им об этом знать не нужно.

— Послушай, что я тебе скажу, урод, — начал я издалека. — Засунь свой вопрос себе в толстую задницу, затем тащи ее сюда и только тогда мы поговорим.

— Я не привык, чтобы со мной так говорили! — воскликнул голос в динамике.

— Да мне пофиг, как ты привык. После того, как я все тут изменю, тебе придется привыкать к другому отношению. Может даже научишься лизать мне ботинки!

— Я урою тебя! — прохрипел динамик.

— Заходите господин Успенский, всегда рад вас видеть!

— Как?..

Вопрос прозвучал, и микрофон тут же вырубился. Но в этом коротком слове было столько удивления искреннего и неподдельного, что я понял: я угадал!

Это была единственная фамилия, которую я знал. И крошечный шанс, что с той стороны микрофона окажется именно этот человек. Но сложив все, что я знал, я решил рискнуть. Если бы не угадал, то ничего не получил. А угадал, значит получил все.

Если за внедрением лысого к Дане стояли Успенские, то значит во всей той структуре они имеют самый низкий рейтинг. Не станет верхушка подставляться. А для разговора со мной кого пошлют? Правильно — шестерку. Я, конечно, о-го-го какой крутой, но они-то этого не знают. Да и не пойдет король вести допрос. Отправят кого попроще.

В общем, можно сколь угодно долго себя хвалить, но нужно было готовиться к приходу кого-то реального.

После того, как этот козел осознает, что прокололся, у него не останется выбора кроме как пустить меня в расход. И это сделает уже его шестерка. Что придет он сам можно даже не надеяться. Главное, чтобы все получилось.

Лязгнула задвижка на дверях и скрипнули петли, словно подзастыли на морозе.

Я приготовился.

Поднял голову, как смог высоко, и увидел. Не дальше, чем в метре от моей головы чернело отверстие ствола.

Не раздумывая ни секунды, я сосредоточился и вложил все, что мог в молнию, выпущенную из глаз через ткань.

В этот же момент раздался выстрел.

Ткань мгновенно выгорела, оставшись перед глазами черными обугленными краями. Зато в середине зияла дыра, через которую я мог отлично лицезреть происходящее.

В сиреневом свете рвущейся из глаз молнии, я второй раз в жизни увидел, как пуля зависла в воздухе.

Один момент меня смущал. В прошлый раз я сжег и пистолет, и руку, что его направляла. Сейчас мне не хотелось такого. Ведь на крик могут прибежать еще похитители, а справиться с несколькими людьми в моем положении будет не просто.

В этот раз рука с пистолетом не превратилась в пепел, а все еще была напротив лица. Зато в глазах стрелявшего поселилось недоумение и легкий испуг.

Ну еще бы. Не часто в жизни можно видеть остановленные в воздухе пули, если ты не фанат Матрицы.

Но сейчас я радовался не этому.

— Слава богу, что рука цела, — сам не заметив того, произнес я вслух.

— Старовер? — пробормотал стрелок в полном недоумении, переходящем во что-то совершенно иное. — Господи боже, прости меня! — завопил здоровенный мужик, бросив на пол пистолет, задрал глаза к верху и сложил ладони вместе.

Затем он грохнулся на колени и, глядя на меня, залепетал:

— Прости меня грешного, не признал!

Согнулся в поясе, ударился головой о лед.

Мать вашу! Лед вокруг!

Снова выпрямился, стоя на коленях и заголосил:

— Приказывай, что хочешь сделаю. Моя вина, все исправлю!

— Развяжи меня, — совершенно обалдев от происходящего, предложил я.

Мужик бросился вперед и начал распутывать веревки. С первого раза у него не вышло, и он принялся рвать их зубами, пытаясь развязать затянутые узлы.

Я смотрел на это и молчал. Начни я сейчас говорить, враз мог бы все испортить. Потому, что кроме матов и прочих «какогохренов» у меня в голове ничего не было.

Мужик наконец справился с веревками и помог мне встать.

При этом он непрерывно бормотал: «Нашей веры, нашей! Да ещё чудеса творит!»

Сказать, что я охреневал, значит не сказать ничего. Но я, как мог держался. На всякий случай оглянулся, не появились ли крылья за спиной. И потрогал голову. Вдруг терновый венец на ней возник. Но нет. Все было в порядке. Обычный темно-серого цвета обтягивающий костюм из ткани, что блокировала мой дар, и прожженная посередине повязка на глазах.

Я сдернул повязку и кинул ее на пол. Лед! Только сейчас я вновь обратил на это внимание.

— Чем я еще могу служить? — подобострастно спросил меня мужик.

Я помотал головой, осматриваясь. Слов пока у меня не находилось.

— Могу я удалиться, отправиться к своей семье и донести до них весть?

— Иди с богом, — махнул я рукой, во все глаза разглядывая, что меня окружало.

Взмах получился крест на крест, как-то сам собой, от чего мужик едва не завизжал. Он перекрестился, поклонился, словно за моей спиной был иконостас, а я вдруг стал батюшкой, и попятился спиной к двери. При этом не переставая бормотать:

— Чудо! Как есть чудо! Вот семья-то рада будет! Все рады будут!

Скрипнули петли вмурованной в лед дверной коробки, и мужик исчез за дверью. Я остался один в ледовой иглу.

Я стоял в полном смятении и не мог поверить глазам.

Круглое помещение, сложенное из кубиков льда. Прозрачного, пропускающего свет льда. Небольшое, метров двенадцать по площади. До верха купола не меньше двух с половиной метров. В самом углу стоял агрегат очень похожий на обогреватель с крошечным кристаллом аквамарилла в гнезде и чьими-то заботливо развешанными носками на решетке. Теперь ясно откуда сырость и такой запах.

О своем чудесном освобождении я пока даже не думал. Лишь где-то на задворках сознания отложились «староверы» и что-то про «чудо». Да пофиг. Я пока переваривал ледяной дом.

Содрал с рук «верхонки», что следовало бы сделать сразу. Мало ли кто тут еще кроме моего «единоверца» окажется. Но никого не было. На улице и вовсе стояла тишина. После того, как выбежал мой палач, и зашуршали гусеницы снегохода — ни звука. Вымерли они там все что ли?

В углу обнаружился мой плащ, варварски скомканный и брошенный. Хорошо, хоть лужа от обогревателя не доползла до него и не намочила.