- Как же они заставят свиней бежать? – удивилась Пепелюшка. – Я помню, папенькин свинопас сроду мучился, пытаясь их сгуртовать на выпасе – клял своих подопечных почём зря! А тут – вон, бежать надо, соревноваться… - она покачала головой с сомнением – как будто взрослая и рассудительная дама в лиловой тафте.

Ганс посмотрел на неё с пренебрежительной усмешкой:

- Ну, темнота! Как заставят… Кололи б тебя пикой в зад, ты б тоже, мабуть, побежала, не рассуждая... А! Вон, гляньте-ка! Ведут их! Гляньте, гляньте – на поводках!! Во дают! Да в жилетках, да в шляпах! – Ганс ударил себя руками по бокам и залился заразительным детским смехом. – Вот же потеха! Никогда такого не видал раньше!..

Напрочь позабыв о своих спутницах, он ринулся к загонам, где уже устанавливали в стартовых загородках франтоватых атлетов. Туда же устремились с гиканьем и хохотом жеребячье стадо молодых парней и степенные группки заматеревших отцов семейств.

Женщин поросячьи бега интересовали не в первую очередь. Оживлённо пересмеиваясь и в нетерпении притопывая ногами, они косились на площадку, где устраивались музыканты с гудками и цимбалами. Те со значимым видом готовили свой инструмент: подтягивали струны, хмуря брови, прислушивались к звучанию, тёрли рукавом дудки и флейты, заглядывали сосредоточенно одним глазом в их сквозное нутро…

К празднику, в общем-то, всё было готово. Оставался последний нюас, который даже в средневековой сказочной реальности исключению не подлежал.

На постамент у поросячьего ипподрома взобрался, покряхтывая, широкий мужик с председательским пузом, почесал мясистый нос и возгласил:

- Значиться, так. Праздник, стал быть, объявляется открытым! Вот… А нашим, стал быть, свинкам – здравствовать и прирастать. Это уж как водится… Как положено. А к Рожеству, значиться, чтоба в каждой хате пахло копчёным окороком! Таков наш, стал быть, завет! И это, как его… пожелание наше такое! А уж королём праздничка-то и общинным хряком кто станет – эт мы сейчас узнаем. А ну, робяты, запускай! – он взмахнул рукой и в загонах застукали калитки.

«Ну надо же! – хмыкнула Кира, наблюдая, как глава общины тяжело сползает с помоста. – Какая короткая официальная часть однако! Нашим бы пиджакам у этих средневековых поучиться. А то так вечно размузыкают коротенечко, минут на сорок, речи свои вступительные с бесконечными благодарностями губернатору, что уж и забудешь ради какого мероприятия здесь все собрались…»

- А! Это ещё… - опомнилось официальное лицо и вновь полезло на возвышение. Калитки поспешно прикрыли. – Спасибочки, стал быть, нашему радетелю, благодетелю, отцу родному – многоуважаемому господину барону! Что позволил всемилостивейшее праздник сей нам провесть и препятствий чинить не стал! А напротив – даже отсрочил отработку на господском поле на день! Правда, продлил её незначительно за сей простой на две седмицы – но так что ж? Оно ж и понятно…

Он снова махнул рукой, и простор беговых дорожек перед горячими скакунами вновь распахнулся.

Скакуны, правда, отнеслись к открывшимся возможностям индифферентно: никто из них и не подумал стремглав бросаться в узкую кишку бегового загона. Кто-то стоял, уныло свесив пятачок и похрюкивая, кто-то лениво плюхнулся на бок, кто-то принялся чесать о доски розовый бок…

Зрители засвистели, заулюлюкали, заорали азартно на погонщиков с остро заточенными палками…

Кира, работая локтями, протолкалась поближе к непосредственному действу.

«Вот они – мотиваторы спортивных достижений, - подумала она и, дитя своего времени, немного даже пожалела животин подневольных. – Бедные свинки…»

А «бедных свинок» принялись «мотивировать» - палками под толстые зады. Те завизжали пронзительно и истошно, заметались в стартовых загородках, пока в тёмном поросячьем разуме не мелькнуло – у одних чуть раньше, у других позже – видение единственного выхода. Толкаясь боками в заборчики, вереща, они ломанулись к нему и помчались по ограниченной траектории к финишу. Мчались они рывками, бессмысленно и бессистемно. Порой останавливались в недоумении, свесив носатую харю и набычившись, порой и вовсе поворачивали назад. Тогда суетливым загонщикам приходилось мчаться со своим действенным инвентарём к очередному тормозу и помогать ему вспомнить направление движения.

В общем, на ипподроме царили гвалт, визг, суматоха и полнейший свинский хаос. Но мужикам нравилось: они веселились вовсю, делали ставки и непритворно болели за выбранных скакунов.

Пока к финишу, наконец, не пригулял пятнистый хряк по имени Буся. Он оказался самым флегматичным среди своих собратьев: пока остальные ерепенились, кружились на месте и падали среди забега на полежать, Буся в покорной задумчивости преодолел выделенное ему расстояние до победы. Перед финишем, правда, заглох – остановился, как вкопанный. Но проворный загонщик не оплошал и под радостный рёв болельщиков затолкал лидера в светлое будущее.

Слава и почести обрушились на чуждого тщеславия свина лавиной: его короновали венком из цветов, наградили алой лентой, водрузили на помост, с которого только что вещал глава общины, и обложили со всех сторон корытцами со снедью, предупредив попытки к бегству. Оставалось одно – блаженствовать и наслаждаться. Чем Буся, по своей природной свинячьей склонности к гедонизму, тут же и занялся, не парясь по поводу шума, гама, толпы жаждущих почесать его за ухом и весьма сомнительных перспектив на Рождество.

Кира от души хохотала надо всей этой весёлой кутерьмой вокруг комического забега и чествования чемпиона. Вместе с деревенскими девушками завязывала ему на спине бант из наградной ленты и, покатываясь со смеху, пыталась примастрячить венок на лопоухих ушах. С ними же переместилась к пиршественному столу и, поддерживая общий порыв, поднимала кубок со здравницами к алеющему закату. Она искренне смеялась над скабрезными, грубыми остротами местных парней, лихо стукалась с ними глиняными кружками так, что кислое вино плескалось через край, брызгая на горы варёной баранины, снопы зелёного лука и колёса овечьего сыра…

«Эх, - пожалковала Кира. – Спальчика нет… Уж он бы порадовался такому пиру! Хотя… вряд ли он сейчас голодает, мелкий проходимец…»

Странное сожаление о всегда раздражавшем её мальчишке немного удивило, но… Лишь на мгновение. Она быстро отогнала от себя непривычную сентиментальность и с готовностью подала руку первому же парню, пригласившему её в круг танцующих. Кира быстро схватила ритм незамысловатой пляски, уловила цикличность движений – и уже скоро буйное веселье деревенского праздника поглотило её целиком.

Сменялись партнёры – мелькали перед ней в танцевальном раже лица парней и молодых мужчин: смазливые и грубоватые, носатые и скуластые, самодовольные и разбитные – они все сливались в сплошной хоровод, что-то говорили ей, улыбались, или шептали на ухо, или таинственно подмигивали – о чём? Кира не слышала и не слушала. Она смеялась и скакала, как заведённая: рубашка прилипла к спине, мокрые пряди волос – к щекам, лицо горело, глаза блестели…

«Ушла в отрыв», - сказала бы Кристя.

Может и так. Кира сейчас не анализировала. Она просто обхватывала следующую крепкую загорелую шею, кружилась всё быстрее и быстрее, откидываясь на поддерживающие её за талию руки, отдаваясь полёту, который, казалось, ничто не способно прервать…

Прервали его уставшие музыканты. Они отложили инструменты и отправились подкрепиться.

Парень, чьё бровастое лицо только что маячило перед глазами и чьи руки придерживали закружившуюся и захмелевшую Киру, вдруг исчез – испарился, словно утренний туман. Лишённая поддержки она покачнулась, и её тут же подхватили под локоть – мягко, вежливо, почти элегантно.

- Что же ты, красавица, не держишься на ногах? – улыбнулось лицо с испанской бородкой. – Пьянство, увы, не красит дам… Впрочем, - и его цепкие пальцы сильнее сжали локоть, - если эти дамы столь же хороши, как ты, милочка, вино им не повредит. Бокальчик?

Кира постаралась сфокусировать взгляд: это ещё что за гусь? Такого она точно до сих пор на лугу не наблюдала… Да он и не похож на крестьянина! Эта бородка, камзол, кружевные манжеты, перстень на холёной руке и – о да! – шпага на боку!..