- Ты уж не обессудь, девка, - сказала хрипло, подтолкнув миску к гостье. – Чем богаты…

Кира скривилась, понюхала пойло, попробовала на язык… Крепкое вино казалось густым и горячим, словно ртуть.

- Не боись, - успокоили её, - вино хорошее, из господских погребов. Ты, небось, в жизни такого не пробовала, лапотница? Куда тебе, козе драной…

Лапотница хмыкнула зло и махнула выпивку отточенным движением заправского пьяницы. В глазах горгоны промелькнуло что-то похожее на уважение. Она отпила из своей кружки и, путаясь руками в складках фартука, вытянула из кармана курительную трубку.

- Ну? – вопросила она многозначительно, пытаясь набить её табаком. Пальцы плясали и тыкались мимо, просыпая травяные крошки на стол, колени, на пол… - Чего бродишь по коридору маятнем? Что, дверцу, либо, нашла? А? Ах ты ж, премудрая курица… Думала, должно, перехитрила всех на свете! Ну и чё? Перехитрила? Все уже пути разведала? - Кира со стуком поставила плошку на стол. – Понравилось? Ну а то как же… Давай ещё подбавлю…

Бутыль снова булькнула, наклонившись.

- И чего бродишь? Чего не сидится мирно, господина не ждётся? – она, наконец, прикурила и затянулась. – Глупые, истеричные девки. Всё сбежать норовят, всё слезьми умываются, о пощаде молят дуры. Чего вам не так, скажи? Барон-то – мужик хоть куда! Разве не за благо любиться с таким? – её синюшные губы изогнулись в кривой усмешке. – Мне б на ваше место, гусыни, уж я бы не стала от господских ласк бегать…

- С удовольствием с тобой поменяюсь, - буркнула гусыня.

Горгона остановила на собутыльнице неприветливый взгляд, медленно потянулась к ней через стол и вдруг вцепилась костистыми пальцами в рубаху на груди, скрутила ткань, наматывая на кулак.

- Ах ты сучка пейзанская… - протянула она ровным голосом. – Глумиться надо мной вздумала? Думаешь, не знаю я, что мужик на сладкое личико да на юные перси падок? На таких, как ты! Мне тут не светит – на что ему тухлая селёдка…

- Это ты верно подметила, - Кира попыталась отцепить жёсткие пальцы от рубашки, - про тухлую селёдку. Только в чём здесь моя вина, скажи?

Пальцы медленно разжались и оттолкнули объект чёрной зависти. Тот шлёпнулся задом на табурет и перевёл дыхание.

В лице горгоны потухла ненависть, сменившись обычной угрюмостью. Она сунула трубку в рот, затянулась, выпустив облачко дыма…

- А что, - отважилась прервать молчание Кира, - часто барон себе девушек вот так… привозит?

Пьяная тётка скосила на любопытную девку мутный глаз, прищурила его раздумчиво, будто взвешивая что-то и обмозговывая погружённой в туман головой. С ответом она не торопилась. И когда уже Кира отчаялась этот ответ получить, пьяница вытащила изо рта трубку и сказала, глядя в закрытое ставнем окно:

- Частенько. А как же? Мужчина он молодой, здоровый, а девки… Девки-то все одноразовые…

- Почему одноразовые? – не поняла собеседница. – Твой хозяин так любит разнообразие в любовных утехах?

Горгона глотнула из кружки, утёрла рот тыльной стороной ладони:

- Напротив. В этих самых утехах он весьма постоянен.

Она уставилась Кире прямо в глаза – её, видимо, забавляла смена выражений в них: от непонимания к недоумению, от недоумения к осторожному опасению…

- У него всё едино заведено: унял похоть – уйми иную жажду…

В тёткиной каморке повисла душная пауза.

- Какую… жажду? – не выдержала Кира.

- Крови, - мгновенно отозвалась служанка, словно этого вопроса только и ждала. – Он всегда опосля убивает использованную девку-то. Не знала? Не знала что ли, глупая ты курица, в чей замок тебя везут?

Глупая курица остолбенела, почти перестав дышать.

- Нууу… Что ты! Наш барон – известная личность! Как ты могла не знать? Жиль де Бо – тот самый герой и военачальник последних сражений за освобождение наших славных земель. Под предводительством девы-воительницы Иоанны Овернийской ходил… Тож не слыхала? А когда её приближённые заманили Иоанну в ловушку и сдали врагам, уж он пыхтел-надрывался, тщась освободить! Собрал войско, готовясь к штурму города, но не успел: казнили её супостаты… Спалили живьём на площади, аки ведьму. Вот он с тех пор и повредился умом… Можа, она и вправду ведьмой была? Да и околдовала господина, привязала к себе силой дьявольской?.. В общем, когда возвратился он в свой родовой замок, сразу принялся всякими богопротивными делами грешить: то алхимиков нагонит, курит с ними серу адову, то всяку нечисть земноводную режет, да в банках спиртует… Ужасть. А после и вовсе стал девок, значиться, того… Так ты, стал быть, не знала? Чужестранка, что ль?

Чужестранка дёрнула плечами, мотнула головой, кивнула и сглотнула.

- Ну, понятно – откуда ж тебе знать-то… Ты, небось, и прозванье нашего барона не слыхала никогда? Не? Счастливица… У нас тут в округе, да и ещё дале, в соседних землях, вплоть до королевских латифундий, матери детей пугают Синей Бородой!..

- Синей… Бородой?

Приплыли.

- Отчего ж синей? – задала приговорённая жертва дурацкий вопрос и сама подивилась тому, что её интересует подобное в сложившейся ситуации. – Она, вроде, и не синяя вовсе… Чего ж синяя-то? – и трясущимися, как у горгоны, руками ухватила миску с вином.

- А-а-а… - загадочно протянула её просветительница. – Это отдельная история… Ты ведь не торопишься? – сделала она попытку сострить, хыкнула неуклюже и закашлялась. – Мда, история… - она промочила горло, усмиряя кашель. – А началось всё так: по нашим землям как-то, вскоре после возвращения барона с войны, проезжал молоденький виконт со своей красавицей-невестой. Барон, стал быть, как положено, отправил человека им встречь, чтобы тот от его имени пригласил путешественников в замок отобедать и отдохнуть. Те, на свою беду, и завернули к гостеприимному хозяину. Его милость как увидел белоликую деву, так, видно, и умом тронулся. Заточил виконта в подвал, и давай домогаться его невесты, горы ей золотые сулить да любовь вечную. Токмо она всё носик воротит – нет да нет, да ни в какую! Тогда барон ухватил её за нежную ручку, притащил в церкву и поклялся там на святом причастии, что принадлежит он ей отныне и навеки телом и душой.

Тётка докурила трубку и поколотила ею о стол, выбивая пепел, смахнула его рукавом на пол. Принялась заправлять вновь, пьяно покачивая головой. Управившись, с наслаждением затянулась.

- О чём это я? А. Клянётся он ей, значиться, таким образом, а прекрасная дева вдруг бац! – изменилась в лице, захохотала дико, зловеще, да и обернулась самим Люцефером!

Кира, не удержавшись, фыркнула.

- «Ага, - говорит, - теперь ты мой навеки, и душа твоя – в оковах зла! А чтобы отличали тебя люди среди себе подобных – вот тебе моя дьявольская метка: носи отныне синюю бороду!» Сказала, стал быть, так да и сгинула восвояси, в своё адово пекло*.

- Что за бред…

- Можа и бред, - служанка скосила на неё недобрый чёрный глаз. – Можа и нет. Поутру сама у господина спросишь… Уж скачет он, погоняет коня ретивого, невтерпёж, мабуть… Слышишь? – она вдруг резко выпрямилась и воздела корявый палец. – Слышишь, как тяжело дышит его чёрный жеребец? Как пульсирует кровь в жилах отмеченного дьяволом человека? Всё ближе он… Всё ближе час твоего неминучего и страшного конца!.. Слышишь, глупая девка?

Кира почувствовала, как застыли, будто примороженные, пальцы рук и ног, перехватило дыхание от страха – неужели?.. Неужели эта полубезумная пьянчужка не врёт?

- Неужели… - произнесла она вслух дрогнувшим голосом, - тебе не жаль совсем этих погубленных девиц? Вот сейчас… ты смотришь на меня, говоришь… с живой, зная, что меня ждёт… и… Ничего не дрогнет в душе?

- В душе? – горгона резким движением выдернула трубку изо рта и закаркала хрипло и зло – этот звук, видимо, считался у неё смехом. – В какой ещё душе, а? Где эта штука находится и на кой чёрт она нужна? Не скажешь? Это, случаем, не та глупая штука, из-за которой приходится маяться, сомневаться, мучаться и страдать?..

Кира вытаращила на неё глаза. Что это сейчас? Дежавю? Где она недавно слышала эти слова? Или, может, сама их произносила?..