«Сама виновата, - кривят губы сквалыжные завсегдатаи королевского двора, - будь она не деревенской простофилей, а умной женщиной хорошего происхождения, уж наверняка не допустила бы случившегося. Только благородная дама с рождения одарена навыком улаживать щекотливые ситуации. Да-да, пан Бздашек, вы меня не переубедите! Кровь – это великая вещь! Будь она дамой благородной, принц бы от неё не загулял. А загулял бы – так не попался. А попался бы – не лишился головы. Столь позорным образом… Всё эта деревенщина лупоглазая виновата!»

Надо сказать, его величество подобные взгляды вполне разделял. Особенно, что касалось колдовства: и влюблённость принца, и скоропалительная свадьба, и его собственное разрешение на эту свадьбу – всё это явно не обошлось без вмешательства неких определённых сил. Король в этом был абсолютно уверен. Он, конечно, был королём. Но он был и неотъемлемой частью того общества, что шепталось в коридорах дворца, осуждая сначала принцев мезальянс, а теперь его бесполезную вдову. Он, правда, не осуждал. Он просто тяготился и тем, и другим.

Печальная судьба сына его не сильно обескуражила. У него подрастало ещё трое официальных наследников и пятеро байстрюков - есть кому цапаться за власть после смерти папеньки и растаскивать Колбасково на уделы. Не хватало в этом хороводе только непонятной невестки старшенького. Вдруг начнёт претензии предъявлять? Интересно, она точно не в положении?..

Вот чего с ней делать прикажете? Кормить до старости и лицезреть за обедом её кислую физиономию, от которой у короля уже зубы сводит? И это в лучшем случае… В худшей, как бы она не…

Как же точно узнать – успела эта дурочка наследником забрюхатить или нет? А то оно как бывает – сегодня пустая и печальная, а завтра слёзы оботрёт, да как затеется утешаться в объятьях ушлых кавалеров!.. Понесёт не пойми от кого, а объявит, что от любимого мужа нежданная радость обозначилась…

Король вздохнул и яростно взгрызся в ноготь мизинца.

Куда её девать? Причём, не затягивая. К родителям отправить? Это не гарантия: в деревне тоже мужики есть, способные заделать псевдонаследника трона. И добрые родственнички, которые такую возможность не преминут подсказать наивной дурочке, коли сама не дотумкает сообразить…

А может, в монастырь? Дескать, скорбь по убиенному супругу оказалась столь велика и неподъёмна, что справиться с ней без божьей помощи оказалось не под силу бедной вдове. Хм, а это мысль, между прочим…

Но лучше и безопасней всего - выдать её немедленно замуж! Тогда уж любая беременность, хоть бы и немедленная, не сможет претендовать на связь с королевской кровью.

Король покосился на запавшие щёки и чёрный чепец принцессы.

Да… замуж – это отличное решение… Сбагрить и забыть. Вот только этот траур… Что скажет общество? А что оно скажет? Осудит ветреную принцессу. Король-то тут при чём?

А что скажет церковь? Да, тут затыка. Епископу Колбасковскому придётся отбашлять. Чтоб не возникло тёрок с главой организации в далёком городе Риме. И отбашлять столько, что будь здоров!..

Ногти кончились. Его величество нервно щёлкнул зубами в воздухе и сжал обработанными пальцами подлокотники трона.

Где же взять денег?

Восприняв перемену позы короля, как повод напомнить о времени, канцлер кашлянул и раскрыл папку.

- Продолжаем приём, ваше величество? – захлёбываясь сладострастной почтительностью, выгнулся он.

Кшыштав затряс коленом и мрачно уставился на входную дверь с лакеями у створок:

- Кто там ещё?

- Кхм.. Ага… Послы из фьордов изволили прибыть, имеют претензии в отношении пошлины на ввоз селёдки… Затем… франкский барон, желающий поступить со своими вассальными рыцарями на службу к вашему величеству в преддверии ближайшего крестового похода на восток… Ещё… заводчик стеклянной мануфактуры, выписанный вашим величеством из Богемии, явился с жалобой на чиновничьи притеснения… и… А вот: вышеградский купец, чью Сяньскую экспедицию вы изволили благословить некоторыми вложениями…

Августейшая особа встрепенулась:

- И?

- Желает отчитаться по итогам и рассчитаться по векселям.

- Зови! – велел король и в нетерпении затряс обоими коленями. – Его-то мне и надо.

Канцлер небрежно кивнул секретарю. Тот посеменил на полусогнутых к распорядителю, нашептал ему имена и звания приглашаемых. Распорядитель, сдвинув брови и не оборачиваясь, отдал команду незамедлительно выросшему за его спиной лакею. Лакей торопливо поцокал каблуками туфель в приёмную. Тут же, занырнув обратно, помпезно и величественно объявил посетителей.

На мраморные плиты длинной залы ступили сафьяновые сапоги вышеградского купца с загнутыми по исфаханской моде носами и сапоги его сопровождающих: потёртые, но добротные и удобные русобородого витязя и войлочные, отороченные беличьим мехом смутно знакомой девицы… Уж не той ли, припомнил король, наблюдая за приближением делегации, что оскандалилась на свадьбе Альфреда, устроив фейерверк превращений? И сама, помнится, чего-то там колбасилась, и почтенную супругу франкского вельможи под раскалённые башмаки подвела…

Гости остановились у меловой стоп-линии, обозначенной метров за пяток от трона, и согнулись в поклонах.

- Ты ли это, Порфирий Никанорыч? – вздёрнул брови Кшыштав. – Не рассчитывал на скорую встречу, не думал, что успеешь возвернуться до начала ледостава. По весне ждал.

Никанорыч снова поклонился:

- Здравия вашему величеству и всемерного благопроизрастания! – поздоровался он, как и положено по дворцовому этикету, после первых слов короля, к нему обращённых. – Сам не устаю удивляться постигшей меня удаче и божией милости, позволившей не задерживаться в чужедальних краях доле необходимого.

- Господь милостив, - согласился король и побарабанил пальцами по подлокотникам. – Успешен ли был твой вояж, купец?

Никанорыч немедленно придал лицу жалостливое выражение:

- Бывало и лучше, ваше величество, - завздыхал он с надрывом, словно стельная корова. – Расходы оказались непомерны, а заморские купцы жуликоваты и алчны. За кажной копейкой приходилось ходить мне, как за дитём малым, отбивать у кровососов тамошних, беречь да кохать!

- Ты что ж – пустой, нешто, вернулся? – сдвинул брови король.

Никанорыч притормозил с жалобами, сообразив, что чрезмерно увлёкся:

- Ежели и пустой, ваше величество, то лишь для себя! Себе в убыток сходил. Токмо о ваших вложениях моя забота и была: раз обещался на каждую серебрушку вашего величества золотой положить, так исполню во что бы то ни стало! Расшибусь, ваше величество, а исполню! Ибо слово купецкое крепче железа… - он махнул рукой Силантию, замершему у дальних дверей. – Прикажете, разве, внести моё нижайшее приношение?

Король благосклонно кивнул и сцепил пальцы рук на груди, сдерживая нетерпение.

- И в самом деле на каждый серебряный талер золотой дирхем положил, купец? Не врёшь?

Порфирий Никанорыч самодовольно откинул крышку поднесённого ему ларца:

- Извольте убедиться, ваше величество!

Величество по-гусиному вытянуло шею, шипнуло и причмокнуло удовлетворённо. Что ж, золото никогда не лишнее, а уж теперь-то…

- Благодарю за службу, Порфирий Никанорыч, - король соизволил отметить достижения спонсированного им негоцианта. – Что думаешь делать ныне? Куда двинешься из Колбаскова?

Торговый гость, польщённый высочайшим вниманием, принялся обстоятельно докладывать о своих делах и планах: о зимовке стругов, о санном пути, о дороговизне съёмных квартир на Пивной улице, о том, что на Колбасковской таможне взятки дерут совершенно уж безбожно… Король милостиво внимал. Канцлер ловил малейшее движение мимики его величества, дабы предугадать момент, когда тому внимать надоест, дабы незамедлительно посетителя выставить. Секретарь делал вид, что активно конспектирует, а те двое, что до сей поры безмолвно сопровождали купца, не сводили глаз с живого олицетворения скорби, замершего на высоких ступенях золочёного трона.