Зарычав от разочарования и злости, она вновь повалилась на землю, теперь уже животом, и, извиваясь змеёй, попробовала ползти. Тут дело пошло успешнее, если можно так сказать: со скоростью пьяной гусеницы, исцарав лицо и превратив в лохмотья платье – зато знатно согревшись - Кира просочилась сквозь ракитник и высунула голову из кущей.

Чтобы с ужасом обозреть пустынную реку.

Даже запоздалого далёкого кормового огонька не мигнуло ей из мутного речного тумана.

Девушка уронила тяжёлую голову на траву и отрубилась. Сон это был или обморок? Она так и не поняла, очнувшись уже в сером молочном рассвете, дрожа от пробирающей до костей сырости так, что зубы лязгали. Над ней сидел Сырник и уныло, с рыдающе-визгливыми интонациями выл.

- Заткнись, придурок! – прохрипела Кира, с трудом ворочая пересохшим языком. – Я ещё жива!

Немного придя в себя и сосредоточившись на ближайшей насущной задаче, жертва человеческого коварства, уже привычно подтягивая вслед за плечами затёкшее тело, поползла к такой близкой и заманчиво плещущейся воде. Опустила в неё лицо, пытаясь напиться так, чтоб не захлебнуться. Потом устало перевалилась набок… Концы её длинных волос облизывал щекотный прибой, но Кире было всё равно: холод и пульсирующая боль в голове полностью завладели её существом. Она только вяло отметила, что Сырник перестал выть, топтаться над ней, поскуливая, и вновь куда-то исчез.

Поднималось солнце, пригревая по-осеннему, без энтузиазма, но туману и того оказалось довольно: он скукоживался, расползался по низинам и ямкам, поднимался над водой, превращаюсь в тонкий дымчатый покров… Потом и вовсе испарился. Тёплые лучи коснулись скрюченного на берегу тела, приласкали его, пожалели.

Пожалел и Сырник, возникнув из ниоткуда: обнюхал исцарапанное лицо, поскрипел над ним сочувственно и снова испарился.

«Чёртов обормот, - подумала Кира лениво, - были бы собаки такими, как в кино про них заливают – давно бы перекусил мне верёвки, обалдуй. Ему нетрудно, а мне бы не помешало…»

Она пригрелась под нежаркими лучами осеннего солнца и вновь погрузилась в сон, похожий на забытьё. А когда вновь открыла глаза, решила, у неё начались галлюцинации на почве сотрясения мозга.

- Сырник? – уточнила она у склонившейся над ней галлюцинации.

Галлюцинация озадаченно вздёрнула бровки, а Сырниковая морда возникла с другой стороны, заглянула ей в лицо и вывалила розовый язык, радостно разулыбавшись.

Ясно. Сырник отдельно, галлюцинация отдельно.

- Пожалуйста, - прошептала Кира на всякий случай (чем чёрт не шутит, вдруг всё же склонившийся над ней человек реален?) – помогите мне…

Лицо исчезло. После непродолжительно шебуршения за спиной Кира почувствовала, как руки её, давно не ощущаемые в качестве живой принадлежности тела, разомкнулись и бесчувственными плетями упали в траву. Таким же манером ей освободили ноги. Помогли сесть, оперев спиной на мшистый валун и принялись энергично растирать запястья, возобновляя кровоток в онемевших членах. Потом осмотрели голову, поцокали осуждающе, чего-то там поковыряли, помыли и приложили нечто восхитительно холодное. Должно быть, мокрую тряпку.

- Придержи, - велел ей нежный девичий голосок.

Кира послушно возложила руку на темечко. После этого с усилием подняла глаза на свою спасительницу.

- Спасибо, - выдавила она.

Тоненькая, миниатюрная девочка присела подле своей подопечной на корточки, заглянула ей в лицо с любопытством и некоторой долей настороженности. Похожа она была на фарфоровую куклу – белое, словно светящееся изнутри личико с нежными чертами лица, миндалевидные глаза и чёрные косы на холщовой рубашке.

- Твоя собака привела нас, - пояснила она, хоть Кира пояснений и не требовала. – Нашла нас в лесу, принялась скулить и рваться куда-то, будто звала. Мы и пошли посмотреть, - она зачерпнула кубышкой воды из реки и протянула раненой.

- Мы – это я и мой братец Лю, - она махнула рукой в сторону.

Кира скосила глаз.

Братец Лю – хмурной и круглоголовый парень – сосредоточенно копался в заплечном мешке.

- Мы живём здесь, недалеко, по-над пригорком, через лес. Ты позволишь отвести тебя к нам в дом, накормить и подлечить?

- Позволю, - промямлила Кира, - уж можешь мне поверить – брыкаться не стану…

Она попыталась встать, но голова закружилась и ноги подкосились – едва её спасительница успела немощную поддержать.

Братец Лю посмотрел на эту сцену с неудовольствием, сплюнул в траву, перекинул мешок сестре и, тяжко вздохнув, взвалил болящую на закорки.

Через дубовую рощу, опосля под горку, а потом на холмик, и через лесок, да в сопровождении весело гоняющего белок Сырника – так и добрались до низеньких небелёных мазанок одинокого крестьянского подворья.

… Не сказать, чтобы знакомство с обитателями нового места, в которое забросила Киру превратность судьбы, вселило в неё оптимизм и веру в лучшее.

Старая бабка, исправляющая здесь обязанности хозяйки, похожая на сморщенную поганку и в ядовитости ей нисколько не уступающая, раскричалась незамедлительно, едва узрила волокомый внуками из лесу подарочек.

Братец Лю, не обращая на неё внимания, флегматично прошествовал мимо и сгрузил свою ношу на циновки, устилающие земляной пол вдоль стен. Девочка же задержалась, замурлыкала умиротворяющее и просительно, уговаривая злобную мегеру. Но та не унималась:

- Вечно дрянь всяку из лесу тащат – прям хоть не отпускай туды! Что ты там лепечешь? Слушать ничего не хочу! Чего? По голове её ударили? Стал быть, заслужила! Я всю жизню прожила, и меня чегой-то никто доси по голове не ударил!.. Кто така? Откудова? Вы гляньте только – какого она странного вида! Можа, из тех людёв, что приплывают по Рыжей реке с захода солнца? А коли из тех – так не жди добра! Их сторониться надоть, а вы в дом волокёте! Можа, прикажете мне на эту падаль ещё и стряпать? Можа, из своей скудной паечки мне ей отсыпать прикажете?.. А ну – тащите, сказала, туда, откель взяли!!

- Хорош, бабка, разоряться, - спокойно осадил её хмурый Лю. – Отец вернётся с поля, он и скажет – оставить её в доме или выбросить в лес. По его слову и поступим, - пригнувшись под низкой притолокой, он вышел в дверной проём.

Злобный визг затих, сменившись злобным бурчанием, шипением и грохотом посуды, которая расшвыривалась по полкам с яростью, достаточной для буйной атаки янычарского полка.

Девочка пробралась к скрючевшейся в углу Кире и тихонько погладила её по руке:

- Ты не переживай, - подбодрила она. – Отец непременно позволит! Он чтит предков, а наш покойный дед был очень гостеприимным и добрым человеком: всякое живое существо могло рассчитывать на его помощь – от птенчика до медведя. А тем более – человек…

Кира с трудом кивнула. Дорога далась ей непросто – её растрясло и ужасно мутило. «Всё-таки сотрясение…»

За что меня так? Зачем? Какой тому упырю резон бить меня по голове и связывать? Только для того, чтобы оставить на берегу? Выходит, что так… И ведь никто не хватится до самого нынешнего вечера: Никанорыч уверен, что я на «Сигизмунде», а Пепелюшка будет думать, что на «Возке». Ну, если ей вообще придёт в голову об этом подумать… Пропажу обнаружат только на вечернем привале. Интересно, кто первым?.. Заметит ли моё отсутствие… он?

- Как тебя зовут? – продолжал щебетать над ней голосок любопытной девчонки.

Раненая сглотнула противный ком в горле, облизнула губы:

- Кира…

- А что это значит?.. Меня – Мейли, Прекрасная Слива. Это потому, что матушка моя любила цветущую сливу, что во дворе у нас росла. В ней каждое лето жил соловей, она слушала его песни и когда меня носила, и когда качала на руках…

- Где твоя матушка, Мейли?

- Её давно нет. Она ушла к предкам. И та слива тоже. Они сейчас вместе. Им, должно быть, хорошо…

Кира слабо улыбнулась:

- А тебе?

- О, мне тоже! – Мейли заботливо подложила больной под голову свёрнутое одеяло. – Так удобнее?.. Я очень счастлива. Особенно, когда ухожу из дома в лес. Но в лесу сейчас небезопасно: очень много кораблей плывут теперь по Рыжей реке с захода солнца! Очень много людей! Они опасны, коварны и алчны. Мы их стараемся остерегаться… Теперь одна в лес не хожу – только если с одним из братьев, если кто свободен и согласится меня сопровождать. А это случается так редко… Кстати, познакомься, - она кивнула в сторону, - мой братец Лю.